Себя, ясное дело, он к таковым не относил.
Паше Осиновскому уже было понятно – и остальные будут говорить то же самое. Оправдываться, что журналисты – жулики, продажные твари, и поэтому не удается ни скандалец необходимый организовать, скажем, в сфере экспорта оружия, ни в очередной раз обнародовать связи высокопоставленных официальных лиц российской политической элиты с чеченскими боевиками.
А потом попросят еще денег…
Нет, нужно что-то придумать необычное, неординарное – и в высшей степени действенное.
А деньги придется дать – сторонники в России нужны, как воздух.
Впрочем, Паша всегда вел строгий учет расходованию своих денежных средств, причем отслеживал, куда и на какие цели тратятся эти деньги. Так что если будет необходимо – он сумеет прижать каждого из присутствующих – финансовой удавкой, обернув выдаваемые деньги их личными долгами. В любой момент.
– Ну, вот что… – сказал он, выслушав отчеты остальных соратников. О бесполезной пока что работе, как он и думал. – Работу продолжать, каждому по своему направлению, каждому по своему… И вот что. Думайте, думайте упорно и постоянно, что может дать нам возможность взять власть. Реально взять власть!
Павел Абрамович помолчал. Его переполняли негодование, злость, в общем – весь комплекс негативных чувств.
Все внимательно слушали, тишина стояла такая, что казалось, это не кабинет, это склеп. Причем только с неживыми обитателями.
– Тот, кто додумается, как мы сможем взять власть, получит три миллиона евро. Как премию, на свой заграничный счет.
Атмосфера склепа сохранялась еще десяток секунд, потом все зашевелились, загремели отодвигаемыми креслами, заговорили все разом.
Впрочем, заговорили вполголоса, все чувствовали состояние своего патрона, и не хотели оказаться напоследок «под раздачей».
Естественно, не миллионных сумм.
Ярмарка Фримена действительно была великолепной – множество аттракционов предстали перед взором Бейтса сразу же, как только он миновал входные ворота. Кроме колеса обозрения, которое Бейтс увидел издали, еще до того, как они подъехали к пустырю, на котором развернулась ярмарка, здесь были карусели, и даже «русские горки». В России, впрочем, их называют «американскими горками».
Был воскресный день, народу на ярмарке было много. Здесь были не только жители Фримена и окрестные фермеры, но и множество приезжих из соседних городков. Подъезжая, Бейтс обратил внимание, что сотни автомобилей стоят возле ограждения, а когда он парковал свою машину, подъехал огромный автобус, и которого начали выгружаться пассажиры целыми семьями – с детьми, собаками и сумками с едой.
Вряд ли это были туристы – скорее всего, на автобусе приехали горожане одного из соседних городов.
Бейтс сразу же увидел и нескольких знакомых. Это были пожилые люди, мужчины и женщины, с которыми много лет назад он вместе учился в школе, устраивал детские шалости, проводил свободное время.
Где-то тут, в толпе, возможно, были и его первая любовь, и лучшие друзья, и самые заклятые враги.
Саймон шел впереди, Бейтс – следом за ним. По бокам центральной аллеи стояли будки, в которых торговали сладостями, хот-догами и напитками.
Дорожка вела к центру ярмарки, где высилось колесо обозрения. Здесь-то их с Саймоном пути-дорожки и разошлись. Подходя к «чертову» колесу, Бейтс увидел у ограждения группу мальчишек и девчонок, которые, при виде Саймона замахали руками, а кое-кто и приветственно выкрикнул что-то молодежно-сленговое. Вроде: «Хай, мышонок!», еще что-то, по мнению Бейтса, обидное.
Однако Саймон не обиделся, наоборот, замахал руками в ответ, что-то выкрикнул, а потом повернулся к Бейтсу и сказал:
– Дядя Гил, здесь мои друзья, из нашей школы. Ты как, не будешь возражать, если мы вместе потусуемся?
Насчет слова «тусуемся» Гил, конечно, мог бы возразить. Но воспрепятствовать желанию племянника пообщаться в выходной день с одноклассниками-друзьями было бы не по-товарищески.
– Ладно, Саймон. Вот тебе 50 долларов, встречаемся через два часа. – Он показал рукой на видный со всех сторон ярмарочный замок с башней, на которой были большие часы. – Встретимся под часами. Ну, беги. Да, и на «русские горки» без меня не соваться, договорились?
– Конечно, дядя Гил.
Улыбаясь, Бейтс наблюдал, как племянник, подбежав к ребятам, тут же принялся что-то взахлеб рассказывать им. Судя по некоторым специфическим жестам рук, Саймон рассказывал об утренней рыбалке и величине выловленных им с дядей рыбин.
