Блики

– Хасан, ты же знаешь, такие как мы могут продержаться на рахат-лукуме несколько дней, лишь бы он не был слишком приторным, – отвечает ему Виктор с многозначительным видом и Артур гадает, что может значить эта фраза на самом деле, – она явно произнесена со скрытой иронией, но над чем именно иронизирует Виктор, Артур не может понять. – Кроме того, нас скорее интересует духовная пища, ты обещал нас попотчевать и ей. Набить желудок мы могли бы и в другом месте.

Хасан улыбается, приглаживает бороду ладонью, потом жестом показывает гостям, что приглашает их следовать за ним. Они проходят по аркаде вдоль левой стены, потом через коридор, скрытый за еще одной занавесью, и, наконец, оказываются в некоем подобии триклиния, просторного, с широкими ложами, заваленными подушками, и с низким резным столом в центре.

Кушетки примыкают к стенам с трех сторон, в форме буквы П, и Игорь с Артуром садятся по правую руку от стола. Присоединившийся к ним через пару минут Хасан ложится на кушетку слева, на бок, подперев левой рукой голову. Следом за ним ложатся наискосок кушетки и его молодые гости. Прислужник ставит перед ними поднос с большим чугунным чайником, тремя пиалами и блюдом с рахат-лукумом, халвой, нугой, пахлавой…

Прислушиваясь к замысловатым речам Хасана и Виктора, пытаясь понять, в чем смысл этой встречи, Артур выпивает три пиалы чая, разжевывает несколько мучнистых эластичных кусков рахат-лукума, которые размокают от его обильной слюны, приятно липнут к его нёбу, заставляя его забыть, что его привели сюда совсем для другого – ему будут показывать некий фокус, еще один в бесконечной череде. Время проходит незаметно, прислужник продолжает подливать всем чай, потом приносит кальян. Первую затяжку делает хозяин, передает чубук Виктору. Когда очередь доходит до Артура, и Хасан и Виктор замолкают, смотрят на него с любопытством. Он вдыхает в себя ароматный дым, хихикает, чувствуя, как голова начинает плыть и его внимание рассеивается еще сильнее. Подложив подушки под спину и голову, он слегка откидывается назад: большая кованая люстра висит над ними на цепях, загадочно сияя самоцветами.

8

Когда кальян уже почти докурен и молодые люди наелись сластей, Хасан подает знак мальчику-слуге и тот приносит – по очереди для каждого из гостей и уже потом для хозяина – странный набор: на небольшом подносе перед Артуром лежит что-то вроде очков для плавания, массивных, непрозрачных, словно отлитых из лавы, фарфоровое блюдце с двумя черными капсулами на нем, стакан воды. Он косится на Виктора, который, не мешкая, заглатывает капсулы из своего набора, запивает их водой, одевает на глаза эти электронные шоры на эластичной тесьме, потом откидывается на спину, взбив подушку и положив ее под голову так, чтобы было максимально удобно, и шея не затекла. Заметив нерешительность на лице Артура, Хасан улыбается ему увеличенными из-за линз глазами, как бы говоря ему: «Тебе нечего бояться, мы твои друзья и будем рядом, когда все произойдет». Артур смотрит на мозаичный пол, потом на блюдце с позолоченной каймой. «Какого хера, мне все равно нечего терять, – думает он, – Мой мозг уже и так поврежден, еще одна доза ничего не изменит, я буду блуждать впотьмах бесконечно». Переложив капсулы на ладонь правой руки и резко поднеся ее к разомкнутым губам, он отправляет наркотик в рот. Хасан одобрительно кивает головой, – теперь улыбка не только в его глазах, ей светится все его лицо, кажется, он еле сдерживается, чтобы не расхохотаться. Комната превращается в смерч нестерпимо ярких красок и Артур, боясь ослепнуть, поспешно надевает на глаза очки, одновременно чувствуя, как кушетка под ним начинает двигаться, разгоняясь все быстрее, словно ковер самолет из арабской сказки. Ядро его личности распадается на части, воспоминания перемешиваются, – они всего лишь осколки цветных стекол в калейдоскопе или, вернее, фрагменты реальности, выхваченные из потока времени и увеличенные линзой его восприятия-талейдоскопа.

