Принцесса на горошике

Прохожий, шатун: Извините, скажите, пожалуйста, метро станциясе кайда?

Пук, оживляется: Видишь street…

«Эйнштейн», тронув его за плечо: «Соломон», ты не в Нью Йорке…

Пук, «очухавшись» во тьме: Извини, brat, prego, hamba, tika, tika!

Прохожий, вглядевшись в Пука, тут же смотрит «своим в доску мужиком». «Эйнштейн», не моргнув глазом, даёт ему отмашку – спокойно: прямо, прямо, иди. Тот уходит как ни в чём не бывало, будто всегда так только и слышал, куда идти. «Эйнштейн» по-быстрому спохватывается менять колесо.

В апартаментах Пук безумствует с цыганами – на «заворачивай оглобли», под его ногами танцуют пустые бутылки из-под водки.

Цыгане безнадёжным осуждением в лицах – на вертеп, тянут плач.

Пук, опрокинув рюмку, падает и танцует страдания лёжа: Девочки!…

Сцена 6: День шестой

Женитьба по теории «Эйнштейна»

Апартаменты Пука, далее – совет у Шереметовой

Утро. Из апартаментов Пука привычно строем все двенадцать «девиц» кордебалета удалились – «Эйнштейн» с ними расплатился. Пук в спальне болен душевной болезнью от неразделённой любви, отказ «графини» слился в его душе с отказом от чужой Родины.

Пук, обнимается с альбомом золотых вензелей и бархата, плачет на первую фотографию: Мой прадедушка… Симеон Пук… Он сбежал от Советской России… Всю жизнь мечтал, чтобы потомки вернулись…

Уборщик, бывший «зэка»: А как дедушку, говоришь, звали?

Пук, протягивает ему семейный альбом: А вот погляди – Simeon Puk, Симеон Пук, по-русски – Семейка.

Уборщик, с уважением признания: Знатно!

Сладко улыбается вензелям царским на бархате – фотографии то там семейной истории бандита – «разбойничка с большой дороги».

Пук: Вот и я говорю – знатно. Знатная у нас фамилия – вензеля то ещё дедовы. Кто бы ещё так с уважением – к пра-пра-дедушкиному делу.

«Эйнштейн», входит и морщится: Нет, так дела не будет! Ладно, как в Эфиопии, пошли свататься, а то я разорюсь на кордебалете девок и свои «Шереметьевские» конфеты загоняй на рынок – вот и к свадьбе.

Пук: А что, это дело – я тебе говорю, вот поехали, увидишь – культура!

Косметолог является через час, рисует Пуку на роже чудо жениха.

Дверь в квартиру Шереметовой им отпирает Пупков и сразу – от стати эфиопской высокой культуры Пука сдаётся – я счастью не помеха, но молчком, сконфуженный проводит их к жене – на приём. Челнока уже позвал «Эйнштейн», посажённым отцом. Тот как раз вовремя, для храбрости принял «сто грамм», и идёт балагуром.

Пупков, многозначительно: Анюта, к тебе посольство!

Челнок, ошалело, балагурит: Ну так честным пирком да за свадебку!

Шереметова, откладывает своё шитьё в сторону, яростно: Заводи!

«Эйнштейн»: Анюта, тут дело – деньги делать, а не женщин красть.

Пук враз онемел и ошалел от такого его напора, уходит ползком в коридорчик, обратно. Челнок на него: Ну так честным пирком, да за свадебку!…

Пук в коридоре сталкивается у двери с Варькой, и она бойко ему подмигивает – чего тебе, выкладывай, давай – всё как есть. Пук с минуту колеблется и начинает с ней шептаться.

Пупков: Анюта, я твёрдо решил принести себя в жертву, подняться надо когда-нибудь, офис, наконец, у нас будет и для меня – работа…

Челнок, балагурит: Ну так честным пирком – да за свадебку!

Шереметова, вступает к нему вторым голосом: А меня кто-нибудь спросит? В коридоре надо думать, ещё один букет стоимостью – на всю нашу семью, с мебелью.

