Цой. Последний герой современного мифа. Новая редакция

Из воспоминаний:

«Я видел Цоя один раз, примерно в 1986 году. Обещано было выступление ”Звуков МУ“, ”Бригады С“ и тогда очень уже знаменитого ”КИНО“. Однако концерт откладывался из-за того, что один из московских музворотил выразил досаду, что ведущие всего этого дела в восторженности как-то его оттерли на второй план, не выставив на сцену какую-то существеннейшую часть аппарата. Пока это тактичное напоминание о себе доходило до сознания ведущих, шло время. Атмосфера из-за страшной накуренности и всеобщей истерики делалась почти невыносимой. Поэтому я слонялся по залу без дела и случайно увидел Цоя. Он и другие музыканты ”КИНО“ сидели за столиком, не ввязываясь ни в какие разговоры. Цой, казалось, был очень раздражен происходящим. Он сидел абсолютно неподвижно, курил и пил воду. Смуглое лицо его было мрачно. На запястье блестел массивный желтый браслет. Он напоминал какого-то якутского идола. Конечно же, именно он, неподвижно сидящий в центре этой неописуемой московской суеты, был достоин поклонения, как никто другой».

Заканчивается год декабрьскими концертами в Москве (в кафе «Метелица») и Ленинграде (концерт в ДК Связи и в ЛРК, на дне рождения К. Кинчева).

Открытое столкновение произошло 6 декабря 1986 года в кафе «Метелица». Комсомол решил провести день творческой молодежи и выделил каждому жанру одно из центральных кафе на Калинке. Рокерам выставили неплохой аппарат от Намина, и хотя пропуска распределялись строго бюрократически, вся подпольная мафия пришла поглазеть на новый облик бывшего притона фарцов и наркоманов. Но до того, как Гарик Сукачев, Цой и другие возьмутся за гитары, предполагалась открытая дискуссия.

Однако пробравшийся вопреки воле организаторов концерта на сцену Святослав Задерий (представлявший уже тогда группу «Нате!») тоже исполнил две песни – «Шпиономания» и «Антиромантика», после чего устроители концерта, запуганные дежурившими в зале сотрудниками КГБ, вырубили электричество выступавшей вслед за «Нате!» группе «КИНО». В результате толпа зрителей распевала цоевскую «Электричку» под дробь ударных, не забыв при этом слегка «настучать» по голове электромонтеру-любителю, разбиравшемуся с проводами у пульта… По счастливой случайности Сергей Борисов, заплативший червонец щвейцару, смог пронести в зал видеокамеру и сделать запись, которая дошла до поклонников, правда в несколько урезанном виде…

Илья Смирнов:

В кафе «Метелица» на официальном комсомольском мероприятии Слава Задерий спел явную антисоветчину, власти спохватились и выключили электричество Цою…

Сергей Борисов, фотограф:

«Я посещал много разных мест и выставок, таская с собой как фото-, так и видеокамеру. Я даже не в состоянии вспомнить сразу, где я тогда успел побывать. Но некоторые события помню отчетливо: например выступление в ”Валдае“, где была и выставка, и уже звучало слово ”АССА“ – как заклинание или боевой клич. Тенденция многих модных центровых мест требовала впихнуть все самое новое и малоизвестное.

В ”Метелице“ было запрещено снимать, и я был вынужден сдать сумку с камерой в гардероб. Там тоже был винегрет из Криса Кельми и Макаревича – это было уже не их время, но они об этом еще не знали – и были заявлены действительные герои этого времени: ”Черный обелиск“ и ”КИНО“. Поэтому я, пользуясь советским организационным дебилизмом, вернулся в гардероб, взял сумку, вынул камеру в туалете и пошел снимать. Запрещали и обыскивали только на входе. Во время выступления ”КИНО“ администрация (с красными книжечками в кармане) после первой же песни попросила их покинуть сцену. Но Цой, не обращая на это внимания, запел ”Электричку“. Менты отключили электричество, но они явно не понимали, с кем имеют дело: концерт продолжился в акустике. Зал стал скандировать вместе с Цоем: ”Электричка везет меня туда, куда я не хочу“. Это произвело очень сильное впечатление. Менты вылезли на сцену и объявили, что концерт окончен по техническим причинам. Я не знаю точно, что подразумевалось под словом ”АССА“, возможно, остальные тоже, но это “что-то” понеслось и стало сильно напрягать администрацию культурных мест».