9

Большой зал: пол из плотно пригнанных деревянных досок, высокая кафедра проповедника, связки сена подвешенные под потолком. По темным углам стоят двухсотлитровые жестяные бочки: они источают запах керосина, приглядевшись, можно различить значки «Огнеопасно» на их желтых, эмалевых боках, но, несмотря на это предупреждение, кругом горят свечи: парафин плавится, его капли падают на пол из переполненных свечных гнезд канделябров, языки пламени подрагивают от слабых волн воздуха. С безвкусных трехмерных плакатов, развешенных на стенах через равные промежутки, улыбается сусальный Иисус. На ближайшем к Артуру изображении, он, кокетливо подогнув левую ногу, парит в абстрактных, похожих на взбитые сливки облаках, его платье развевается на ветру, словно парус, хлопая складками белой ткани. Людей в зале становится все больше, они что-то приглушенно бормочут себе под нос, их кожа источает смрад. Женщины в белесых платках, с бледными постными лицами, их обрюзгшие тела скрыты мешковатыми сарафанами. Мужчины в каких-то старых рубахах и шароварах, некоторые в кафтанах, подпоясанных бечевкой. Ступни обуты в лапти. Господи, думает Артур, это какие-то призраки крестьян, живших много веков назад. И мужские и женские лица кажутся одутловатыми, изможденными, но их глаза горят истой верой, создавая контраст. Артур вздрагивает, когда Виктор кладет ему на плечо руку. На миг все замирает, словно они в игре, которая, из-за плохо написанного кода графического движка, иногда подвисает и тормозит. Мерцание текстур, тишина. Артур моргает, переводит дыхание, вновь смотрит на собравшихся – их лица и тела остались теми же, но сарафаны и лапти исчезли, их сменила более менее современная одежда, некоторые даже держат в руках смартфоны и планшеты, снимая всё на видео и транслируя в интернет. Стук стальных колес, раскуроченный взрывами поезд, скрежет и искры, бенгальские огни… Они выхватывают лица из мрака на его дне рождении или на Новом году, неужели они все уже умерли, эти улыбки, эти брошенные на него взгляды, полные эмоций, зачатки эротизма. Он закрывает глаза, загадывает желание, перед тем как задуть свечи, открывает их и опять оказывается на складе, окруженный толпой, в этом импровизированном церковном зале и слышит, как Виктор произносит с иронией:

– Ну как, готов вознестись вместе с пламенем прямиком в объятия Господа нашего Бога? – нервный смешок кокаиниста, поймавшего чужую смысловую волну: он получает кайф от транслируемого им абсурда, от саркастических искажений, которые добавляет его личность к этим простым словам, воспринимаемым большинством абсолютно искренне, на веру. Вздохнув поглубже, Виктор продолжает: – Ибо это не обычный керосин по углам, но тот, что дарует чистоту, избавляя тебя от бремени этого зловонного мира и все это не групповое ритуальное самоубийство, а единственный способ перестать служить Антихристу, разорвать все цепи, в которые он заковал твою жалкую, зачахшую душу. Просек, малец?

– Не слушай его, Артур. Ты же видишь, он сам давно продался Аль-Масиху ад-Даджалю, ложному мессии, – ровный, спокойный голос Хасана доносится из-за спины Артура, и он поворачивается, чтобы встретиться с ним глазами, уверенный, что тот, также как Виктор, просто издевается над ним, но Хасан говорит без иронии и его речь звучит серьезно, убедительно: – Тем более, Виктор, в отличие от тебя, уже проживал этот момент, потому и паясничает, как ребенок, хвастается тем, насколько хорошо он осведомлен.

Пока Виктор и Хасан говорили, люди продолжали прибывать, и теперь Артур и два его спутника стоят почти в центре, окруженные плотной толпой. Всего тут человек триста и зал забит под завязку. Многие женщины держат на руках маленьких детей, которые вот-вот расплачутся, но пока смотрят на всё с наивным изумлением в глазах. Дети постарше стоят на полу, пытаясь разглядеть между спинами взрослых хоть что-то и не до конца понимая, зачем их сюда привели.

