Эта, на секундочку, вечность

– А я занимаюсь. Вот, новые кадры воспитываю, – он кивнул на меня.

– Да ты что? – она оглядела меня с ног до головы. – А куда старые складывать будем?

– Это ты кого сейчас имела в виду? – встревожено спросила Алевтина Витальевна.

– А не знаю, ещё не придумала…

– Так у нас старых-то и нет, – заявил Митя, – Алевтина Витальевна больше двадцати пяти себе никогда не даст, а я так вообще ещё маленький.

– Ты-то? Да уж, больше, чем на среднюю группу детского сада, не тянешь.

В кабинет заглянула главный редактор:

– Кончайте языки друг о друга оттачивать! Катя, хороший материал, дадим в следующий номер.

3

Через неделю мы сидели нашей маленькой дружной компанией и праздновали получение зарплаты.

– Ну, за рост тиража! – провозгласил Митя, держа стакан с пепси-колой.

– За рост тиража! – подхватили мы, поднимая чашки с кофе.

Я любовно поглядывала на номер с моим материалом о Соломенске. Как-никак, собственный репортаж из командировки, статья на целую полосу, с фотографиями…

– Эх, повезло тебе, Китти, ты свободная, творческая личность, – сказал вдруг Митя.

– А ты что, не творческая?

– Не, я так, журналюга заказная.

– Да ладно…

– Нет, я же циник. Вот сейчас ваяю статью о лекарстве, про которое даже отдалённого понятия не имею. Мне сказали – написать, я и пишу. А вдруг оно не лечит? Вдруг это всё лажа, заколачивание бабок, разводилово? А люди прочитают и поверят мне? Я же этого лекарства вообще не видел ни разу, и знать не могу, работает оно или нет! И даже пробовать не собираюсь!

– Не бери в голову, – сказала Алевтина Витальевна.

– Я и не беру. Я же циник. Но! Я знаю, что кто-нибудь этим лекарством точно вылечится. Или потому, что оно лечит, или просто на самовнушении. А кто-то всё равно умрёт, даже если это не подделка. Ну, если время его придёт…

– Эка завернул!

– Кстати, мне тут фильм с Джеки Чаном дали посмотреть… «Пьяный мастер» называется. Это стиль кун-фу такой… Там Джеки Чан в пьяном виде всех негодяев мочит… Прико-ольно-о… Хотите глянуть?

– Да чего ж мы там не видели? – спрашивает Алевтина Витальевна, – Я буквально вчера с этим самым пьяным мастером общалась, на тему протечки… Это ж любимый стиль наших сантехников!

– Да, вас не удивишь, как я посмотрю… А вот скажите, трудно романы писать?

Алевтина Витальевна смотрит на него, как на приставучего мадагаскарского таракана, но это на Митю никак не действует.

– А правда, дайте почитать что-нибудь своё.

– Действительно интересно, или так, поржать чтобы?

– Ну что ж вы так плохо о нас думаете?

– Не о вас, а о тебе конкретно, лоботряс ты эдакий.

– Вот вы меня оскорбляете, – деланно надулся Митя, – и думаете, что мне это безразлично…

– Да нет, тебе не безразлично. Тебе на это просто наплевать.

– Эх… угадали, – он хлопает себя по колену, – Ну ладно, дайте почитать что-нибудь, скучно же!

И тут Алевтину Витальевну внезапно прорывает:

– Да вы знаете вообще, как пишется роман?!

– Ну, понеслось… – тихо присвистнул Митя.

– Вы же даже не представляете, что это такое на самом деле! Это когда вся твоя жизнь, каждое дыхание, водоворотом на бумагу затягивается. И не хочешь писать о себе, а пишешь, пишешь… Всё о себе пишешь… и всё для себя. Кто для читателя пишет, тот не писатель. Только тот по-настоящему писатель, кто сам в себе, как хирург, копается, и так, дурак, радуется, когда вот сердце собственное у него на ладони бьётся, или ещё что-нибудь барахтается напоказ… Читателю – что? Он прочитал, и дальше пошёл… или в метро поехал… А ты стоишь весь наизнанку, и долго ещё в себя обратно всё складываешь… А там уже и фантазии понаприлипло, как ракушек на корабль во время дальнего плавания, и ещё чего-то. И обратно-то всё это уже – не помещается… И надо опять доставать, изучать, рассматривать… в общем, новый роман писать.

И только я, широко открыв глаза, начинаю понимать, что передо мной, возможно, новое и пока неоценённое явление в русской литературе, как Митя берёт меня за руку и как бы невзначай произносит:

– Да, Катарина, хотел тебя предупредить, что окружающие всех великих и прочих писателей тоже «прилипают» и «затягиваются»…

Надо сказать, Митя всё ещё не оставил затеи подобрать мне подходящее звучание моего имени, и периодически зовёт меня то Китти (спасибо Толстому), то просто Кот… Сейчас, надо думать, новый этап. Катарина. В целом неплохо. Шекспир, однако…

– Эх, дети, дети… – покачала головой Алевтина Витальевна.

– Видела, как она на тебя посмотрела? – нарочито громко шепнул Митя, – уже запомнила твоё выражение лица, причёску, свитер… а я, пожалуй, отойду, а то тоже в «историю» влипну… – он демонстративно отодвинулся и продолжал, – А как ты думаешь, кем она нас видит? Братом и сестрой? Друзьями? А может, любовниками?

– Идиот! – сказала я и села за свой стол.

– И тут оскорбления…

Повисло молчание, прерываемое только шелестом клавиш под пальцами Алевтины Витальевны.

– Алевтина Витальевна, – Митя никак не мог успокоиться, – А вот когда вы живых людей в романах описываете, не боитесь, что они узнают себя и претензии предъявят?

– Не боюсь. Я проверяла.

– И что?

– Не узнают.

– Нет, ну вы точно гений!

– Иди пиши про лекарства… Да, и название напомни, чтобы я случайно не купила.