Танцы, горы и каштановый мёд

Теория о родстве абхазо-адыгских и нахско-дагестанских языков с образованием северокавказской семьи была поддержана выходом северокавказского этимологического словаря. В археологии её подкрепляют исследования истоков и распространённости обряда воздушного погребения, выполненные старшим научным сотрудником Группы Средней Азии Института этнологии и антропологии РАН Георгием Ситнянским, в которых автор пришёл к выводу о значительном совпадении списка народов, практиковавших этот обряд, и народов, включаемых в сино-кавказскую макросемью языков.

Сино-кавказская гипотеза не принимается большинством учёных и имеет довольно много противников в современной исторической лингвистике, особенно зарубежной. Среди основных недостатков гипотезы критики отмечают многочисленные натяжки в фонетических реконструкциях, использование метода массового лексического сравнения, полную оторванность от данных материальной культуры, в отличие от других семей и реконструируемых макросемей, где археологические и генетические данные используются всё чаще. Объединение отвергается большинством лингвистов, но пользуется широкой популярностью среди сторонников народной истории. Среди лингвистов, активно занимающихся этой проблематикой, можно указать Джона Бенгтсона, Мерритта Рулена и Виталия Шеворошкина.

Последние исследования Алексея Касьяна показали, что хаттский и адыго-абхазские языки, скорее всего, имеют общего предка, но не являются прямыми родственниками, поскольку сформировались и существовали одновременно. Вероятно, их ближайшими родственниками были языки первых жителей Европы в каменном веке. Эта теория подтверждается данными этногенетики и палеогенетики на основе генетических баз народов Кавказа и древней Европы, собранных в последние годы. Генетические маркеры первичного населения Европы совпадают с маркерами западных черкесов, в генетическом коде которых аллель G2A2 присутствует более всего у причерноморских черкесов.

Многие тайны культуры и языка черкесов хранит в себе топонимика региона их исторического проживания. Основная часть черкесских топонимических терминов хорошо сохранилась в названиях малых и средних географических объектов и может быть расшифрована с той или иной степенью достоверности. Исключения составляют крупные топонимические объекты, например реки Лаба и Кубань, имеющие явно не черкесское происхождение либо относящиеся к очень древнему периоду истории адыго-абхазского языка. Эту особенность черкесской топонимики отметил в советское время Джамалдин Коков в одном из лучших научных трудов по черкесской топонимике «Адыгская (черкесская) топонимия».

Особенностью названий малых и микротопонимов является очень чёткая передача их значений на черкесском языке. Как правило, это места проживания тех или иных семей (например, Мугутам, Коблетам и так далее, то есть «место Мугу», «место Коблевых»). Отдельные места сохранили родовые имена, которые ныне не встречаются в Краснодарском крае, но присутствуют в зарубежной черкесской диаспоре или в северокавказских черкесских республиках России. Хорошо сохраняются в топонимике особенности ландшафта (например, Хатлапе – «собачья лапа») или флоры и фауны (например, хребет Котх – дословно «кабаний хребет»). К редким внешним названиям относят ущелье Бакан недалеко от современного порта Новороссийск, по одной из версий связанное с именем Бакана – то ли аварского, то ли булгарского вождя, согласно фольклорным данным, погибшего в битве в раннем Средневековье. В то же время топоним имеет и родовую версию дешифровки через вариант «Бэчкъан» – имя одного из натухайских черкесских родов этих мест. Часть топонимов имеет религиозное языческое происхождение. Например, мыс Кодош около Туапсе, который связан с культом Кодоша. Этим словом ещё в XIX веке черкесы обозначали священные рощи, в которых они проводили обряды. Около посёлка Большой Кичмай есть небольшой район Ахинтам – дословно «место Ахына», языческого покровителя домашнего скота. Существует фольклорная легенда о его гибели на этом месте.

Особенностью названий средних топонимических объектов является множество вариаций их перевода. Связано это с искажением наименований при переводе их на русский язык, более простой по структуре и неспособный отразить многие звуки черкесского языка. После исчезновения черкесского населения в 1860-е годы, большая часть территории юга будущего Краснодарского края была заселена новыми поселенцами, не владевшими черкесским языком. Они трансформировали сложные для них названия на свой лад. В таком виде топонимы были зафиксированы органами государственной власти в качестве официальных наименований. Например, посёлок Чемитоквадже в Лазаревском микрорайоне города Сочи на черкесском языке звучит как «Цурмытыкъуаджэ» и обозначает бывшее родовое поселение черкесского рода Чермит. Как правило, такие названия несут за собой родовое имя семьи, которая проживала на этой местности до выселения. Такое деление сохраняется и в современных аулах черкесов в виде деления на кварталы, где проживают представители разных фамилий. Примером искажения черкесских топонимов русскоязычными чиновниками служат река Псезуапсе в Лазаревском районе города Сочи, производная от «Псыш1уапэ». Самый яркий пример – топоним «Къожау» (дословно «тенистая балка»), который сначала превратился в документах в «Къожэкъо» (черкесское «кожжох» дословно означает «кабанья балка»), а позже в известный горный курорт Хаджох, то есть черкесское «Хаьаджыкъо» в новом значении «Сын Хаджи» и с новой легендой о дороге в хадж, святом путешествие в Мекку через это ущелье.