Слабый, то и дело срывающийся голос проповедника, щуплого старичка с седой бородой, преобразовывается в электрический сигнал мембраной микрофона, течет по проводам, попадает в усилители и, в итоге, заставляет вибрировать излучатели акустических систем, развешенных под потолком – его голос спускается на собравшихся сверху вниз, произнесенными нараспев словами:

– Непростое время настало для паствы, ибо Иисус уже среди нас и вершит свой Суд, истая Церковь Христова уже начала возноситься в благодатном божественном огне, а оставляемый ею мир под властью Антихриста, продолжая верить в прогресс, постепенно погружается в пучину тьмы и страданий, переходит под контроль Сатаны, великого иллюзиониста! – Старичок прочищает горло, забыв отвернуться от микрофона и чуть не оглушив завороженных слушателей кашлем, потом продолжает: – Воистину, мы живем в последние времена, и нам уготованы тяжелые испытания. Все вы знаете об одном из самых сильных ударов, нанесённых нам Антихристом! Из-за хорошо спланированной диверсии, по-другому это и не назовешь, та церковь, которую мы считали своей, ее верхушка, была захвачена ставленниками сатанинской власти, погрязшими в пороках антихристовыми прислужниками, лицемерами и сребролюбцами! Древлее благочестие было предано забвению, но мы, его ревнители, не дадим мороку поглотить нас, не дадим Патриарху в погонах, этому поганому оборотню-псу, сбить нас с праведного пути, ибо пастырь для нас не тот, кто окружен роскошью, обвешан золотыми одеяниями, и охраняется злыми вооруженными людьми, а тот, кто прост и на чьи незамысловатые слова отзывается наша душа. Спецслужбы Врага, его хитрые бесы по нашей слабости пробрались в самое Тело Христово, в Его Церковь, словно раковая опухоль, вырвавшая кусок из Его живой плоти, но им не долго осталось торжествовать, ибо их владычество будет распространяться только на тлен и пустоту, и они отчаются, когда поймут, к чему они пришли сами и куда завели тех, кто по незнанию и глупости доверился им. Всякая власть от Бога, но всяк свободен самостоятельно выбрать подданство, ибо Он нам даровал это право, и никто, без нашего на то согласия, не может принудить нас к служению Сатане.

Артур изо всех сил противится воздействию слов проповедника, но его нерациональный ум невольно увлекается рисуемой старичком картиной мира, пусть и предельно мрачной, но оставляющей место для надежды на загробную жизнь в умиротворении и блаженстве. Его внутренний взор устремляется к сценам, которые разыгрывались перед ним в борделе и в резиденции мэра и он понимает, что не сможет стать частью этой игры, наполненной страстями и похотью. Он вдруг чувствует, что за скорлупой равнодушия у него внутри давно зародилась, хоть он и не замечал этого, тоска по божественной благодати, и теперь, кажется, пришло время разбить яйцо изнутри и выпустить на волю душу, чтобы та устремилась к создателю. То же самое испытывают и остальные люди, забитые суровой жизнью, пришедшие сюда, чтобы найти выход из бесконечного лабиринта тварного существования и Артур наслаждается единением с ними, растворяясь в этой толпе, забывая о своем одиночестве. У старика-проповедника пересыхает горло и он прерывается, чтобы отпить из стакана с водой, затем берет несколько черных гранул с блюдца, кладет их себе на язык, делает еще один глоток воды, потом продолжает:

– Мы все, собравшиеся здесь, чрез считанные минуты вознесемся ко Христу, но мы должны подумать и о тех, кто еще не освободился из пут лжи, поэтому я отправляю трех лучших учеников обратно в этот мрачный мир, твердо зная, что они устоят перед всеми искушениями и, подобно мне, соберут вокруг себя заблудшие души и проведут их сквозь тьму и пламя к божественному свету и вечной любви.

