Мария в поисках кита

«Интересно было бы хоть одним глазком посмотреть, кого ты выбрала, Ти. Это наверняка превосходный во всех смыслах мужчина».

или:

«Взгляд со стороны не помешает, Ти. Особенно – взгляд близкого старшего друга. Я ведь твой друг и очень нежно отношусь к тебе… Не лишай меня счастья сопричастности…»

«Счастье сопричастности», ха-ха!

Скорее – «счастье ковровых бомбардировок с последующей зачисткой местности»!

Каждый раз я велась на эти проникновенные фразы, забывая, что ВПЗР – сволочь и манипулянтка. Единственное, что извиняет меня: я была влюблена – следовательно, была безоружной, полуслепой и почти что голой. Без белья, но с мэйкапом. И тональником на ягодицах, чтоб не бликовали, – сказала бы ВПЗР. Вот такая, без белья, но с мэйкапом, я брала за руку очередного своего мужчину и вводила под закопченные своды сомнительного заведения honky-tonk. И усаживала за колченогий, весь в липких пятнах стол. И заказывала отдающее блевотиной пойло honky-tonk.

То есть пойло всегда заказывала ВПЗР. И это было самое дорогое пойло в ресторанном меню. И самый дорогой ресторан – поскольку встречались мы (я, мой парень и ВПЗР) исключительно в дорогих ресторанах. Таков был ее выбор. Такова стратегия.

Примечание: ВПЗР отлично разбирается в напитках (издержки профессии, в ее книгах все герои пьют). ВПЗР отлично разбирается в кухнях (издержки профессии, в ее книгах все герои жрут). Она отлично разбирается в табаке и его производных (издержки профессии, в ее книгах все герои курят напропалую). Она знает все марки сигар и трубочного табака, но в жизни предпочитает самые дешевые, вонючие сигареты (так экономнее). Она может убить час на сравнительную характеристику вин, хотя и равнодушна ко всем винам, за исключением водки. Она может долго и пространно рассуждать о вкусовых достоинствах «когтей дракона» – редких моллюсков, объекте рискованного промысла (цена порции – около 150 евро). Но при этом ей совершенно все равно, что у нее в тарелке, – те же пресловутые «когти дракона» или жареная картошка с тушенкой.

Примечание к примечанию: Картошка с тушенкой, безусловно, предпочтительнее. Но понты дороже денег. «Притворись знатоком всего на свете!» – вот девиз ВПЗР. Она – притворщица из притворщиц, обманщица из обманщиц, королева прохиндеев!

Тягаться с королевой прохиндеев не представляется возможным. Во всяком случае, никому из моих парней не удалось ее переиграть. Начинались же ресторанные посиделки благостно, чтобы не сказать – пасторально. ВПЗР умело изображала из себя добрую тетушку, заранее приветствующую выбор своей подопечной. Фраза вечера: «И почему ты так долго скрывала от меня этого милягу?» Еще одна фраза вечера: «Эх, будь я на двадцать лет моложе…» Еще одна фраза вечера: «Он душка». Еще одна фраза вечера: «Как же я рада за вас! Благословляю, дети мои!»

После любой из этих фраз следовал столь любимый ВПЗР цирк дю Солей, дурдом на барбекю и избиение младенцев в одном флаконе. Она начинала:

– гнусно флиртовать (в случае идентификации моего ухажера как латентного альфонса);

– давить интеллектом (в случае его идентификации как недоумка);

– подкалывать с ехидной улыбкой и всячески провоцировать на ответные подколки (в случае, если он ей просто не нравился. А не нравились ВПЗР все без исключения).

А иногда задействовался и весь доступный арсенал.

