Блаженство дней своих поет!
Не на лире ли?..
Борей на осень хмурит брови,
И Зиму с Севера зовет:
Идет седая чародейка,
Косматым машет рукавом,
И снег, и мраз, и иней сыплет,
И воды претворяет в льды;
От хладного ее дыханья
Природы взор оцепенел.
На место радуг испещренных
Висит на небе мгла вокруг.
А на коврах полей зеленых
Лежит рассыпан белый пух;
Пустыни сетуют и долы,
Голодны волки воют в них;
Древа стоят и холмы голы,
И не пасется стад при них.
Ушёл олень на тундры мшисты
И в логовище лег медведь.
И вслед за этими чудными стихами —
По селам нимфы голосисты
Престали в хороводах петь,
Небесный Марс оставил громы,
И лег в туманы отдохнуть…
Какой «небесный Марс» и в какие «туманы» лег он на отдых? Что за «нимфы голосисты» – уж не крестьянки ли?.. Но называть наших крестьянок нимфами все равно, что назвать Меланией Маланью…
Что в Державине был глубоко художественный элемент, это всего лучше доказывают его так называемые «анакреонтические» стихотворения. И между ними нет ни одного, вполне выдержанного; но какое созерцание, какие стихи! Вот, например, «Победа красоты»:
Как храм Ареопаг Палладе,
Нептуна презря, посвятил,
Притек к афинской лев ограде,
И ревом городу грозил.
Она копья непобедима
Ко ополченью не взяла,
Противу льва неукротима
С Олимпа Гебу призвала.
Пошла, – и под оливой стала,
Блистая легкою броней:
Младую нимфу обнимала,
Сидящую в тени ветвей.
Лев шел, – и под его стопою
Приморский влажный брег дрожал,
Но встретясь вдруг со красотою,
Как солнцем пораженный, стал.
Вздыхал и пал к ногам лев сильный,
Прелестну руку лобызал,
И чувства кроткие, умильны,
В сверкающих очах являл.
Стыдлива дева улыбалась,
На молодого льва смотря,
Кудрявой гривой забавлялась
Сего звериного царя.
Минерва мудрая познала
Его родящуюся страсть,
Цветочной цепью привязала
И отдала любви во власть
Не раз потом уже случалось,
Что ум смирял и ярость львов,
Красою мужество сражалось,
А побеждала все любовь.
Из этого стихотворения видно в Державине живое сочувствие к древнему миру как свидетельство глубоко художественного элемента в натуре поэта. Но пьеса «Рождение красоты» еще более обнаруживает это артистическое сочувствие поэта к художественному миру древней Греции, хотя эта пьеса и еще менее выдержана, чем первая. Мы уже приводили это стихотворение в подкрепление нашего мнения о невыдержанности пьес Державина; но теперь снова приводим его, уже для другой цели, и потому отмечаем курсивом только хорошие стихи:
Сотворя Зевес вселенну,
Звал богов всех на обед,
Вкруг нектара чашу пенну
Разносил им Ганимед.
Мед, амброзия блистала
В их устах, по лицам огнь,
Благовоний мгла летала,
И Олимп был света полн.
Раздавались песен хоры,
И звучал весельем пир.
Но внезапно как-то взоры
Опустил Зевес на мир,
И увидя царства, грады,
Что погибли от боев,
Что богини мещут взгляды
На беднейших пастухов;
Распалился столько гневом,
Что курчавой головой
Покачав, шатнул всем небом,
Адом, морем и землей.
Вмиг сокрылся, блеск лазуря,
Тьма с бровей, огонь с очес,
Вихорь с риз его, и буря,
Восшумела от небес,