Люди расступаются в стороны и по центру зала образуется узкий коридор, который рассекает толпу пополам и идет от кафедры к дверям наружу. Из первого ряда выходят три мужские фигуры, облаченные в черные платья и нелепые головные уборы, похожие на кокошники из проволоки и фольги. Они медленно проплывают мимо устремленных на них лиц к выходу, и собравшимся кажется, что эти фигуры источают сияние. Два крепких мужика, похожие на охранников, отодвигают засов и открывают перед учениками старца створки дверей, выпуская их из зала в сумрак улицы. Выждав какое-то время, убедившись, что все взгляды вновь устремлены вперед, к кафедре, охранники захлопывают двери, возвращают на место металлический засов, достают из карманов увесистые навесные замки и наглухо закрывают выход, чтобы ни одно из потерявших веру тел не смогло спастись от огня. Один из мужчин берет торшер с семью свечами и ставит его к дверям так, чтобы он упал, если двери попытаются выбить с той стороны.

– По крайней мере, в одном он прав, Иса уже здесь. И скоро операция перейдет в активную фазу, – не удержавшись, добавляет Хасан в полголоса, обращаясь то ли к самому себе, то ли к своим юным спутникам.

Старичок-проповедник продолжает говорить, отвечая на немой вопрос паствы – должны ли они умирать, в том числе дети, именно сейчас и именно такой мучительной смертью, заживо сгорая в огне. В его словах – вдохновенная убежденность, вера в святость намерения и в его результат:

– Ибо одержимые бесами люди вперемешку с чертями придут за вами и пытками заставят вас отречься от истинной веры и перейти в стан Сатаны, чтобы вы навсегда погубили свою бессмертную душу.

Как бы подтверждая его слова, двери начинают содрогаться от ударов снаружи, затем раздается усиленный мегафоном голос:

– Это полиция! Немедленно откройте двери! Ваше собрание не санкционировано властью! Приказываем вам немедленно разойтись!

– Вы слышите! – с ликованием вопиёт старик – Вот они, прихвостни Антихриста! Пришли, чтобы забрать нас в свои застенки! Но, слава Богу, мы уже готовы вознестись! Да вспыхнет благодатный огонь! Аминь!

Старик кивает охранникам, подавая им знак, что пришла их очередь действовать. Со стальных балок перекрытий высоко под потолком сбрасывают снопы сена прямо на головы людей – по толпе пробегает гул, кто-то из мужчин, вдруг осознав, что пути назад уже нет, пытается роптать на старца, изо всех сил сдерживая истерику и пытаясь произнести что-то рациональное, но его заглушают пронзительные крики и рев детей. Почти одновременно все шесть бочек опрокидывают на бок, и из их открытых горловин начинает хлестать топливо. К детям присоединяются женщины, которые начинают голосить так громко и неистово, что полицейские снаружи даже замирают на миг, но потом вновь, с еще большей силой продолжают выламывать двери. Сердце Артура бьется так сильно и с такой скоростью гонит адреналин к его голове, что его дыхание сбивается и он чуть не падает под ноги толпе, но Виктор и Хасан подхватывают его и разворачивают лицом к себе. На лицах обоих играет хитрая улыбка, когда торшер со свечами в конце концов падает от мощных ударов полицейских и заставляет вспыхнуть разлитый по полу керосин. Раздается хлопок, такой, словно кто-то со всей силы ударил ему ладонями по ушам, затем Артур видит, как поток пламени вбирает в себя людей, как вспыхивают платки на головах женщин и волосы мужчин. Все начинают верещать, широко открывая рты и выпучивая глаза: сварившись от жара огня, глазные яблоки лишаются райков, полностью побелев, потом лопаются, брызгая соком на превратившуюся в корку кожу искаженных криками лиц. Артур чувствует, что теперь горит уже и он сам: боль нарастает, впиваясь в его пах, живот, затылок. Он слышит чей-то истошный крик совсем рядом и не сразу понимает, что это кричит он, вернее, его объятое огнем тело. Он падает на четвереньки, ползет, упирается головой в чью-то обуглившуюся плоть. Запах паленых волос и жареного мяса. В какой-то момент боль становится такой интенсивной, что все вокруг заливает белый свет и, перед тем как исчезнуть, он чувствует что-то вроде многократно усиленного оргазма, который исторгает его фантомное тело прочь из этой реальности.