Далеко не всегда удаётся однозначно установить перевод даже общеизвестных наименований. Например, река Псекупс, несмотря на свою простую составляющую, до сих пор вызывает споры в отношении дешифровки её названия. «Псе» – типичный черкесский термин для обозначения водных географических объектов, который обозначает «вода». Споры вызывает именно вторая часть слова, которая в разных вариантах может обозначать «голубой цвет», «песок» или «перевал» в зависимости от звукового отражения. Полному переименованию подверглось незначительное число топонимов и только в позднее время. Связано это в основном с отсутствием точного знания о том или ином названии, либо с событиями/людьми второй половины XIX – начала XX века. Часть объектов прибрежной местности получили имена владельцев земель в XIX веке, их арендаторов. Схожим образом горы и холмы, находившиеся на передовой боевых действий в 1941—1942 годах, получили имена героев Великой Отечественной войны, сражавшихся или погибших в тех местах. Некоторые объекты были переименованы именно ввиду сложности произношения на русском языке. Например, река Белая в черкесском языке именуется «Щхагуащэ», что можно перевести, как «княжна», но этот термин не прижился в официальном наименовании.

Споры вызывают топонимические имена некоторых известных мест, таких как курортный город Геленджик, бывший торговый пост Османской империи. Официальным переводом слова «геленджик» со староосманского языка считается термин «невесточка». Ему соответствует легенда о работорговле в бухте в османские времена до 1829 года. Черкесы называют его «Хулыжий» (по-черкесски «маленькое пастбище»), в связи с чем и возникают споры. Последователи теории черкесского наименования считают слово «геленджик» производным по созвучию от черкесского «хулыжий». При этом подтвердить или опровергнуть эту теорию довольно сложно. Исторические документы говорят о существовании в османский период обоих наименований на территории Геленджикской бухты. Османский торговый пост назывался Геленчик, что также можно перевести, и как «маковый» (в долине и правда красиво цветут маки), но стоял он на небольшой речке Хулыжий, выше по течению которой находился одноимённый черкесский аул. Серьёзного анализа возможности адаптации в староосманский язык черкесского слова «хулыжий» в науке не проводилось.

Аналогичного рода споры происходят вокруг названия курортного города Анапа. В черкесской научной и общественной среде утвердилось мнение о дешифровке топонима «Анапа» через черкесское «Iанэ» – стол и «пэ» – нос, край. То есть «край стола». Эта версия подкрепляется тем, что черкесский традиционный стол имеет круглую форму, похожую на географию каменистого выступа, на котором расположен город Анапа. К тому же, по историческим данным, территория Анапы управлялась в Средние века черкесскими владетелями и только в конце XVIII века стала активно использоваться Османской империей, которая платила черкесам своего рода плату за спокойствие. Существует и иная версия, предложенная черкесским историком Самиром Хотко, о переходе в черкесский язык сокращённого итальянского названия Мапа (Mapa – Maporium), которое использовалась генуэзцами в XIII—XIV веках для обозначения своей торговой фактории в Анапе. Черкесский термин просто возник по созвучию с ним. В качестве конкурента этой версии выступает греческая теория, связанная с древнегреческой и ранней средневековой историей города. В таком виде Анапа предстаёт как производная от греческого «Айя-Напа», аналог которому есть на Восточном Кипре и который переводится как «священный лес». Проблема этого слова в том, что в греческой истории город никогда не был известен как Айя-Напа. В античные и ранние средневековые времена он носил название Горгиппия или Синдская гавань.

Комплексной работы по собиранию, анализу и дешифровке черкесских топонимов Краснодарского края хотя бы на уровне советского периода сегодня не ведётся. Наиболее полными считаются издания «Адыгская (черкесская) топонимия» Джамалдина Кокова и «Адыгейский топонимический словарь» Касима Меретукова. Последний включает в себя исчезнувшую топонимику зоны затопления Краснодарского водохранилища. Эти словари включали в себя данные по топонимике черкесских республик Северного Кавказа и Краснодарского края вне зависимости от административных границ. Более современные топонимические издания ограничиваются строго определённой топонимической территорией, что приводит к выпадению изучаемого вопроса из общей картины ареала исторического проживания черкесов и не учитывает возможную миграцию терминов. Многие из них представляют собой компиляции из предыдущих изданий и редко несут в себе новизну.

Сегодня из-за удобства общения многие черкесы в быту говорят исключительно на государственном языке. В России на русском, в Турции на турецком и так далее, так что явление это повсеместное, а не внутрироссийское. Процессы глобализации лишь усилили его негативный эффект. Молодёжь уезжает в города, где знание родного языка оказывается невостребованным. И даже в аулах дети и подростки до 16—20 лет смотрят мультфильмы и читают книги на государственном языке, что приводит к дискомфорту при общении. Они попросту стесняются говорить на черкесском языке, которым плохо владеют. Отдельные частные курсы и школьные уроки родного языка помогают разрешить эту проблему, но они явно не решают вопрос с мотивацией. Её недостаточно для качественного владения черкесским языком, даже в Республике Адыгее, где родной язык так или иначе используется в государственной сфере. В аулах причерноморских черкесов язык в обязательном порядке изучается лишь в нескольких школах района Большого Сочи. В остальных аулах курсы носят факультативный характер и изучаются на базе домов культуры 1—2 раза в неделю при материальной поддержке местных некоммерческих организацией, работающих по грантовой системе.

К счастью, среди причерноморских черкесов остались ещё активные люди, в том числе из молодого поколения, которые увлечены историей и культурой своего народа, и благодаря им сегодня удаётся сохранить память старшего поколения и черкесский язык. Многие их них делились интересными материалами во время проведения экспедиции.

