Пираты Мексиканского залива

Когда шествие закончилось, донья Ана в закрытой карете отправилась домой готовиться к комедии, которую собиралась разыграть ночью, а дон Энрике вернулся на улицу Такуба в поисках доньи Марины. Но увы, окна ее дома были плотно закрыты, и за ними никто не показывался. Он приготовился ждать, уверенный, что если уж эта женщина решилась написать ему, то, без сомнения, она найдет или придумает способ получить ответ.

Ночь приближалась, и донья Ана, пожертвовавшая ради коварных замыслов своими желаниями и развлечениями, надела вместо сверкающих драгоценностей и соблазнительного бального наряда скромное темное платье. Ей предстояло изображать жертву, и начинать надо было с одежды.

– Надеюсь, – говорила донья Фернанда, – сегодня ты добьешься успеха и заставишь его просить твоей руки.

– Он так пылко любит меня, что я не сомневаюсь в победе, ведь теперь единственная оставшаяся ему надежда – это брак, – ответила донья Ана.

– Постарайся также, чтобы он не только из любви, но и из самолюбия и из гордости сдержал свое слово.

– А вдруг он предложит мне сегодня ночью бежать?

Донья Фернанда ответила не сразу.

– Пожалуй, – подумав, сказала она, – лучше будет согласиться. Тогда скандал неизбежен, и замять его можно только свадьбой.

– А если после всего он откажется?

– Нетрудно будет заставить его судом.

– И далеко я должна бежать с ним?

– Нет. Тут же уведомишь меня, я брошусь в погоню и верну тебя домой, а сопровождающие меня люди будут свидетелями похищения.

– Что ж, придумано неплохо…

– Главное, чтобы тебе удалось любыми средствами распалить его любовь, не бойся, это дело свято, ведь твоя цель – законный брак.

Мать и дочь беседовали до позднего вечера, и, так как эта любовь по расчету ничуть не волновала их сердца, обе устали и почувствовали скуку.

– Который час? – лениво спросила донья Ана.

Донья Фернанда взглянула на роскошные настольные часы.

– Едва лишь половина одиннадцатого, – зевая, ответила она.

– Еще целых полтора часа!

– Да и потом пройдет немало времени.

– А все веселятся на балу… Вот счастливцы!

– Да, говорят, бал великолепный.

– Я почти жалею, что не поехала, а осталась ждать своего беднягу жениха. Сейчас бы я танцевала, вместо того чтобы помирать со скуки… Никогда больше не сделаю такой глупости!

– Всегда ты рассуждаешь, как ребенок, Ана. Вот беда – одним балом больше или меньше, когда речь идет о твоем будущем! Балов много, а таких мужей, как дон Энрике, раз, два – и обчелся. Погоди, сама скажешь, стоило ли жалеть о балах в тот день, когда тебя назовут сеньорой графиней и ты сможешь развлекаться, сколько душе угодно.

Донья Ана улыбнулась, и обе умолкли. Время от времени тишина нарушалась веселым пением, доносившимся с улицы, и тогда донья Ана спрашивала:

– Который час?

Донья Фернанда поднимала посоловевшие, то ли от дремоты, то ли от яркого света, глаза и отвечала:

– Одиннадцать.

– Что за бесконечный вечер! – восклицала донья Ана, и снова дочь погружалась в мечты, а мать – в дремоту.

Наконец на вопрос Аны донья Фернанда ответила:

– Вот-вот пробьет двенадцать.

– Слава тебе, господи! Бегу к Фасикии в каморку поджидать дона Энрике.

– Накинь шаль, – посоветовала мать. – Ночь сегодня холодная, а тебе придется пройти через патио.

Донья Ана встала и принялась рассматривать себя в маленьком зеркале, висевшем в углу покоя. Она, очевидно, выбирала нужные к случаю взгляды и улыбки и могла бы еще долгое время провести за этим занятием, если бы донья Фернанда не напомнила:

– Двенадцать.

– Иду! – воскликнула донья Ана и поспешно вышла, накинув черный шерстяной плащ.

Донья Ана легко сбежала по лестнице и вошла в комнату на нижнем этаже.

Там сидела и шила при свете свечи старая негритянка, повязанная платком в алую и желтую полосу.

– Фасикия! – позвала донья Ана.

– Девочка моя! – подняв голову, откликнулась негритянка.

– Погаси свечу, няня, и уходи. Уже пора.

Негритянка встала и собралась задуть свечу.

– Погоди, погоди! – крикнула девушка. – Я хочу открыть окно, а в темноте я до него не доберусь.

Старуха подождала, пока Ана подошла к окну, задула свечу и вышла, закрыв за собой дверь.

Тогда донья Ана осторожно приоткрыла створки окна, забранного толстой решеткой, и с любопытством выглянула на улицу. Неподалеку стоял человек, до самых глаз закутанный в черный плащ. Кругом было пусто, всю улицу заливал сияющий лунный свет.

Дом доньи Фернанды стоял на углу, передним фасадом на главную улицу Икстапалапа, а торцом – в узкий переулок. В этот переулок выходило и окно, у которого уже не раз встречалась Ана с доном Энрике.

Едва человек в плаще заметил, что окно приоткрылось, он приблизился бесшумными, медленными шагами.

– Дон Энрике, – шепнула донья Ана.

– Ангел мой, – ответил юноша.

– Подойди, счастье мое! О, как мне страшно…