10

Истошные крики толпы становятся всё тише, пока не сливаются с журчанием чая, подливаемого мальчиком-слугой в его пиалу. Запах гари – расплавленного жира, опаленных волос, обуглившегося мяса – постепенно вытесняется ароматом жасмина. Артур не сразу вспоминает, где он находится, все ему кажется таким расплывчатым, искусственным, нереальным. Озноб боли и удовольствия все еще пронизывает его костный мозг, заставляя его нервы дребезжать, словно натянутые струны электрогитары, по которым грубо ударили рукой. Шепот мужских голосов, замысловатый рисунок ткани, переплетение ее нитей, тягучая слюна, повисшая из его рта, ее капли, заставившие потемнеть обивку кушетки, на которой он лежит. Он приподнимается на локтях, оглядывает комнату триклиния спросонья, садится, вытирает тыльной стороной ладони губы. Виктор пересел ближе к Хасану и, увлеченные беседой, они не сразу замечают возвращение Артура, или только делают вид.

–…чертовы фанатики, разве так можно бороться с Системой! – Шепчет Виктор, тронутый только что увиденным, не смотря на то, что переживает это уже в третий раз.

– Успокойся, ты реагируешь эмоционально, как дурак. Они, по крайней мере, пытались перенестись таким образом в царствие Божие, а не на космический корабль пришельцев, скрытый от нас Луной. Из предложенных им вариантов, это не самый плохой.

– А какая разница?

– Может быть, разница в том, что после смерти ты оказываешься либо на космическом корабле, либо в царствии Божием? Хотя, конечно, они могут и не отличить первое от второго. – Хасан грустно улыбается, затем меняет тему: – И ты заметил, в этот раз пламенная речь проповедника звучала лучше, видимо, программисты исправили некоторые баги у него в голове.

Наконец они поворачивают лица к Артуру, застывшему, словно испуганный кролик. Хасан приглаживает бороду, слегка растрепавшуюся за время его отсутствия в теле, дружелюбно улыбается, гипнотизируя Артура бездонными глазами с увеличенными зрачками, затем спрашивает:

– Ну как, молодой человек, вы выучили урок? – Артур кивает, но Хасан замечает в его движении неуверенность, и решает сам подытожить произошедшее, чтобы помочь ученику понять и запомнить его смысл: – Смерть это не то, чего стоит бояться, от нее можно даже получить удовольствие. Намного страшнее потерять свободу перемещения своей души, заблудиться в лабиринте с кривыми зеркалами. Твои друзья всегда будут предлагать тебе нить, которая выведет тебя к свободе, тогда как враги будут опутывать тебя сетями Контроля. Заруби себе это на носу, мой мальчик, и будь внимателен. С каждым пройденным уровнем ты будешь получать все больше степеней свободы. И сейчас, чтобы перейти на следующий уровень, ты должен умереть, попутно послужив нашему общему делу.

– Но почему я, Хасан? – сбросив с себя оцепенение, шепчет Артур, и тянется трясущейся рукой к чаю, чтобы выпить его несколькими крупными глотками и смочить пересохшее горло.

– Нам нужна жертва, которая бы выглядела невинной!

11

Мальчик-слуга подкладывает гашиш в кальян, но, когда очередь сделать затяжку доходит до Артура, он отказывается – его всё еще мутит от всего увиденного и прочувствованного, хотя, возможно, это всего лишь побочное действие черных капсул. Виктор и Хасан, развалившись на кушетках, изредка обмениваются репликами, их голоса переполнены негой и ленью, речь медлительна, а ее смысл почти всегда ускользает от Артура – он понимает только значение отдельных слов и то не всегда. Он закрывает глаза и уже почти начинает дремать, когда кто-то прикасается к его руке.

– Пойдем, я отведу тебя к твоей подружке, Яне, ты не забыл, что хотел встретиться с ней? – говорит слуга Хасана и в его лице Артур замечает сострадание, – Хозяин сказал, что вам нужно попрощаться.