Яркие флаги жизни

Ранним утром в ауле шумно. Все собрались возле дома одной семьи. Молодые мужчины и даже некоторые старцы в традиционных черкесках вооружились длинными палками и охраняют проход к дверям дома, в котором слышны весёлые голоса женщин. Грозное воинство улыбается, шутит, смеётся – ни намёка на агрессию. С дальней стороны улицы появляется группа всадников тоже в шутливом настроении. На небольшом расстоянии от дома всадники внезапно расходятся – часть обходит вокруг дома, другая часть целенаправленно идёт ко входу. И тут начинается настоящая битва. Пешие мужчины бьют всадников палками с отчаянным рвением, лишь только голова и ноги лошади не попадают под их удары – нельзя. Всадники отчаянно прорываются, хлещут пеших кнутами, сбивают с ног лошадьми, отталкивают от входа. Вдруг с чёрного хода один из всадников прорывается в дом прямо на коне. Он долго крутится по комнате и потом с шумом вылетает наружу под градом палочных ударов. В руках у него яркий флаг, составленный из нанизанного на ветки фундука, перевязанный яркими лентами.

У входа продолжается бой, и кажется, будто пешие и всадники начнут убивать друг друга, в такой боевой раж они вошли. Но тут грозный оклик старейшины останавливает бой. Всё кончено, всадники победили. Им удалось выкрасть из дома жениха один из специальных подарков, ради которых устраивают многочисленные свадебные соревнования. Праздник продолжается.

Такую сцену любой из вас мог бы наблюдать в причерноморских черкесских аулах ещё в начале XX века. Её смысл сводился к имитации боевой игры – типичной для военизированного черкесского общества. В таких играх закреплялись мужские навыки борьбы, которые должны были неустанно развивать молодые люди. Свадьбы оказывались удобными поводами для тренировки физических и этических навыков, выступая своего рода социальными школами для молодёжи. Вообще, свадьба в традиционном черкесском обществе занимает ключевое значение. Все основные понятия жизни в социуме определяются правилами проведения свадьбы и дальнейшего соблюдения отношений между мужем, женой и их многочисленными родственниками. В черкесской семье нет понятий двоюродных, троюродных и других неполнокровных родственников – они все считаются близкими.

Девушки имели право выбрать жениха самостоятельно. Главное правило, которое соблюдается и по сей день, – не выходить замуж за представителя своей фамилии. Ввиду малочисленности причерноморских черкесов это правило сегодня тщательно соблюдается. Молодые должны убедиться, что минимум до седьмого колена у них нет общих родственников. Семейные предания сохраняются хорошо, потому большинству несложно произвести такие вычисления в генеалогии. Но даже отсутствие родственников до седьмого колена не спасает от осуждения, если молодожёны окажутся однофамильцами, что встречается сегодня в аулах. К национально смешанным бракам тут ещё недавно относились с предубеждением, но у современного поколения его уже нет. Огромное значение этого правила у причерноморских черкесов заключается в необходимости предотвращать кровосмешение, которое может повлечь за собой вырождение. Ввиду компактности проживания и закрытости их общества в прошлом эта проблема остро стояла на повестке дня. Только открытость и гибкость к межнациональным бракам позволила разрешить проблему в наши дни.

Родовая структура семей причерноморских черкесов имеет ещё одну особенность. Дома в аулах группируются по семейным кварталам – улица Ачмизовых, урочище Хагуровых и так далее. Сегодня эти кварталы уже не представляют собой исключительно территорию поселения одной семьи, но названия сохранились. Например, аул Хаджико всегда делился на части (верхняя Асарэтх, нижняя Мезмай), связанные с поселением в них семей, вернувшихся из ссылки в Асретхабль (станица Даховская), урочище Мезмай, аул Шабанохабль и аул Хаджимукохабль (на его месте сегодня станица Дондуковская в Адыгее). По именам мест, откуда в 1882 году вернулись в Хаджико эти семьи и получили имена улицы. В Асарэтхе шутят над Мезмаем, что они большие сони, а те в ответ называют жителей Асарэтха никогда не спящими.

Однако не следует путать понятие «род» в черкесском обществе с популярным в науке термином «линидж», который в советской науке понимался как «клан» или «патронимия». Сама по себе патронимия в частных случаях была известна черкесскому обществу (князь – оруженосец, родовые союзы, почитавшие определённых духов), но сегодня черкесские фамилии объединены лишь условным родством, и по-настоящему построены, как и в целом в России, на основе классической семейной ячейки с ближайшими родственниками.

Наиболее распространённые фамилии относятся к числу тех родов, которые либо изначально были крупными, либо в большинстве своём остались на родине. Очень распространена фамилия Шхалаховых (вариант Схаляхо). Шхалаховы помогали нам в экспедиции установить контакты в ауле Псебе, Шхалаховы встречаются в исторических воспоминаниях собеседников, Аскер Шхалахов – министр по делам национальностей Республики Адыгеи. Этот список можно продолжать очень долго, поскольку Шхалаховы сегодня один из самых разветвлённых черкесско-шапсугских родов. Количество их семейных ветвей достигает нескольких сотен, и большинство из них время от времени встречаются вместе в прибрежных аулах на празднике своего рода.