Всячески опуская моего спутника, ВПЗР не забывала опустить и меня саму. Неявно. Подмешивая в бочку меда зловонную ложку не дегтя даже, а дерьма. Шайзе, мьерды. Часа через полтора подобного артобстрела пространство вокруг нас начинало неуловимо меняться. А потом… Потом в голове у меня как будто переключался какой-то тумблер. И я видела своего парня, как в кривом зеркале: недоумком, альфонсом и просто малосимпатичной личностью. Страшно даже подумать, какой он видел меня!.. Зато ВПЗР торжествовала. И, торжествуя, всегда уходила по-английски: «Воркуйте, голубки, а я отлучусь ненадолго. Пойду, попудрю носик».

Не было случая, чтобы она вернулась обратно.

А мы еще некоторое время сидели в ожидании. Альфонс и корыстолюбивая самка. Недоумок и шлюшонка. Малосимпатичная личность мужского рода и малосимпатичная личность – женского. А потом выкатывались из заведения, заплатив астрономическую сумму за сожранные ВПЗР деликатесы и выпитое коллекционное вино. К слову сказать, две трети моих воздыхателей проверку ресторанным счетом не прошли, заявив, что не собираются отдавать свои кровные за причуды «скверной бабы, пусть она и трижды известная, мать ее, писательница». А три четверти из этих двух третей вообще заявили: «Да пошли вы в пень, обе!»

После чего наши отношения заканчивались сами собой, по обоюдному согласию сторон.

К чести оставшейся одной трети – она все же платила. Шмыгнув носом и дернув кадыком.

Но отношения все равно заканчивались, так как над ними (неизвестно почему) довлела смоделированная ВПЗР кривозеркальная реальность.

Всякий раз я спрашивала у себя: «Что это было?» Всякий раз давала себе слово уничтожить ВПЗР морально. Уволиться, высказав все, что думаю о ней. Смазать по физиономии напоследок. Или попросту плюнуть в нее.

И всякий раз ничего путного из этого не выходило.

Во-первых, потому, что в первые сутки после своей Глобальной Ресторанной Пакости ВПЗР была недостижима. В прямом смысле: ее рабочий кабинет был заперт изнутри, а на дверях висело сразу четыре таблички «DO NOT DUSTIRB!», прихваченные в свое время из самых разных гостиниц. И на все мои крики она спокойно отвечала из-за двери: «Я заканчиваю главу. Поговорим позже, Ти».

«Ну ничего! Все равно выползешь! Хотя бы в сортир! Хотя бы на кухню – утянуть кусок холодного мяса из холодильника! Тогда и получишь сполна, бампером по харе», – утешалась я мстительными мыслями. И устраивалась на кресле против дверей в кабинет. С книжкой модного отечественного автора в руках – из тех вулканических литературных «прыщей», что вскакивают внезапно и с единственной, по мнению ВПЗР, целью: еще больше обезобразить и без того не блещущее красотой лицо современной культуры.

Ничего, кроме злобы, круто замешенной на черной, беспросветной зависти, «прыщи» у ВПЗР не вызывают. Оттого-то она и бесится и впадает в клинч, если кто-нибудь в радиусе пятисот метров раскрывает высокотиражный томик такого вот «прыща». Мудрый Катушкин давно обезопасил себя, перескочив на книжные фолианты и раритеты, датируемые (в худшем случае) началом прошлого века. И он ни разу не был замечен в противоестественной связи с современными и более удачливыми, чем ВПЗР, писателями. Писаками, масскультовым мьерда, конъюнктурным шайзе, главная задача которых – потрафить низменным вкусам толпы, срубить бабла на этом и (апофеоз!) внедриться в зомбоящик, став медийным лицом. У медийного лица есть одно неоспоримое преимущество: его узнают. Все без исключения. Ему делают скидки в стоматологических клиниках и салонах красоты, у него просят автограф в кафе и презентуют бутылку вполне сносного шампанского в ресторанах – «за счет заведения». У него нет проблем с местами на чартер в разгар туристического сезона: сошки, сидящие на билетах, – сплошь почитатели его тв-ва. Медийности сопутствует и масса других вкусностей с зашкаливающим количеством калорий. Так недолго и в весе прибавить, потерять форму и – как следствие – быть изгнанным из зомбоящика. Что периодически и происходит с «прыщами» – к вящей радости ВПЗР. Она даже может посочувствовать низвергнутым кумирам толпы, но пока они на коне – сочувствия от нее не жди!..

