Как это было

Недаром у нее такой красный, тревожный цвет, может она сообщает нам о неких нарушениях в окружающем мире, может, жалуется на бесцеремонное вторжение этих наглых американцев. Я не находил себе места, испытывал примерно такое же беспокойство, как герой стихотворения Маяковского «Послушайте», с той лишь разницей, что там герой переживал за звезды, а я за Луну.

В течении дня я всем знакомым и встречным рассказывал, какая была луна после высадки американцев и очень удивлялся, что никого это не беспокоит, и мое наблюдение никому не интересно.

Тогда я еще не знал, что в северных широтах красная луна – это обычное явление, и, следовательно, моя тревога, просто плод больного воображения.

Впоследствии мне много раз приходилось видеть красную луну, но такую яркую, большую как в 1969 г. на Камчатке, я никогда не видел. И мне стало казаться, что все-таки луна подавала нам сигналы о том, что в мирозданье не все в порядке; и где-то, что-то нарушено, а много лет спустя мы узнали и о той лжи, которую американцы распространили о своей «высадке» на Луну.

Вся эта мистика, рассказанная мной – это небольшой эпизод, а вообще –то с луной мы жили дружно.

Немного неприятно было то, что в полнолуние мне гарантирована бессонница, но потом я смирился с этим.

Я заметил, что самые интересные мысли, планы появляются, когда Луна на небе, и если не спится, можно почитать, порисовать, подумать о прожитом дне, да и вообще о жизни. Вот так и сейчас, вдохновясь луной, с божьей помощью я начинаю свое повествование.

P.S. И вспоминая эту ночь на Камчатке, я иногда думаю : а может быть это проявление некоего «Высшего разума», который напоминает нам, что прекрасный, гармоничный мир, созданный по божественному помыслу, не терпит нарушения своего мироустройства и конечно лжи.

Меня отправляют в Баку

Взял я чистый лист бумаги, ручку и думаю, с чего начать? Решил начать с самого раннего сознательного впечатления, которое я помнил.

Мне тогда было 6 лет, я только что вернулся домой в Баку, после почти двухмесячного путешествия, богатого разными событиями.

А вспомнил я эпизод, который относился к трехлетнему возрасту. Я видел его так ярко в цвете, современный человек сказал бы как на экране телевизора или на цветной фотографии. Но в то время, о котором я рассказываю, таких понятий не было и правильнее будет сказать: цветная картинка в моей голове.

Вероятно, этому воспоминанию способствовали все предыдущие события, происходившие со мной за последние 3 года, и поэтому я хочу рассказать о том, что предшествовало моему прибытию в Баку, немного подробнее, а потом уже о самом воспоминании.

Начиная с разумных школьных лет, да и потом в зрелом возрасте, беседуя с друзьями, мы часто рассказывали друг другу о различных случаях, происходивших с нами в нашем детстве. Как-то так выяснилось, что мои воспоминания, относящиеся к возрасту до 6 лет моими слушателями не воспринимаются серьезно, поскольку, по их мнению, в это время ребенок открываем мир, каждый день несет что-то новое, одно событие сменяет другое – ребенок учится, развивается и поэтому события не запоминаются.

Что ж, может быть, это у кого – то и так.

Для меня же время с 1941 по 1944 было не богато на события и впечатления. Оно тянулось как-то тягуче, медленно.

Все было пропитано войной: распорядок дня, разговоры, светомаскировки, бомбежки, сам воздух.

У нас была своя детская компания.

Это дети из нашего дома, с нашей улицы, человек 10-15.

Одна девочка, самая старшая, читала нам книги, еще мы раскрашивали черно-белые печатные иллюстрации, играли в прятки и лазили по деревьям, бегали наперегонки, зимой с окрестных горок катались на санках.

И после бомбежек собирали осколки.

Это такие маленькие рваные кусочки металла, может от бомб, может от осветительных ракет (бомбили обычно ночью)

Жил я тогда в Горьком, по ул. Семашко.