Встречаются и совсем редкие фамилии, например Уджуху или Уси. Многие урочища в окрестностях аулов сохранили в своих названиях имена тех родов, которые проживали в этих местах до Кавказской войны. Например, в окрестностях аула Хаджико сохранились топонимические названия, привязанные к фамилиям, которых уже не осталось: Хунаговы (Хуноготх), Чоховы (Чохтам), Мишевы (Мишехекух). Далеко не все фамилии сегодня известны. Бывший глава аула Тхагапш, Аис Тлиф, рассказывал нам историю о том, как несколько лет назад приезжали туристами из Турции черкесы-шапсуги из диаспоры. В ауле их встретил глава и повёл по центральной улице с рассказом о местной жизни. К нему подошёл один старик из группы и спросил, как называется небольшой хребет, нависающий с южной стороны над аулом, и урочище на нём. После получения ответа он удовлетворённо кивнул и рассказал историю своей семьи. Оказалось, что название забытого урочища на хребте образованно от их фамилии, не встречающейся сегодня в России. Прадед рассказчика поведал ему о том, что они жили здесь, и даже дал точное описание места, которое совпало с реальностью. Важными метками на месте оказались старинный дуб и камень рядом с ним.

Такого рода истории часто встречаются на побережье, и у них есть ещё одна интересная сторона. С середины 80-х годов, когда общение с заграницей стало проще, в местной прессе начали появляться загадочные истории. Местные жители обнаруживали около аулов или в лесу глубокие ямы, вырытые около старинных деревьев, скал или крупных камней. Вскоре появилась и отгадка. В конце Кавказской войны, во время исхода черкесского населения, многие владельцы имущества, в надежде когда-нибудь вернуться в родные края, закапывали его в приметных местах. Спустя годы составленные ими карты сокровищ начали всплывать в семьях диаспоры. Иногда родственники приезжали за кладом сами, но бывало, что карту просто продавали авантюристам. Эти товарищи создавали поводы для занимательных историй об обмане, коварстве и внезапно разбогатевших родственниках. Кстати, подобного рода ямы кладоискателей находят до сих пор. Во время экспедиции о таких случаях дважды упоминали в местной прессе всего за один месяц. Рассказывали про некоего старика-скрягу, который нашёл клад, некоторое время гулял на него, а потом резко остепенился. Родственники посчитали, что он далеко не всё потратил, а всего лишь спрятал добро от греха подальше, но найти клад не смогли. И только после смерти старика, когда наследники начали ремонт родового дома, под крышей они обнаружили тот самый клад.

Плюсом открытия границ в 90-е годы стала не только возможность поиска кладов, но и восстановление семейных связей, оборванных несколько поколений назад. Примечательно, что благодаря этой возможности из небытия вернулись убыхи, деды которых потеряли свой язык и культуру, скрываясь от российских властей в абхазских и черкесских семьях. Яркий пример тому Халид Ушхо из аула Хаджико. Семейство Ушхо свои убыхские корни открыли только в 1990-е годы благодаря чистому случаю. Халид заметил на карте в администрации Сочи, где работал, реку Ушхо в горах. Интерес к её названию привёл его к своим убыхским корням, а позже и родственники в Турции нашлись. В отличие от Ушхо, семья Черен из того же аула считалась убыхской всегда. Их засвидетельствовал в 1930-е годы этнограф Леонид Лавров. К сожалению, суровые годы сталинских репрессий кровавым молотом прошлись по этой семье, так что сегодня родовая линия рода Черен замкнулась на женской линии и вскоре исчезнет.

Ещё одной редкой родовой ветвью причерноморских черкесов считается обширный род Гоайе. До Кавказской войны этот род особенно выделялся среди прибрежных общин. Его ядро находилось в долине реки Псезуапсе, где сегодня расположились посёлки Алексеевка (изначально переселенческий хутор Гвай, от Гоайе), Марьино и Татьяновка – на пути из посёлка Лазаревского в аул Тхагапш. По рассказам потомков этого рода, после Кавказской войны детей рода Гоайе приютили Шхалаховы и дали им свою фамилию. Современные потомки помнят происхождение рода и в разговоре подчёркнуто выделяют этот факт. История с приёмными детьми, получившими фамилию, достаточно распространена в черкесской среде. Самой популярной приёмной фамилией после Шхалаховых считается Ачмиз или Ачмизовы. В народе ходит присказка, которая звучит примерно как «Ачмизов родства не помнит», соответствующее русскому «Иван, родства не помнящий», только без негативного контекста. Имеется ввиду, что Ачмизов – это как русское Иванов, частая фамилия у приёмных детей и сирот, которых этот обширный род принял за всю свою историю.

Обширные фамилии часто играют в аулах свадьбы. Средний возраст выхода замуж для девушек даже в традиционные времена прошлого равнялся 20 годам. Для мужчин раньше 25—30 лет свадьба была вовсе противопоказана. Считалось, что только к этому возрасту люди достигают достаточного умственного и эмоционального развития для создания семьи и ответственного к ней отношения. Молодые люди знакомились, общались, после чего жених приходил в дом девушки, где они обменивались залогом, и девушка называла ему дату. Тут, правда, бывали нюансы. Девушка могла и отозвать обещание – перебирала женихов. Родители лишь следили, чтобы её не украли. Такие кражи могли приводить к кровавым стычкам, если воров догоняли представители семьи невесты.

