22 дня в «Барбаре»

Я громко сглотнул слюну.

– Чего ты менжуешься? Сказал же, что не трону, – он допил пиво и бахнул пластмассовым стаканом о стол, – Смотри, че прикалю!

Лука показал мне фотографию девушки, и я не поверил своим глазам. Это была Анка, моя давняя подруга-десантница, что снимала у меня комнату когда-то. Не робкого десятка барышня. С черными поясами в единоборствах и званиями. Это могу я сказать с полной уверенностью, ибо ее тяжелая нога не раз соприкасалась с моими тощими телесами. Потом мы наладили контакт и живем на доброй ноте, иногда даже созваниваемся, но все же такое не забыть. В тайне от мира я восхищался ей. Расписному о нашей дружбе лучше не говорить.

– Видал какая телка? Норм?

– Норм. Миленькая мордашка.

– Ясен хуй, норм. Вдуть ей хочу.

– Ах вот откуда у него этот «ясен хуй», – подумал я, – Анькина коронка. Ну-ну. Удачи. Вдуватель, – вслух же я сказал, – Раз дама хочет любви, то почему бы ее не вознаградить легким эротическим путешествием.

– Гладко стелешь, фраерок!

– Как же сложно с тупыми! – подумал я.

– А ты в натуре писака, да? Виктор Павлович говорил, что ты даже известный.

– В узких кругах, так сказать.

– Я тоже известен в узких кругах, – расхохотался расписной, – мы с тобой, считай, похожи. Только ты это губу не раскатывай. Если че, то ниче, понял?

– Агась.

– Ну-ка, давай сочини чего-нибудь, чтоб баба посыпалась! Мне уж очень надо.

– Хлесткость слова определяется сравнением реакции, вызванной им, – я поставил пред своим начальником новое пиво.

– Че, бля? – Лука отпил, – Это вот получше. Че за пиво?

– «Темное ремесленное».

– Вот его теперь мне лей.

– Как скажете.

– Поясни за базар.

– В смысле?

– Ну, хлесткость слова и чего-то там.

– А-а-а-а, говно или дерьмо?

– Че ты несешь, придурок? Тебя в землю утрамбовать?

– Говно или дерьмо? – не унимался я, – Надо выбрать.

– Ну дерьмо! Дальше че?

– Я знал. А почему? Едко. С вызовом. Со стилем. Буква «Д» звучит громко и дерзко. «Г» – более глухая. Возьмите слово «гандон». Всю краску снова делает «Д», а «Г» – лишь трамплин. Так везде и во всем.

– Че ты мне тут про говно лепишь. Давай, Фитиль, сочиняй, чтоб баба посыпалась. Мне должны дать, понял? Это в твоих интересах.

– Иногда настоящее настолько насыщенно, что совершенно неважно, что было и будет, ибо есть грандиозное сейчас. А мое сейчас – это ты. Дальше ее имя.

– Ты че, думаешь, я все это запомню? На, сам пиши, – лысый протянул мне мобилу, – Анькой ее звать.

Я вбил текст.

– Аня, Анечка, Аннушка, Аннэт? Как назвать-то?

– Анка!

– Грубо как.

– Пиши так, как я сказал, пес, и не зли меня!

Я поставил точку, отправил и вернул телефон законному обладателю.

– Ништяк, сейчас посыпется! – Лука заржал, – а ты, как тебя там?

– Виталя. Штольман.

– Виталя. Норм тип. Лады, не жид ты, признаю, писака. От души. Помог, – расписной с хорошего настроения в миг переключился на животно-агрессивное, – но ты смотри, если че, то все, понял?

– Понял.

Ситуацию спас Ванька, что ворвался с пачкой денег. Да-да, они текли рекой. Как пенное из бочки. Бизнес, построенный на людских пороках, процветает всегда. Во все времена. Людям не хватает оригинальности. А все почему? Экзистенциальный кризис. Принимая за смысл жизни банальщину, они ходят по кругу, как ослик за морковкой. Думать, что цель в ней – грандиозная ошибка, но они настолько привыкли к граблям, бьющим по лбу, что совсем перестали замечать их. Я, можно сказать, и не знал-то своих соседей толком, пока не открыл окно «Барбары». До того момента мы лишь изредка здоровались с некоторыми, но сейчас все изменилось. Звук, несущийся отовсюду, добавил ненависти к ним, ибо они просто сводили с ума. Поток ярчайшего говна. Как столько черни может быть в людях? Я глубоко вздыхал и выдыхал, вздыхал и выдыхал. Суета рождает бессмысленность действа. Зачем размениваться? Хаос – это порядок, который не понимаешь, но свой я чувствую. Стиль рождается именно так. Именно поэтому я продолжал продавать морковки одержимым осликам.

– Тут все? – грозно спросил Лука.

– Все! – Ванька, не раздумывая, ляпнул нужную фразу.

– Свезло тебе, – снова МХАТовская пауза, – Виталя!

– Иди уж на хер! – я осмелел настолько, что допустил сию мысль внутри своей головы, вслух промолчал с виноватым видом.

– Держи! – Лука отслюнявил мне четыре тысячные купюры, – Это тебе за выход! А это тебе, Вано, аванс, – моему коллеге досталось три бумажки. Видимо, расценки за ночь котировались больше. А жизнь-то налаживается.

Мы рассыпались в благодарностях своему покровителю, что не заставил себя долго ждать и покинул нас. Следом ревизия, занявшая ровно две минуты. Роспись в тетрадке. И я отправился следом. Спать. Ведь уже скоро меня ждала новая ночь и «Барбара».

День второй. Суббота

Миром уже давно правит гедонизм. Люди обрели смысл жизни в получении удовольствия. Мои же клиенты возвели в культ пиво. Тяжелый день? Выпей пива. Устал? Выпей пива. Смотришь футбол? Как же без пива? Пиво. Пиво. Пиво. Да у большинства из них сиськи больше женских, а свой член они видели не в отражении пару десятков лет назад. Отказаться от пенного значило отказаться от жизни. К чему такое существование в этом бренном мире без истинного удовольствия?

Все ждут пятницы, чтобы знатно поднажраться, а затем поправить здоровье в субботу. Как показывает алкогольный сканер, во второй вечер текучки стало значительно больше, как и завсегдатаев у «Барбары», причем занимали они не только столы, но и всю прилегающую территорию. Ссать ходили в ближайшие кусты, отчего вонь на жаре стояла такая, будто началась химическая атака. Внутри моей латрыжни стало невыносимо, потому перекуры стали все чаще и чаще. Главное калитку закрывать, а то ж за этими пиволюбами глаз да глаз. Мир полон предательства и лжи, ибо в королевстве датском все сгнило. Стоит держать ухо востро, чтобы не получить знатную оплеуху. Умыкнут что-нибудь и даже не пощурятся. Знаем, плавали.