Солнце слепых

– Да в медведе же! Медведь-то в одну сторону рванул, а мои в противоположную. Пока нашли друг друга, темно стало. Вон все охрипли, орали столько! Собрались – сами не знаем, где. До утра пережидали возле костра. Столько песен спели!

– А наши гудки вы не слышали?

– Услышали. На них, как светать стало, и пошли.

К удивлению Анны Семеновны, после того, как они накануне оба рассказали друг другу столько важного и даже странного, они вновь вернулись к тому «балдежному» языку, в котором мало слов участия и на котором общается вся страна.

Опоздали на десять часов. И вместо вечера подошли к причалу рано утром.

Дрейк ночь не спал, так как Анна Семеновна устроила напоследок диспут, который, начавшись вечером, завершился на рассвете. Уснуть под него не смог бы и мертвый. Диспут сопровождался песнями, танцами и барабанной дробью.

– Капитан, я с вами не прощаюсь! – воскликнула Анна Семеновна, сходя по трапу на берег. – Я вновь на земле. Девушки, это надо отметить! Айда ко мне домой! Кэп, не желаете?

Дрейк развел руки в стороны и сделал скорбное лицо:

– У меня семья, семеро по лавкам. Ждут тятю.

– Привет вашим оглоедам! Смотрите, наведаюсь! У меня есть ваш адресок!

– Милости просим, – устало произнес Дрейк.

В первый раз он был выжат круизом, как лимон. И впрямь так захочешь на пенсию. Тут он вспомнил, что просил Зиночку оставить два билета на спектакль ленинградцев. Спектакль! В круизе, да, вот это был спектакль! Неужели она всю жизнь так живет?!

Дрейк зашел в пароходство и поднялся к секретарше. Билеты были на третий ряд.

– Я уж думала, сорвется наш выход, – сказала жена. – Позвонила Зинаиде, говорит, задерживаетесь на сутки.

– Нагнали четырнадцать часов.

Лида сделала прическу, расфрантилась. Федор посоветовал ей убрать с шеи красный платок.

– Чересчур смело, Лида. Авангард.

– Авангард? А галстук твой?

– Да он у меня один. На все времена. Ну что, айда?

– Еще два часа.

– Коньячку в буфете пропустим, пирожных с кофейком. В честь праздника.

– Какого праздника? – через двадцать минут спросила Лида.

– Праздника?

– Ты сказал, в честь праздника.

– Я вернулся, разве не праздник?

В фойе театра висели портреты ленинградской труппы. Дрейк останавливался возле каждого, а увидев Катю, вздрогнул и быстро прошел мимо.

– А это кто? – придержала его Лида. – Вроде как в кино где-то видела? Не знаешь?

Федор молча стал разглядывать портрет. Сердце его билось с такой силой, что он слышал, как оно отражается от стен холла театра.

– Туманова, – прочитал он.

– Я и сама вижу, что Туманова, – Лида подозрительно, как показалось Федору, посмотрела на него. Значит, она Туманова, подумал он, не Дерейкина, не Славская.

– Кэп! – раздалось вдруг через все фойе. – Три тысячи чертей! Вы тоже тут?

– А где же мне еще быть? – неожиданно для самого себя гаркнул Дрейк.

Все рассмеялись.

– Ты чего это? – Лида с ужасом глядела на мужа и на сумасшедшую бабку в каком-то малиновом кимоно с черным широким поясом, которая горланила через все фойе, как на пляже.

– Общаюсь, – сказал Дрейк. Он даже рад был, что появление Анны Семеновны сняло некоторую напряженность между ним и Лидией. – Подойдем, – сказал он жене. – Это проректор института. Может, поможет чем, когда Маша поступать будет.

Подошли. Дрейк представил друг другу дам. На малиновой спине проректора извивался ужасный черный дракон.

– Тут можно курить, – сказала проректор, облизнув алые губы.

– Какой милый халатик! – похвалила Лида.

– Разновидность касури. Обычно она у них белая, а эта малиновая.

– Русский вариант, – сказал Дрейк. – Дракон – это фамильный герб?

– Скорее семейное, – улыбнулась Анна Семеновна. – Кэп, позвольте папироску?

Лиде не совсем понравилась эта некоторая вольность в обращении с ее мужем.

– Дома забыла кисет! – улыбнулась Анна Семеновна Лиде. – Самокрутки не пробовали? Напрасно. Будете у меня, непременно угощу! Попробуете, не оторветесь! Подымишь, и мозги скачут, как макаки! Да, капитан, вы подумали над моим предложением?

Лида впилась взглядом в мужа.

– Что предложите в мой журнал? Может, о борьбе за мир во всем мире? Это актуально.

– Причем всегда, – согласился капитан. – От борьбы за мир, как от всякой борьбы, человек звереет, так как в борьбе надо только побеждать. Я лучше о пиратах напишу.

– О пиратах так о пиратах. Это будет романтическая история? Хроника злодейств? Публицистика?

– Это будет белый стих, мадам. Никаких рифм. Лишь аритмия океана. Белый стих размером с океан. Одно я только думаю: поместится ли на моей кухне Пегас?

– У истинного поэта даже табурет под парусом.

Дрейку показалось, что Лиду вдруг скосило всю, как кливер. Хорошо, раздался звонок.