Георгий Гурьянов:

Я помню прекрасно. Очень хорошо помню этот концерт. Но поиграть там так и не удалось. Две-три песни, и все…

Юрий Каспарян:

«Этот концерт можно увидеть на YouTube. Мы смеялись, потому что это было уже то время, когда все стало можно, ну реально все это уже не преследовалось. Это как Ахматова говорила про Бродского: ”Вон как нашего рыжего прижали, карьеру ему делают“. Вот примерно так и у нас получилось. Такой героический угар. Я все понимаю, но просто реально уже все было можно, а тут какие-то запреты. В общем, у людей какие-то рефлексы сработали последние. Причем нам это и не нужно было в принципе. Обычный концерт был бы веселей. А тут получилось такое нечто с диссидентским налетом. А мы никогда не были диссидентами».

Всеволод Грач, директор группы «Зоопарк»:

«Никаким особым бунтарем Цой не был. Это вот Миша Борзыкин, или Кинчев ранний, или на худой конец Рикошет… Песня ”Перемен“, как сам Витя говорил, совсем не о том, просто так фишка легла, что она стала бунтарским молодежным гимном. Такое бывает. Точно так же Джаггер поражался лет за 20 до того, что ”Стрит Файтинг Мэн“ стала гимном молодежной революции 68-го, хотя он вовсе это не подразумевал, когда ваял текст.

Ну, а уж в период начала 80-х – какой там бунт? Некое, может, стремление к анархии, свойственное молодежи в принципе, не более того. Впрочем, и это Цой через пару-тройку лет обстебал в ряде песен, и достаточно жестко. Можно вспомнить (помимо ”Мамы-анархии“) уморительную строчку из ”Бошетунмая“: ”Все говорят, что ’Мы вместе!‘, но никто не знает в каком“! Я в первый раз услышал у Сашки Старцева – просто со смеху полег».

Что же касается выступления «КИНО» в рок-клубе на дне рождения Кинчева, то, как вспоминали очевидцы, сам юбиляр во время исполнения цоевского «Транквилизатора» танцевал в одном из проходов, чем жутко забавлял публику, не замедлившую к нему присоединиться…

Инна Волкова, участница группы «Колибри»:

Я помню, сидим мы в рок-клубе, в какой-то гримерке под столом, прячемся, билетов не было, мы в окно залезли. Тут входит Цой в плаще, смотрит на пол, а там мы сидим под столом и смотрим на него. Он помялся и говорит: «Ребята, закурить не найдется?» У меня, конечно, было, но я потеряла дар речи от возможного контакта с Цоем. А смелая Ира красивым длинным жестом от пола ему: «Держи!»

В декабре 1986 года Цой знакомится с французом Жоэлем Бастенером, которому в будущем предстояло сыграть определенную роль в истории группы «КИНО».

Жоэль Бастенер, музыкальный продюсер:

«Не помню, честно, познакомились то ли у художника Андрея Медведева, то ли у Сергея Фирсова. Во всяком случае, нас могли бы познакомить разные люди: от Курёхина до Африки, так как мы бывали в гостях у тех или других. Где меня тогда только не было… Меня видели почти везде, кроме квартир тогдашних ”понтов“, которые уже тогда давали понять, что они не ”с улицы“ и имеют дело с элитой: у Боба я не бывал, и у Титова тоже нет, несмотря на то что в Москве я встречался с людьми гораздо другого размера. А Питер – там параметры были иного плана. Ориентира не хватало, по-моему, жили как в облаках. Это все было в декабре 1986 года.