«Эйнштейн» откатывается, присаживается в уголок, не мешает им совет держать, ему вдруг пришла другая мысль.

Челнок: Анюта, я как посажённый отец, согласен. В твои годы, когда пенсия в окошко через пять лет маячит – а дочке пятнадцать лет. Ты погляди на этого соколика – это же твоя порода родовая, под двести кило чистой кости. А куда вы «молодого» подевали? … Я, ты знаешь, человека как насквозь вижу! Этот – культурный, вот бандюга.

Пук из коридорчика выглядывает – скрыться или можно выйти.

Челнок на него, ошалело: Ну так честным пирком, да за свадебку!

«Эйнштейн» не выдерживает: Стоп, Анюта, не рви душу, напополам, тут вообще в нашем веке не надо разводиться – есть страны у нас на планете, в которых полигамия: плюс муж! Будут они при тебе оба – «сомужья», элементарно. Биа?ндрия, и что очень удачно – как раз в Африке практикуется – в Нигерии, там есть даже «многомужество» – полиа?ндрия и всё в высшей степени цивилизованно – выбирай, что больше нравится: разделяемое, частичное или совместное отцовство. Мы едем из страны и все меняем вероисповедание, женимся, возвращаемся, и все счастливы как щенки! Нам конфеты – тебе обеспечение! Соколик ручной – это я отвечаю! Ты у его банды спроси – он же падучий.

Шереметова: Сейчас я вещи соберу и поедем, Варьку возьмём.

Челнок в недоумении оборачивается: Этот?!…

«Эйнштейн»: От водки. У них климат пить как лошадь не позволяет.

Челнок, на октаву ниже: Ну так – честным пирком да за свадебку!

Пук из коридорчика выглядывает – скрыться или можно выйти. Но тут же скрывается, из коридора его голос: Ты уже там им сказал деликатно, что я ни одной? … Это я к тому, что в прежние времена, сказывать первым делом надо было – сразу шли, отказать – на что. Вся Кения знает и все «девочки» – мои! От Кении до Эфиопии знают – и все тоже – мои. От Эфиопии до Южной Африки! Да во всей Африке все «девочки» – мои! Масаи и те, наверное, не отказали бы. Кувейт отказа не даёт. От Нью Йорка до Найроби, и от Калифорнии до Нью Йорка – все «девочки» мои! Да везде, где звучит «лысая резина» … знают, что я ни одной. А иначе ты как подступишься – это с порога то!

Челнок, ошалело: Ну так и все – честным пирком да за свадебку!…

Шереметова молчит. Пупков исчез на кухоньке. Варьки нигде нет.

«Эйнштейн» хватается за голову и уходит. Идёт к машине, но и Пука нигде нет, «Эйнштейн» едет один в апартаменты и Пук уже там, он час как безумствует с цыганами – на «сейчас я вещи соберу и поедем», под его ногами танцуют пустые бутылки из-под водки и битые рюмочки хрусталя, каждую рюмку, опрокинув в себя он разбивает об пол. И цыгане безнадёжным осуждением в лицах – на вертеп, тянут рвущий плач неразделённой любви.

«Эйнштейн» уходит от Пука и аккуратно прикрывает за собой дверь. За дверью: Девочки!…

«Эйнштейн» на этот зов в пространство от Эфиопии до не менее жаркой Кении звонит в администрацию – к цыганам «кордебалет» не посылать – пусть все идут к нему, с шампанским и с музыкой.

Сцена 7: День седьмой

Пропадать, так с музыкой

Пук навсегда прощается со Столицей, оставляя в ней чуть больше надежд для принцессы на горошике, чем было до его прибытия, а в своём сердце чуть меньше надежд, чем было до его прибытия

Утро в апартаментах Пука, «Эйнштейна» Пук вызвал к себе, он болен будто всеми болезнями сразу и голова повязана – это Лайма и Мэрилин за ним ухаживают, в полотенце на голове кубики льда.