Спустя 15-20 лет – это время вспоминалось мне как затянувшаяся ночь или зима.

Теперь о том, как я оказался в Горьком.

Мать моя, урожденная Макушкина Анна была родом из Н. Новгорода, после окончания рабфака в 34 году отправилась поднимать индустрию Азербайджана, где вышла замуж, в результате чего я и родился в 1938 г.

В начале лета 1941г. мои родители отправились в Горький к родственникам, взяли меня с собой.

Началась война, мать с отцом уехали в Баку, меня оставили с маминой сестрой, у которой детей не было.

В народе считали, что война закончится быстро, в несколько недель и ребенку будет безопаснее находиться в Горьком, т.к. Гитлер рвется на Кавказ, к бакинской нефти, и основные бои будут там, а когда война закончится Лида (мамина сестра) приедет в Баку погостить и привезет меня.

Но судьба распорядилась по-другому – началась моя горьковская жизнь, продлившаяся три года. Об этой жизни я расскажу как-нибудь, а пока вернемся к событиям, которые предшествовали моей поездке обратно из Горького в Баку.

Когда немцев отбросили от Сталинграда, стало налаживаться железнодорожное сообщение, появилась возможность отправить меня к родителям.

Тетушка стала готовить меня в дорогу.

Старшая девочка из нашей компании (ее звали Аида) рассказала мне, что Баку – это город, где добывают нефть, бензин и керосин, показывала картинки из какой-то книжки, где были нарисованы высокие дома среди нефтяных вышек, были там еще верблюды, ослики с длинными ушами, и горцы с кинжалами за поясом. Остальные ребята тоже делились со мной познаниями об этом городе. Например, реки там керосиновые, воду добывают из морской воды, кругом песок, трава не растет и т.д.

Слух обо мне прошел по всей улице; подходили незнакомые мальчики, и девочки с просьбой показать, кого здесь в Баку отправляют.

Все меня жалели, качали головами, выражали всяческое сочувствие.

Я стал бояться этой поездки, мне не хотелось никуда ехать.

За время моего пребывания в Горьком я совсем забыл родителей, я их не помнил, какие они, не помнил, как меня сюда привезли, как мы расставались.

Семья моя нынешняя – это бабушка с дедушкой и тетушка, которую я звал Лидой.

Лида мне сказала, что меня отправляют к маме. Я устроил истерику, просил пусть мама лучше сюда приедет – будем жить все вместе.

Тетушка перед поездкой мне рассказала, что отец мой погиб на фронте в Крыму в 1942 г.

Спустя много лет я нашел письма матушки к Лиде, где они обсуждали, стоит ли говорить ребенку, что у него нет больше отца, и решили, что надо говорить правду.

Тогда все женщины, кому приходили похоронки с фронта, надеялись, что произошла ошибка и ждали своих близких.

Ждали до конца войны, ждали и много лет после победы. Так и мать моя ждала, надеялась, вновь замуж так и не вышла.

Теперь о моей поездке, учась в младших классах, живя в послевоенном Баку, я часто рассказывал своим сверстникам и их родителям об этом путешествии.

Мне задавали много вопросов, на которые я не знал ответов.

Например, сколько стоил билет на поезд, детей без родителей в поезд не пускают и самое главное: как ты в детсадовском возрасте во время войны смог проехать один такое расстояние в тысячи километров от Горького до Баку.

А некоторые родители моих однокашников, которые слушали в пол уха про мои приключения стали запрещать своим отпрыскам со мной общаться, дескать, беспризорник, с малых лет всю войну по поездам скитался.

Я часто переадресовывал вопросы маме и Лиде, в свою очередь, рассказывая им о разных случаях и впечатлениях во время поездки.

Я узнал много новых подробностей о людях, которые меня сопровождали, о связи по телеграфу, не узнал только о ценах на ж/д билеты. Похоже, их тогда не было.

Таким образом, у меня складывалась четкая картинка моего «одиночного плавания».