Случаи кражи были обычным явлением до 1930-х годов, пока советская власть не взялась за борьбу с калымом (платой за невесту) и кражами невест. Обычно крали в случаях отказа невесты и/или упорного нежелания родителей выдавать невесту за конкретного жениха. Но самой главной причиной была экономическая – неспособность уплатить калым за невесту. Например, в конце XIX века сумма калыма за девушку дворянского происхождения составляла примерно 1 650 000 рублей по курсу рубля на 2020 год, за свободную крестьянку от 470 000 до 650 000 рублей. К революции средняя сумма дотянулась почти до 900 000 рублей, из которых половина уходила родителям невесты, а вторая половина сохранялась, как страховка на случай развода или вдовства. Выплачивали её в основном скотом, 7—9 голов крупного скота, или меньше, но с включением коня. Как правило, калым собирали всей огромной семьёй, иначе род покрывался позором. Сегодня этот обряд сохранил лишь внешнюю форму: невесту «крадут» по договорённости, играют в кражу.

Чуть выше я упоминал, что девушка могла выбрать парня самостоятельно. В современном обществе на этот выбор может повлиять что угодно, а вот раньше к этому подходили более конкретно. Знатный жених должен быть сильным, мужественным, самостоятельным, уметь хорошо говорить, уважать старших, а главное – быть храбрым и достаточно обеспеченным, чтобы оплатить калым за невесту. И если калым в основном интересовал родителей молодожёнов, то храбрость оказывалась решающей для девушки. Была даже такая поговорка: «Какой ты жених, если даже корову украсть не можешь». Это был прямой намёк на то, что парень, ни разу не проявивший своей храбрости в набеге, признаётся трусом, недостойным руки честной и порядочной девушки. Необходимость выплаты калыма служила лишним мотиватором для проявления храбрости. В прошлом это решалось длительным набегом в первый месяц супружеской жизни, сегодня же просто работой с пребыванием в доме родителей.

С другой стороны, парень выбирал девушку по принципу пользы в хозяйстве. Она должна быть надёжной и ответственной хозяйкой, растить детей, следить за домом, помогать мужу и уметь вышивать.

Рукоделие считалось, а кое-где и сегодня считается, показателем порядочной и достойной невесты. Особое место в нём занимало шитьё узоров золотой и серебряной нитью «дышеидэ», которое хорошо изучено и опубликовано в книгах исследователем этого народного ремесла Мадиной Иваноковой. Традиция такого шитья древняя и впервые упоминается у арабского путешественника аль-Масуди в X веке. В золотом шитье черкесов преобладает преимущественно растительный орнамент: стилизованные изображения деревьев и их отдельных частей, а также листьев и цветов. Эти орнаменты имеют старинное происхождение и связаны с существовавшими у причерноморских черкесов культами священных деревьев и рощ. Особенной чертой черкесского стиля украшений были минимализм и лаконичность стиля. В вышивке использовали геометрические фигуры, стилизованные изображения животных, человека, но более всего предпочитали растительную символику. Узоры оформляли чернением на оружии, тонкими небольшими вышивками на одежде. В черкесском понимании яркость, пышность, кичливость, цветастость считались признаками плохого вкуса. Раньше для вышивки использовали металлические и деревянные (из самшита) инструменты и ткацкий станок. Самшитовыми были даже иглы и ножи – уж очень ценят черкесы обеззараживающий эффект этого редкого нынче дерева.

Сегодня золотые и серебряные нити уже не используются – дорого. Их заменили шёлковые нити соответствующего цвета, но культура золотого шитья жива и очень популярна у черкесских девушек, не страдающих от дефицита женихов.

Черкесские учёные отмечают наличие цветовой гаммы в одежде предков черкесов: белую ткань у княжеских фамилий, ярко-красную и фиолетовую у остальных, а у простого народа чаще всего коричневую. Такое распределение цветов сохранялось до XX века. Белый цвет считался цветом высшей власти, даже белые перья на стрелах могли носить только князья. В стандартный набор мужской одежды входили штаны с рубахой или кафтаном (бешмет, архалука) и черкеска с газырями. В них хранились готовые патроны и необходимый в пути инструмент: бритва, трут, кремень, сушёный пищевой порошок на крайний случай, жирница. На ногах сапоги («вакъэ») из мягкой кожи, которые натягивались на ступни, как носки. Красного цвета княжеские, жёлтые для знати, остальные были из простой кожи тёмных цветов. Сверху накидывали бурку из грубой овечьей шерсти, на которой можно было спать и которой укрывались от дождя, как плащ-палаткой. Иногда на голову надевали шапку, набитую ватой, или папаху, обшитую галуном. Сверху на шапку накидывался башлык для защиты от дождя, ветра и солнца. В ранние эпохи роль мужской одежды была более универсальной, она зачастую включала в себя и экипировку воина.

Девушки носили кафтан красного или фиолетового цвета с золотой, серебряной или смешанной узорной вышивкой и широким драгоценным поясом на талии. В набор входило само платье («сай»), с серебряным красивым нагрудником, кафтанчик («кэч») и небольшая круглая шапочка. На ногах широкие шаровары и чувяки. Конечно, такие костюмы могли себе позволить только обеспеченные слои общества, но и более бедные люди носили похожую одежду, просто худшего качества, более грубую и менее яркую.

У женщин причерноморских черкесов были распространены также сафьяны и платья свободного покроя, с украшениями из монет, в том числе на шапочке, больше похожие на одежду турецких женщин. Сказывалось влияние Османской империи.

