– Боюсь, мы забыли очень важное условие. Для формирования представительного законодательного органа нужно всеобщее избирательное право. В нашей стране его никогда не бывало, как, впрочем, и в большинстве стран мира, – продолжил Курганов. – Власть, формирующая законодательство, всегда кого – то боится, то крестьян, то молодежи, то рабочих. Старается ограничить участие этих слоев населения в выборах. А еще способствует неправильному подсчету голосов.
– Со всеми этими нарушениями следует бороться любыми допустимыми способами, – сказал жестко Почайкин. – И что же у нас вышло в итоге? Если не ошибаюсь, наши мысли соответствуют современным либеральным взглядам.
– Получается, что мы на стороне тех, против кого направлена агитация социалистов, – удивленно пробормотал Милов. – Это надо как следует доказать. Давайте не будем выносить окончательного решения. До следующей встречи.
Сошлись на том, что следует продолжить обсуждение. Что-то было не так, или не совсем так.
Глава двадцать седьмая. Похороны
Анастасия внутренне была счастлива. Когда после долгого рабочего дня домой возвратилась дочь Елена, она, как обычно, накрыла на стол. Пригласила Савелия. Тот был одет в солдатскую форму, на груди светилась начищенная до блеска медаль «За храбрость».
– Леночка, дорогая, – ласково сказала Наталья, обращаясь к дочери. – Хочу представить тебе Савелия, нашего гостя. Он лечился после ранения в нашем госпитале. – А медаль откуда? – она удивленно взглянула на суженого, только теперь заметив награду.
Савелий привстал и неловко протянул руку Елене.
– Очень рад познакомиться. Какая взрослая и красивая! Вся в маму. Медаль я получил не случайно. В рукопашном бою заработал. Только что начистил, потому она так блестит.
– Еще я хочу сказать, – застеснялась Анастасия, – мы с Савелием полюбились друг другу и думаем зарегистрировать брак. Если ты, конечно, не возражаешь.
Елена на мгновение смутилась. Она и не знала, что у матери есть своя личная жизнь.
– Что ты, – сказала она, – если у вас все по любви, то я ни в коем случае возражать не буду. Я уже вполне взрослая. И комната у меня своя есть.
– Ну и прекрасно! Сказала мама. Наливай, Савелий. Это знакомство следует обмыть.
Савелий, кряхтя от скромности, стал разливать горячительное по рюмкам.
– Савелий, – спросила Лена, – вы, как я понимаю, на службе. Вы в армию не пойдете?
– Рад бы не пойти. Но служба требует. Завтра отправлюсь получать направление.
На другой день Савелий отправился в сборный пункт и получил направление в полк, совсем не далеко от Петрограда. Все этому порадовались: он мог чаще появляться в доме Анастасии.
Между тем, в Петрограде был назначен день торжественных похорон жертв большевистского мятежа. В этот день хоронили казаков.
С прибытием войск Петроград начал оживать. В город через вокзалы с казачьими патрулями без перебоев пошел хлеб. С улиц исчезли пьяные и наркоманы. Открылись вновь магазины и кафе. Задымили заводы.
Жители Петрограда стояли плотными рядами вдоль всего Невского до самой Лавры. Выстроились в почетном карауле войска. Один из отрядов юнкеров привел Василий Кириллович. Среди гражданских лиц была и Настя. Ей хотелось увидеть среди солдат, на противоположной стороне своего Савелия. Но как она не крутилась, не смогла разглядеть его в однородной массе.
Керенский, объявленный диктатором, решил устроить пышные похороны казакам. Один из казаческих офицеров полушепотом говорил другому, показывая на главу правительства:
– Где он был, когда мы здесь погибали? Прибыл шестого числа, к шапочному разбору.
– Мне кажется, он нас, казаков, боится пуще немцев.
– Глаза замазывает богатыми похоронами, – согласился тот. – И думает, как бы нас подальше отправить. Вон пятую Кубанскую казачью дивизию провезли мимо Петрограда в Териоки. Мне друг рассказал.
– Никто не верит такой власти. Она нас всегда готова предать.
Рядом с Настей во всем осведомленные женщины рассказывали стоящим рядом соседям:
– Хотели наших героев похоронить вместе с жертвами революции. А казачий начальник сказал, что не согласятся казаки лежать рядом с теми, кто их расстреливал. И добились своего. Им дали отдельное место.