Я несколько раз попадалась на чтении имевших резонанс литературных новинок – и попадосы эти заканчивались крупными скандалами. Обвинениями в отсутствии вкуса, мозга и вменяемой шкалы эстетических ценностей. Термин «овца, питающаяся трупятиной» тоже произрос из литературных скандалов. И сколько я ни пыталась втолковать ВПЗР, что овца – животное травоядное, ничего из этого не вышло.

Теперь-то я, наученная горьким опытом, читаю не-вэпэзээровские книжки исключительно за закрытыми на семь замков дверями собственной комнаты. На пленэре, в кофейнях, в поездах и перед бюджетными утренними киносеансами для пенсионеров и школьников. Вдали от ВПЗР, ну ее в пень, тут мои воздыхатели правы. И лишь после Глобальной Ресторанной Пакости позволяю себе попасться ей на глаза с компроматом.

Каждый раз забывая, что в этом случае реакция будет совсем иной.

ВПЗР появляется на пороге своего кабинета в образе «аутичной сиротки», сослуживицы Бисквитного Лулу по батальону самокатчиков. Все движения ее замедлены, все эмоции загнаны внутрь, а в глазах наблюдается известная пустота.

Шаркая ногами и держась рукой за стену, «аутичная сиротка» идет по своим делам. И один лишь ее вид вызывает у меня приступ острой жалости. Какое там «смазать по физиономии»! Единственное, чего мне хочется в этот момент, – прижать несчастное дитя к себе, растормошить и развеселить его, а потом – показать специалистам: вдруг еще можно что-то исправить и вернуть ребенка в социум!

– Читаешь? – спрашивает у меня «сиротка» на обратном пути в кабинет. – Отличная книга и такая трогательная, я плакала. Может, попьем чайку?..

В процессе чаепития, на которое я безвольно соглашаюсь, ВПЗР пространно рассуждает о новой главе из книги, цитирует только что написанные куски, размышляет о высоком (низменном), размышляет о прихотливости человеческой натуры и делает смелые художественные обобщения.

– А как твой парень? – спрашивает она после очередного псевдоэкзистенциального кульбита.

Я, оглушенная трепом ВПЗР, оказываюсь не готова к этому вопросу. Я вообще никогда не бываю к нему готова.

– Что?

– Как твой парень? Он мне очень понравился.

– Он альфонс. Недоумок. И вообще… Малосимпатичная личность.

Неужели я (я!) произношу весь этот бред, внушенный ВПЗР?!. Нет, не я, кто-то другой, очень похожий на меня. Находящийся по ту сторону кривого зеркала.

– Да что ты!!! – делано изумляется ВПЗР. – Быть того не может!

– Может.

– Ну надо же… А выглядел таким приличным, я даже порадовалась за тебя…

– Рано порадовались, значит.

– Вот и верь после этого в писательскую мудрость…

– Я никогда не верила в писательскую мудрость. – Именно этой реплики и ждет от меня моя чертова иезуитка. Именно ее я и подаю, стоя в кулисах и не смея выйти на хорошо освещенную сцену.

Сцена предназначена только для ВПЗР. Исключительно.

– И правильно делала! – ВПЗР разражается страстным монологом в стиле сенековской (расиновской) Федры. – Мудрость никогда не являлась достоинством писателя. Скорее – наоборот. Наивный, детский взгляд на мир – вот что ценно. Взгляд, который снимает ненужные наслоения со знакомых всем слов! Заставляет по-новому оценить их…

От слов ВПЗР переходит к сюжетам, также требующим новизны. И к требующим нетривиальности мыслям. А мужчина-альфонс-недоумок-малосимпатичная личность – что может быть тривиальнее?

Ни-че-го!

Значит, и заморачиваться этим не стоит. Будет другой, третий, десятый!