«Хозяин… Наверное, он считает себя и моим хозяином. А что, если я не захочу прощаться, что, если я предложу ей убежать вместе со мной подальше от этих фанатиков? Что, если Хасан ошибается, и битва в этом мире еще не проиграна? Возможно, и битвы-то никакой нет, все это его навязчивые фантазии, которыми он заражает всех вокруг, заставляя делать их то, что он хочет. Чем он отличается от того бомжа на свалке? Этот мир разнообразен и полон приключений, зачем мне покидать его?» – неожиданно для себя слышит свой внутренний голос Артур. Он звучит по-детски наивно и, что еще более странно, ему отвечает другой голос, уставший и разочарованный, вызревавший в нем все это время:

«Ты же все видел и чувствовал сам, другого выхода нет, Артур. Все будет повторяться, становиться пошлым. Все твои друзья исчезли, остались там, за границей. Ты так и не выбрался из болота. Чары не спадут сами собой, и ты будешь блуждать тут до тех пор, пока не примешь смерть. Но смерть может прийти слишком поздно, когда ты уже будешь во власти Антихриста, и тогда твоя душа перенесется в мир, еще более отвратительный, чем этот. Еще больше крыс, еще больше сорняков – никакой надежды».

«Но откуда мне знать, что Хасан не слуга Антихриста?».

«Только твоя душа сможет дать тебе ответ, прислушайся к ее мелодии, к ее ритму и ответ появится сам собой».

Артур трясет головой, и голоса замолкают – он встает с кушетки и послушно плетется за слугой. Они проходят по коридору, потом через несколько задрапированных проемов в стене. Артур пошатывается при ходьбе, словно пьяный, думая о том, сколько же здесь потайных комнат и как легко заблудиться в этих покоях без провожатого. Наконец, мальчик-слуга, смуглый, с курчавыми черными волосами, останавливается перед дверью, давая понять, что это та комната, которая нужна Артуру. Они ровесники, слуге тоже около шестнадцати и, прежде чем зайти в комнату, Артур подмигивает ему, стараясь показать, что не потерял присутствие духа несмотря ни на что. Тот отвечает широкой искренней улыбкой:

– Позвоните в колокольчик, если я вам понадоблюсь.

Артур кивает, берется за латунную ручку, поворачивает её, распахивает дверь и входит в спальню.

12

В комнате тепло, немного душно, пахнет свежим потом, словно тут недавно закончилось энергичное соитие. Тусклый свет бра, ковры на стенах, большая кровать под балдахином, тонкий силуэт нагого женского тела, размытый муслином. Он подходит ближе, смотрит в приоткрытые занавеси.

– Артур, это ты? Как ты меня нашел? – ее голос звучит непривычно, он не похож на тот, которым она обычно говорила с Артуром. Из него пропало напряжение, порывистость, он стал каким-то томным, умиротворенным, словно раньше она была голодна, а теперь наелась, получила то, что долго, но неосознанно, искала.

– Меня привез Виктор, – мрачно отвечает он, продолжая разглядывать ее лицо, шею, грудь. Ее образ двоится – она видится ему то прежней, немного испуганной девочкой, которую он встретил в резиденции мэра, и к которой он хочет прижаться всем телом, разделяя с ней всю горечь и радость своей души, то опытной и достаточно коварной женщиной, такой же, какой была Кира, всегда готовой рассмеяться над ним и уйти к другому, олицетворением природы этого мира, – Почему ты ушла, ничего мне не сказав?

– Я не знаю. Извини, но… – только сейчас вспомнив, что на ней нет одежды, она накидывает на себя шелковую простыню, заворачиваясь в нее, словно в сари. – Я знаю, мне надо было поговорить с тобой. Вчера, или даже раньше. Но все так запутанно, ты же знаешь.

Яна делает паузу, давая возможность Артуру вставить реплику, но тот молчит и тогда она продолжает:

– Я думаю, наши отношения это ошибка, они не серьезные и никогда такими не станут. – Произнеся главное, она мельком смотрит в глаза Артура, чтобы прочитать его реакцию, – Мы не подходим друг к другу, тебе нужен кто-то другой.