– Вон те люди, – говорила другая. – Это вдовы и дети убитых. Они приехали из своих станиц. Добрые горожане встречали их на вокзале и размещали в самых лучших гостиницах. Я тоже в этом принимала участие, – с гордостью добавила она.
– Семерых отпевали в Исаакиевском соборе, – продолжала первая. – Мне повезло, нас туда пустили. Многие прихожане остались в храме на всю ночь. Тела лежали в белых открытых гробах. Утром около десяти часов в соборе появился Керенский. Он был бледный, как полотно, и очень напряженный. Шептались, что нелегко ему давалось формирование нового состава правительства. Были представители Англии, Франции и Америки. Зазвонили все колокола на городских церквях. Пришли представители высшего духовенства и члены Синода. Это было очень торжественно. Казаки внесли венок с надписью «Верно выполнившим свой долг и павшим от рук немецких агентов». Были и другие венки.
– Вам повезло все увидеть. Эти герои заслужили такого почета.
– А когда объединенный хор Казанского и Исаакиевского соборов начал пение, все встали на колени. Отпевание длилось три часа. Затем гробы вынесли на площадь. Она была полна войсками. Были казаки, полки Петроградского гарнизона. Несколько военных оркестров и отряд трубачей. Многие смахивали слезы.
– Я знаю, что многие граждане сдавали деньги на похороны.
– Это я точно знаю. Читала в газете. В пользу семей погибших собрали восемьсот тысяч рублей. По десять тысяч вручили каждой семье.
– Неплохо, – согласилась Настя. – Но ведь собрали большую сумму.
– Остальные средства составили Фонд. Из него дети убитых должны будут получать образование. А еще будет построена часовня в Александро-Невской лавре. Впрочем, добавила она, многих казаков уже похоронили в других местах.
Керенский произнес прочувствованную речь. Как обычно, грозил врагам революции и обещал не допустить повторения июльских событий. Но были в речи и тревожные слова:
– От лица Правительства говорю вам, что Россия переживает драматический момент. Она ближе к гибели, чем когда-либо в своей истории. Перед телами погибших я призываю вас поклясться, что вместе с нами вы приложите все силы, чтобы спасти государство и свободу.
Подняв правую руку, Керенский первым прокричал:
– Клянусь!
Наступила короткая тишина, затем тысячи рук взметнулись вверх, и толпа громогласным эхом отозвалась:
– Клянемся!
Те, кто находился возле Керенского, подняли премьера на плечи и понесли к автомобилю.
Звонили колокола Исаакия. Оркестр играл псалом. Процессию возглавляли трубачи. За ними следовал эскадрон казаков с пиками, священнослужители, несшие высокие кресты, хоругви и курящиеся кадила. Гробы поместили на пушечные лафеты, запряженные лошадьми. За каждым из первых шести лафетов скакала лошадь без всадника. За последним лафетом ехал в седле мальчик лет десяти в темно-синей с малиновой отделкой форме донских казаков. Малолетний сын одного из казаков был зачислен в полк на место погибшего отца. Замыкали процессию правительственные служащие, многочисленные делегации и шеренги воинских частей. За все время оркестр ни разу не исполнил «Марсельезу», столь популярную у революционеров.
Хоронили казаков в Александро-Невской лавре. Один за другим опускались гробы в могилы. Музыка заглушала всхлипывания близких.
Всего в июльских событиях погибло пятьдесят шесть человек, более шестисот получили ранения.
Глава двадцать восьмая. Непоследовательность
Капитан Никитин почти не спал уже шестую ночь подряд. Сознание было замутненным. Иногда все происходящее проваливалось куда-то в бездну. Добровольные помощники все приводили и приводили подозрительных граждан. Тюрьмы скоро были переполнены. Обоснованность арестов определяли шесть гражданских и шесть военных комиссий. Каждая комиссия получила свой стол в просторном зале.
Словно для того, чтобы познакомиться с работой комиссий в штаб стал наведываться министр труда социалист Скобелев. Его присутствие здесь вызывало подозрения. Однажды Скобелев подошел к Никитину, отвел его в сторону и сказал:
– Есть у меня к вам небольшая просьба. Надеюсь, что вы мне не откажете.
– Что за просьба и как она касается моей службы?