У меня в то время были друзья типа членов семьи Натальи Минц, деятели театра и кино другого поколения. И заодно я имел отношение к подпольной литературе тех времен, будучи поклонником Юрия Мамлеева, который жил во Франции. Меня интересовали битники, диссиденты, только не те, кто бросался к ногам американского образа жизни, а те немногие, которые мечтали о новой форме, новом подходе к процессам освобождения… Это трудно себе представить, но таких было немало, в Париже, в Западном Берлине, в разных городах Италии…

Группу ”КИНО“ я слышал у многих: у художников в основном. Мы часто общались с Виктором до начала мая. Потом я уехал и целый год не приезжал в Россию. На момент знакомства с музыкантами ”КИНО“ я совершенно не воспринимал их музыку. Я увлекался более сложными формами, слушал, к примеру, freejazz, ведь я учился музыке по классу фортепиано и чувствителен к классическому или необычному звучанию, люблю арабскую музыку, индийскую, иранскую… Из рок-музыки я на тот момент воспринимал лишь экстремальное и надрывное (Ian Curtis, Jim Morrison) или, напротив, юмористическое, в стиле Френка Заппы. Что касается ”КИНО“, то я не разделял и их пристрастия к красивой одежде, стилизации, которая делала «киношников» похожими на мальчиковую группу. Сам я любил качественные вещи, предпочитал винтаж, носил чуть затертые знаменитые бренды 50-х. И поначалу они не понимали природы моего снобизма, но через несколько месяцев общения поняли. Трое из них были как я, и многие пристрастия Цоя тоже имели чисто эстетическую природу…

Мое субъективное восприятие положения не было понятным для большинства собеседников. Однако мы с художником Олегом Котельниковым прекрасно общались, что вызвало уважение со стороны Гурьянова и самого Цоя. С остальными художниками я тогда особо не общался – они ничего не понимали в музыке и не уважали Натали Минц. Зато я с удовольствием говорил о музыке с Цоем, который оказался гораздо более подкованным в этой сфере, чем можно было предположить. Цой все выбирал осознанно, многое перепробовал, и у него было потрясающее чутье на мелодии. Курёхин, кстати, тоже очень высоко ценил Виктора. Он любил и меня за близость наших музыкальных культур и мои нестандартные политические воззрения. С Сергеем мы много смеялись… А вот художники полюбили меня только тогда, когда увидели, что я могу им помочь в реализации их проектов, то есть после фестиваля в Бурже. В 90-е я часто останавливался у них, и на Мойке, и в других местах.

Я не скажу, что Цой меня как-то особенно любил, и я точно его частенько раздражал. Несомненно одно: я его завораживал, как и он меня. Мое увлечение им было парадоксальным, ничто не могло объяснить нашего взаимного интереса. То же самое происходило между ним и Сашей Липницким. Они тоже полные противоположности. Но разница наших позиций была к моменту знакомства поистине огромной: я путешествовал по жизни «туристом», избегал работы, поскольку по отцу происхожу из старинной семьи художников, ювелиров, иллюстраторов, художников по фарфору. В XVIII моим предкам был пожалован дворянский титул. То есть, по классификации Бальзака, они были ”подлинными аристократами“. То есть вы представляете себе разницу между мной и юным пролетарием, которого псевдоинтеллектуалы презрительно величали пэтэушником? Ведь пролетарий, порождающий искусство, – невероятная редкость.

К моменту приезда в СССР я закончил факультет германистики, увлекался философией и начал изучать Восток. И в России у меня практически не было адекватных собеседников – меня окружали разномастные трепачи и патологические лгуны. Слушая их, я постоянно вспоминал слова Витгенштейна: ”Не стоит говорить о том, чего нельзя высказать“. И был ровно один русский музыкант, который умел промолчать, когда чувствовал, что не может сформулировать неведомое или не до конца понимает происходящее. Цой был единственным, кто взвешивал каждое сказанное слово. Именно поэтому его слова имеют такой большой вес, какими бы простыми и будничными они ни казались…».

Роман Смирнов, театральный режиссер:

«Приближался Новый год. Как-то мне позвонил Курёхин.

– Ромка, привет, как живешь?