Но вернёмся к свадьбам. Современные причерноморские черкесы редко празднуют традиционные свадьбы. Во-первых, это дорогое удовольствие, начиная от костюмов, заканчивая угощением для огромного количества гостей. Во-вторых, настоящих знатоков традиций осталось очень мало, как и профессиональных музыкантов. Советская эпоха научила среднее поколение относиться к традиционной культуре без интереса, а иногда даже с презрением, как к деревенской, отсталой. Сегодня многие люди осознают, что отношение такое было ошибочным, но предков с их знаниями уже не вернёшь. Интерес в молодом поколении, по сравнению с людьми среднего возраста, сильнее, и они стараются сохранить знаниях тех, кто ещё жив, но пробелы в знаниях, восполняемые по книгам и монографиям, далеко не всегда верным, приводят их к искажению традиций.

На первом этапе традиционного свадебного ритуала, подробно описанного в книге историка Тамары Чунтыжевой о свадебных обрядах причерноморских адыгов-шапсугов, после умыкания из родительского дома невесту отвозили в дом жениха с песнями. У входа жених сбегал, соблюдая традицию избегания. Это очень мощная традиция в черкесском обществе, которая сильна и сегодня. И если жених избегает встречи с родителями в течение примерно месяца, то с тёщей он может не встретиться никогда, как и невестка с отцом жениха. Впрочем, сегодня допускаются исключения для крайних случаев вроде похорон. Для этого невестке или тёще необходимо сделать подарок, чтобы разово встретиться для решения какого-либо семейного вопроса. Иногда это приводит к сложностям, когда мать жениха переезжает вслед за семьёй молодых в другой город, чтобы быть рядом, и для этого ей приходится снимать жильё в соседнем с ними доме. Даже традиционные дома строятся со вторым входом сзади, чтобы родственник мог вовремя уйти от встречи. В случае случайной встречи на улице родственники делают вид, что не знают и даже не видят друг друга. Раньше молодожёны тоже избегали друг друга днём и виделись лишь после заката солнца и до рассвета. Среди причерноморских черкесов считается, что таким образом между ними лучше сохранялись чувства любви и страсти.

Удивительно, но на традиционной черкесской свадьбе молодожёны вовсе не главные персонажи. Всю свадьбу невеста стоит закрытая покрывалом в углу, а жених в это время вообще скрывается у родственников. В первый день в новом доме невесту встречали женщины из семьи жениха, гости осыпали её монетами, конфетами, небольшими пончиками, орехами, символами благополучия и многодетности будущей семьи. Их собирали для себя дети. Эта мелочь называлась лакумами («лэкъумэ»), образ обрядовой пищи. Сегодня так называют небольшие пирожки без начинки или с сыром, которые раздают на праздничных и траурных мероприятиях гостям. Невеста уходила в свою комнату, обустроенную для постоянного проживания без выхода. Как и упоминалось выше, к ней ходили танцевать гости, но сама она из дома выходила только в сопровождении подруги и лишь когда не было шанса встретиться с людьми.

Особую роль играл обычай «тэщерыпэ/тещэрып1э». Молодожёны по совету с родителями выбирали достойную семью, не связанную с ними узами кровного родства. Эта семья должна была принять невесту на небольшое время, как промежуточное место между домом невесты и домом жениха. Члены этой семьи навсегда становилась по отношению к невестке аталыками, то есть вторыми родителями. В такой семье невестка жила не более месяца, а чаще всего 1—3 дня, пока семья жениха не подготовит дом или комнату для молодых. С аталыками невеста общалась свободно, после того как они сделают ей подарок. Обычно в этом доме проводили обряд мусульманского бракосочетания либо сразу в доме жениха. Только после него и урегулирования вопросов с калымом жених мог сблизиться с невестой. Причём обряд считался очень важным – без него люди в браке и рождённые от них дети могли подвергаться ограничениям в обществе как незаконнорождённые. Считается, что проживание в доме аталыка позволяет молодым избежать легкомысленных эмоциональных поступков и серьёзнее относиться к браку.

В первую брачную ночь жених разрезал шнуровку девичьего корсета «пши-кафтан/пшащэ». Такой кафтан незамужние девушки носили с раннего детства, снимая его лишь на ночь. Он обтягивал талию и грудь, под которую в него вставляли мягкие дощечки, поскольку большая грудь считалась у черкесов некрасивой. Такие кафтаны девушки носили ещё в начале XX века, после чего традиция прервалась. У причерноморских черкесов ношение пши-кафтана было менее распространено, чем у соседей. Видимо, тоже турецкое влияние.

Ну и какая свадьба без знатной выпивки? Да, сегодня у черкесов это так, но раньше всё было несколько иначе. Трезвый подход к жизни считался в обществе хорошим примером. Пьяниц недолюбливали и не уважали. Считалось, что любая зависимость делает человека несвободным и бесчестным. Конечно, попробовать разрешалось всё, но в меру. Поэтому и на свадьбах старались исключить чрезмерное употребление алкоголя, а молодожёны вообще избегали его даже в последующие месяцы после свадьбы. Однако алкогольные напитки всё же присутствовали на столе. Для этого специально готовили слабоалкогольный напиток «махсымэ», или «бахсымэ», на обжаренном просе или пророщенных кукурузных зёрнах с добавлением мёда для брожения. Напиток этот известен так же как буза в турецком исполнении. Махсыма обычно прозрачная, немного мутная (есть и версии с густым коричневым напитком в кабардинском варианте) и имеет коварное свойство опьянять, пока ты сидишь и наслаждаешься её вкусом. Стоит только встать из-за стола, и ноги начинают заплетаться, хотя голова остаётся трезвой. По тому же рецепту готовили свежие напитки, похожие на квас, с охлаждающим эффектом, которые начинали бродить на второй – третий день, если их не выпить сразу. Что касается русской водки, то до начала XX века черкесы её применяли разве что в лечебных целях, и лишь в советское время она вошла в обиход как полноценная выпивка. До этого крепкие напитки гнали, как самогон, из зерна или фруктов, наподобие чачи, либо предпочитали вино.

