Из хрусталя. Чешского.
Вряд ли кто-либо использовал эту крюшонницу по назначению.
С самого момента приобретения.
Лизонька уважала напитки простые, понятные.
Отечественные.
Весь хрусталь, как детские песочные формочки, друг в друге.
Для экономии места.
Мельхиоровые ложки с позолотой. Наборами.
Шкафы с постельным бельем. В упаковках.
Платяные шкафы с одеждой.
С бирками и этикетками.
Плотно забитые.
Холодильник и морозильная камера были полны продуктов.
Ломились дефицитом.
Сыры и колбасы. Масло.
Ветчина и все виды мяса. Икра.
Творог и сметана. Фрукты. Конфитюры.
И, смешно сказать, шпроты.
В длинных банках.
Ждали своего часа. Гостя.
В баре – коньяк. И водочка.
И бальзам. Рижский. Для здоровья.
Конфеты и шоколад.
Арахис в белой глазури. В хрустальной корзинке.
Все дорого-богато. Шикарно.
Телевизор! Сначала черно-белый. А потом и цветной.
Телевизор на кухне. Маленький. В красном корпусе.
И проигрыватель у Лизоньки имелся. И магнитофон.
Большие пластинки. Яркие футляры.
Непонятные слова. Иностранные.
Все такое нереальное. Заграничное. Чужое. Манящее.
Высоцкого впервые мы услышали тоже у Лизоньки.
Из динамика бобинного магнитофона.
Дети. Что мы вообще могли понять из его талантливой поэзии?
Уловить, услышать в этом надрыве?
В мятежных, тайных, взрослых стихах?
Осмыслить в рваных, как выстрелы, рифмах.
Через шуршание многоразовой записи. Через дефекты пленки.
Но ритм, накал, хриплый голос, нас завораживали.
Мы молча слушали. Как откровения.
До сих пор помню все эти тексты наизусть.
С первых аккордов узнаю любую его песню.
Вряд ли Лизонька вникала в подтексты, двойное дно, смыслы творчества барда.
Ее радовал сам факт наличия магнитофона. Модной новинки.
Всеобщих восторгов.
И запрещенного Высоцкого.
Для монументального магнитофона был выделен столик.
С салфеткой. Кружевной.
На нем он и красовался. Как патефон, у купцов.
Лизонька. Часть 3. МебелЯ.