Когда ребята стайкой двинулись в направлении боковой дорожки, ведущей к основным аттракционам, Бейтс потихоньку пошел, куда глаза глядят. Внимание его привлек щит, над которым было намалевано крупными белыми буквами по синему фону: «Попади в дурака!» Подойдя ближе, Гил Бейтс увидел, что в середине дощатого щита вырезана дырка, которую заполняла голова клоуна: рыжие волосы всклочены, вокруг глаз и рта – белое обрамление, на месте носа – шарик оранжевого цвета. Голова подмигнула Бейтсу, который, подойдя ближе, очутился у стойки, возле которой стоял средних лет мужчина в рабочей спецовке. На стойке стоял поднос, на котором высилась гора бейсбольных мячиков.
– Ну что, сэр, вмажете мячиком по глупой голове? Всего три доллара!
Бейтс с изумлением смотрел на происходящее. Какой-то парень сунул в руку служащему три купюры, взял мячик, примерился, прицелился и с размаху вмазал прямо в лоб клоуну. Голова охнула, исчезла из дырки, но через несколько секунд вновь висела над землей, глупо улыбаясь и ожидая следующего желающего «вмазать» по ней.
Гилмори Бейтс в изумлении задрал брови.
Было чему изумляться. Когда-то, до отмены рабства и сразу после, этот аттракцион был одним из любимых американцами – белокожими мужчинами и подростками.
Потому что голову высовывал в дыру всегда чернокожий. И поэтому его охотно лупили мячиками белые посетители ярмарок.
Но аттракцион был давно запрещен, полиция за такие аттракционы могла просто-напросто закрыть ярмарку. И неважно, что роль жертвы выполняет белый, сам по себе аттракцион считается излишне жестоким. Однако вон и полицейский прохаживается, и словно бы ничего не замечает. В чем же дело?
Бейтс обошел щит вокруг и, увидев изнанку, улыбнулся.
Не было ни белокожей, ни чернокожей жертвы. Голова была резиновой, а на задней стенке щита был прикреплен механизм, обеспечивающий при попадании мячика в голову полную иллюзию поведения живого человека при таком ударе в лоб. Или в нос – неважно, механизм срабатывал, выдергивал голову из прорези, опускал ее на несколько секунд вниз, а затем возвращал на прежнее место. Но как быть с определением аттракциона, как жестокого?
Возможно, нынешние законы штата Джорджия позволяли использовать как развлечение механическое подобие запрещенного когда-то аттракциона.
Бейтс побрел дальше. Никто знакомый ему не попадался, а время как-то убить было нужно. Машинально он свернул на какую-то дорожку и оказался в месте, где располагались будочки предсказателей, гадалок, экстрасенсов и тому подобной публики, над которой Гил Бейтс, материалист и почти атеист, всегда посмеивался, считая шарлатанами.
Но тут… Казалось, ноги сами притормозили перед навесом, отгороженным с трех сторон плотной тканью. Занавес с четвертой стороны был откинут в сторону, и Бейтс увидел сидящую за столом молодую красивую цыганку. Золотые серьги и мониста на груди поблескивали в темноте, но не это привлекло внимание Гилмори. Просто при виде его цыганка привстала и с каким-то изумлением уставилась на Бейтса.
И опять-таки ноги сами понесли Гила Бейтса, материалиста и человека ни во что такое не верящего. Он вошел под навес и опустил за собой полог.
Яркое солнце, просвечивая сквозь ткань, создавало в шатре полумрак.
Бейтс сел на стул. Положил руки на столешницу, на которой стоял перед цыганкой хрустальный шар в подставке.
– Ну, что ты можешь сказать обо мне? – спросил он, доставая из кармана сотню и кладя купюру перед девушкой.
– Ты знаешь, что над тобой и в тебе – зло? – хрипловатым, но приятным голосом ответила гадалка.
– Я знаю, что что-то мешает мне по ночам нормально спать. Ты можешь сказать, что это?
– Могу. Но тебе очень не понравится то, что я вижу. Даже без своего шара…
Она взяла деньги, сунула в какую-то складку на широкой цветастой юбке.
– Слушай.
Полузакрыв глаза, она нараспев принялась вещать.
– Были трое, и трое совершили страшное зло… Они платят сейчас за это, и плата это – тяжела.
Она, не раскрывая глаз, принялась водить ладонями рук над шаром. В глубине стекла засветилась точка, потом она стала разрастаться и вскоре шар наполнили неясные образы – как будто лицо человека, потом мелькнул какой-то горный пейзаж, и все заполнил собой кусочек суши, окруженный водой. Изображение потускнело и исчезла.