Застолье на традиционной свадьбе причерноморские черкесы стараются по возможности делать на открытом воздухе. Потому их планируют на тёплое время года. Для этого будущий жених или его представитель выходит на чьей-либо свадьбе к народу и объявляет дату следующего торжества. Для свадьбы накрываются столы, которые разделяются по группам. Старшие мужчины сидят отдельно от старших женщин, отдельно от них сидят молодые парни и молодые девушки, также раздельно. Это позволяет всем участникам вести себя более свободно, не сковывая торжество строгими рамками черкесского застольного этикета, и так поддерживался весёлый дух мероприятия. Сегодня люди среднего и молодого поколений уже не исполняют этого обычая и на празднествах сидят все вместе за одним столом. Но и нормы этикета сегодня значительно упростились и более не сковывают своими правилами участников, хотя об этом сокрушаются многие традиционные черкесы и люди старшего поколения.

Также и традиция стрельбы на свадьбах всё ещё изредка встречается среди черкесов. Тут надо понимать, что для черкеса стрельба в честь кого-либо, а особенно молодожёнов, означает признак уважения к человеку. Чем больше выстрелов – тем больше уважения. Понятно, что нормы современного мира ограничивают такое выражение чести нормами административного права, но мы должны понимать, что это символ высокого этикета, а не признак бескультурья, как сегодня считают некоторые люди в России. В своей сути оно ничем не отличается от лихорадочного группового гудения сигналов автомобилей свадебных кортежей в наше время. Традицию стрельбы в воздух, как бой пеших с всадниками и калым, прекратило советское государство, боровшееся с проявлениями жёстких традиционных обрядов. В 1930-е годы у черкесов в массовом порядке изымали оружие и скот, что привело к отмиранию обряда. В 1950-е годы в советской прессе на этот счёт появилась примечательная история, ставшая мемом. В газетах писали об излишне эмоциональном пастухе из Адыгеи, которого в суде оправдали за стрельбу в воздух из служебного оружия по смягчающим обстоятельствам, поскольку он праздновал рождение сына.

На праздники готовятся специальные лепёшки и пирожки из кукурузы, либо из проса для культовых обрядов – «матаз» с сыром внутри и «харэп» пустые. В случае, если при готовке невестка пробовала с ложки готовность блюда или если перед свадьбой намечался дождь, проводили специальный обряд. Говорили, что «невеста лопаточку кусала, поэтому из-за неё дождь идёт», намекая, что она нарушила запрет на пробу еды с лопатки в новом доме, чем разгневала природу. Для завершения обряда золовка выводила невестку на задний двор, сама становилась с передней его стороны, и они кидали друг другу лопатку через крышу дома трижды. Обряд нёс и воспитательную функцию, через которую невестка училась исправлять свои ошибки по совету родственников.

К ещё одной ритуальной теме относится свадебная молитва. Обычно для неё выбирают грамотного мужчину, владеющего ораторским искусством, хорошо знакомого с традициями или Кораном в зависимости от религиозных предпочтений семьи. В правую руку он берёт чашку с варениками-халыжу, а в левую кружку алкогольной махсымы. Так он совершает молитву, после которой берёт себе три лепёшки для угощения мужчин из гостей, отпивает махсыму и уходит. Остальное доедают и допивают присутствующие.

Соблюдают также ритуал снятия с невесты платка родственницей, распространённый и сегодня. Для этого используется металлический нож, которым платок поддевают и после вешают на дверь. Железные предметы и кузни очень почитаются в причерноморском черкесском обществе и связаны с образом небесного кузнеца Тлепша. В прошлом в кузни приносили новорождённых младенцев, которых обмывали водой из чанов, служащих для остужения раскалённого металла. Целительной силой обладали кузнецы. Если у женщины часто умирали дети, то её беременной приводили к кузнецу и обливали использованной для закалки железа водой, смешанной с углём в сопровождении молитв. Металлические предметы (ножик – мужчинам, и ножницы – женщинам) иногда кладут в могилу. Считается, что так дух умершего будет защищён от тёмных сил. В местах исполнения народных ритуалов подвешивают плуг и кузнечный молот, как символы благополучия. Такой символ сегодня можно увидеть в ауле Большой Кичмай у памятника погибшим в Кавказскую и Великую Отечественную войны.