– Отлично.

– У меня ”Поп-Механика“. Через неделю, в ДК Ильича. Ты можешь поговорить со Скляром? Мне ”Комарово“ нужно.

– Я поговорю, но не знаю, согласится ли… Он же у нас звезда…

Игорек отнесся к предложению очень серьезно, и в назначенный день мы со Скляром приближались к ДК Ильича. На подступах к ДК роилась толпа желающих, типа аншлаг…

За кулисами дурдом. Сережа уже невменяем, мечется из одной гримерки в другую. Что-то кому-то кричит. Суёт в руки какие-то бумаги. В глазах безумие. На сцене беспредел.

Одновременно настраивалась симфоническая группа и группа ”КИНО“. Витя как всегда. В черном… Юрик – почти в чем мать родила, только на лице нев…бенный грим…

Мы с Игорьком сели в самую глубину зрительного зала. Там полутьма, гогот, дети.

– «Ассу»! «Ассу» давай!

Играл оркестр… Из-за кулисы выплыла оперная дива. Она сложила руки на груди и заголосила что-то пронзительно-классическое… Неожиданно из-за кулисы выполз Гаркуша, затем Юрик в одних узеньких плавках, с гитарой наперевес. Он шел спокойно и просто, словно из спальни в ванную. Дива продолжала звенеть… Юрик подключил гитару, которая тут же начала жутко фонить. Он попробовал что – то убрать на усилке. Но это только усилило всеобщий шухер. Звон, визг, Гаркушин балет, невозмутимые симфонисты…

Юрик справился с гитарой и начал периодически цеплять струны, не особенно заботясь о том, чтобы попадать в такт с задумчивыми симфонистами. Его окружили какие-то девчонки и стали оцеловывать… Когда они уплыли за кулисы, Юрик остался стоять на сцене с ног до головы в губной помаде…

На сцену вышла группа ”КИНО“ в полном составе. Играли что-то роковое и грозное. Витька уставился в пол и тряс в такт шевелюрой. Тиша по своей привычке – в потолок, чуть покачивая головой. Симфонисты ждали своего такта…

Когда ”КИНО“ угомонилось, в полной тишине зазвучала ”Прощальная“ Гайдна… Под нее музыканты вставали и величаво покидали сцену. После снова врубилось ”КИНО“. Сцена заполнялась саксофонистами, трубачами, барабанами…

Скляр схватился за зонтик, вылетел на сцену и заскакал, как подраненный заяц. Его узнали.

– ”Комарово“ давай!!!!

Сережа поднял тональность, и под аккомпанемент ”КИНО“ сотоварищи ”Комарово“ приобрело зловеще-маршевый характер. Напоминало что-то из Laibach…

И вот пробкой от шампанского грохнул Новый год… Первый и последний раз у меня на Садовой собралась такая толпа… Шухер начался с самого утра. Гонки по магазинам. Звонки телефонов. Еще в одиннадцать вечера, затарившись всем чем можно и разукрасив елочку, я не знал, кого и в каком количестве ждать. Обещали все, все, все…

Сначала появились молодожены – клоун Феликс Агаджанян со своей швейцаркой Аней. Были Олег Котельников, Андрюша Медведев… В половине двенадцатого раздался длинный настырный, как вой сирены, звонок. Я бросился к дверям и сразу был сбит с ног. С диким криком на меня обрушился Витька. То, что это он, я узнал по развевающемуся черному пальто. На лице маска с огромными ушами и выпученными глазами. За ним, улюлюкая, Джоанна с поросячьим пятачком в пол-лица. Потом Юрик. Замыкала шествие величавая Марьяна в разноцветном парике…

Джоанна принесла какую-то специальную краску для волос, и через несколько минут все прически были в рыже-зелено-красных пятнах… Это единственная фотка, на которой Цой с рыжими волосами. Выпивать стали, не дождавшись двенадцати… К столу почему-то садились лишь фотографироваться.

Пространства казалось мало, и я орал ”УРА!” прямо в открытую форточку на всю Садовую…