Корни этого ритуала уходят в глубокую древность. В районах проживания причерноморских черкесов учёные нашли немало примитивных древних кузнечных мест в виде каменных расколов с формами для литья. Они относятся к эпохе строительства дольменов от 4 до 5 тысяч лет назад. Рядом с такими местами находят «тлепшиевы могилы» – курганы, в которых хоронили кузнецов. Их отличает обилие насыпанного сверху кузнечного шлака – смеси окислившегося железа и глины. Как правило, недалеко от них, рядом с ручьями и дольменами, находят остатки древних кузен. Кузнецы той далёкой эпохи использовали сидерит для выплавки из стружки примитивных железных пластинок, предназначенных для ритуальных целей. В те далёкие времена кузнецы умели плавить лишь примитивные ритуальные плашки посредственного качества, которые использовали при ритуальных захоронениях в дольменах. Примером старины этой традиции являются названия реки Аше и аула Кичмай в Лазаревском районе города Сочи. По одной из версий, река Аше может быть переведена с черкесского языка как «оружие» («Iэщэ»). Аул Большой Кичмай находится сегодня в восьми километрах от моря выше по течению реки Шахе. Он принял старое название, которое также сохранилось в названии реки, впадающей в реку Шахе выше в горах на месте существовавшего до Кавказской войны аула Кичмай и переселенческого посёлка на рубеже XIX—XX веков. Его название можно перевести как «старая кузня» или «запах кузни» («кыщмаэ»). Долины рек Аше и Шахе и сегодня изобилуют археологическими находками кузнечных инструментов и наковален разных эпох. Исторические документы сохранили многочисленные свидетельства присутствия в этих местах мастеров кузнечного дела, которое было очень развито среди горных черкесов, хотя и производили они продукцию низкого качества. Изучение археологических находок в долинах этих рек наводит на мысли о намного более древней истории местных «кузнечных» топонимов. К сожалению, этот вопрос сегодня крайне слабо освещён в науке, но можно уже сейчас с уверенностью связать «кузнечные» названия рек с древнейшим периодом истории региона.

Большим символизмом обладает раздача свадебным гостям разноцветных ниток, которые выражают глубокую семейную связь новобрачных. Невеста не брала с собой новую одежду в дом, её позже пересылали ей родители, но носить её она не могла. Одежду раздавали всем желающим, иначе судьба молодой жены могла плохо сложиться. В ответ на подарки родственники шили невестке новую одежду. Сегодня этот обряд заменила раздача подарков в виде отрезов сукна для платья.

Ещё один сюжет черкесской свадьбы сохранился по сей день. Он называется «ныоежьэжь» и представляет собой забавный импровизированный спектакль. Как только невеста заходит в комнату свекрови в сопровождении шествия музыкантов, её мать, старуха, выходит из дома сама или при поддержке гостей. Снаружи она заявляет о том, что внук женился, и невестка выгоняет её из дома, после чего женщину осыпают деньгами и конфетами. Родственники должны уговаривать старуху вернуться, а она сопротивляется. По пути она стреляет в воздух из ружья и только на третий выстрел мать даёт себя уговорить и возвращается в дом, получая подарок. Конфеты и деньги сегодня кладут в специальную корзину, которую старушка держит за спиной, как сумку. В прошлом, для драматичности, старуха одевалась в обноски, вывернутую наизнанку одежду. С собой она брала полный домашний набор – котелок с цепью, как главный и священный символ рода, циновку, предметы быта, запас пищи и воды.

Перед этим ритуалом невеста входит в новый дом. У порога для неё стелют ткань или циновку, на которую она должна наступить. Плетение циновок в черкесском обществе традиция распространённая. Их особенность в уникальных узорах, которые редко бывают одинаковыми, как и на восточных коврах. Существует некоторое заблуждение, будто черкесы плетут циновки исключительно для проведения на них намаза – мусульманской молитвы. Такую версию мне приходилось слышать в государственных музеях. Не будем спорить, на такой циновке можно провести и намаз, но учитывая весьма скромное влияние мусульманской религии на быт обычного причерноморского черкеса, который никогда не делает намаз, можно смело сказать, что это скорее дополнительная функция. Циновка заменяет в доме ковры и подстилки, на ней отдыхают, по ней ходят, ею украшают стены. Несколько десятков лет назад искусство плетения циновок было в забвении. Во многом благодаря уже упомянутому выше мастеру Замудину Гучеву, воскресившему искусство игры на шичепшине, циновки также вернулись в черкесскую культуру. Одновременно с разработкой материалов по музыкальному инструменту, Замудин смастерил ткацкий станок и на нём создавал циновки, а после также написал об этом искусстве несколько качественных книг. Сегодня Гучев является признанным мастером плетения циновок и даже участвует в совместных форумах в Японии, где это искусство также популярно, с целью обмена межкультурным опытом.

Организацию проведения любого праздника, включая свадьбу, в черкесском обществе доверяют хатияко – уважаемым людям с выдающимися ораторскими способностями, о которых я уже писал ранее в абзацах про бардов-джегуако. Хатияко регулируют действия участников праздника с помощью специального жезла. На свадьбах похожие жезлы раздают как призы для гостей, чтобы подчеркнуть их особый статус. Они делаются на деревянной основе и украшаются фундуком и лоскутами из ткани. Особый жезл имеется только у распорядителя и является знаком его статуса на игрище.

Самыми ценными подарками для гостей считаются фундучные флаги («дэжъые быракъ») из узоров на основе вплетённых в линии 400 орехов. Флаги преподносятся в качестве подарков лучшим танцорам, а самым почётным считается массивный жезл длиною в 1,2 метра, в который вплетено 1500 орехов. Такой используют на свадьбах для заключительного танца. Орехи в нём оплетены кольцами вокруг палки, где самый верхний ярус больше остальных. Над рукояткой жезла устанавливают для красоты деревянного орла или ястреба, либо вплетают красный или зелёный флажок. Такой жезл вручается девушке, получившей почётный титул первой красавицы черкесского игрища. Вершина его напоминает по форме женскую шапочку. Иногда жезл делается ещё круче – в 7 ярусов на 2500 орехов. Он называется «удж бэщ» – ритуальный жезл предводителя «удж-хъурая», свадебного танца. Это сооружение древовидной формы, расширяющееся книзу, сделанное из гирлянд фундука и грецкого ореха. Избранный предводителем заключительного свадебного танца мужчина выходит в пару с избранной красавицей, держа такой жезл в руке.