Владимир Путин. 20 лет у власти

Блеск и нищета политической философии Владимира Путина

8 июля 2000 года Владимир Путин выступил со своим первым посланием Федеральному Собранию, ясно и явно заявив этим текстом как стратегические цели своего президентского правления, так и основные направления той политики, с помощью которых он этих целей постарается достичь. В тексте этого послания я увидел не набор более или менее банальных и оригинальных деклараций неофита в большой политике, а то, что я назвал политической философией Путина. Анализу этой философии и посвящена следующая статья.

Выступив с речью, представляющей президентское послание Федеральному Собранию на 2000 год, Владимир Путин фактически изложил в самом сжатом виде свою политическую философию на весь срок своего правления, а не только на 2000 год.

В самой этой философии нет ничего нового для тех, кто хотя мало-мальски внимательно следил за словами и делами Путина, начиная с момента назначения его главой правительства, а то, что слышал и видел, анализировал хоть в какой-то мере объективно – не обольщаясь и не толкуя заведомо предвзято.

Кажется, вопрос «Кто такой Путин?» должен быть снят даже самыми непонятливыми.

Сначала суммирую самые принципиальные, на мой взгляд, пункты этой философии, используя, в частности, некоторые определения из своих предыдущих статей, посвященных ВВП.

А затем попробую показать блеск и нищету этой философии, ибо она отмечена и тем, и другим, причем не только по причине объективной однобокости всякой политической философии, но и потому, что ряд существенных моментов, в нее заложенных или в ней проигнорированных, и создает ту политическую напряженность, которая сопровождает движение по палатам парламента путинской «федеральной реформы».

* * *

Достаточно определенно, хоть и слишком лапидарно, квинтэссенция путинской философии выражена в придуманном, надо думать, им самим рабочем названии послания: «Какую Россию мы строим». Более развернуто это выглядит так (причем не примерно так, а точно так), как я расшифрую ниже.

Возрождение России как великой страны, сильного государства (державы) и процветающей нации.

Эта цель первична – все остальное вторично, принимается, если способствует ее реализации.

Из прошлого отвергается только то, что не работает на заявленную цель, и отвергается не по идеологическим или моральным, а по сугубо прагматическим причинам. Коммунистическая экономика – потому, что она не выдержала конкуренции с рыночной. Советская система – потому, что она потребует отказа от демократии, к которой привыкли люди, особенно элиты, да и сам Путин, а также потому, что она не предотвратила распада страны. Ельцинский анархо-олигархизм – потому, что он не обеспечил процветания страны, поставил Россию в зависимость от Запада, не гарантирует целостности территории и лишает центральную власть смысла существования.

Но и глумления над прошлым (ни царистским, ни советским, ни ельцинским) не будет – все это этапы истории страны, скорее всего, объективно неизбежные. Путин жестко раскритиковал ельцинское девятилетие, но не осмеял, а даже оправдал, хотя, видимо, и не вполне искренне.

Жизнь мира есть жесткая борьба (в том числе и в виде сотрудничества) за выживание и процветание собственных народов. Слабые проигрывают, слабых не уважают (а оттого они проигрывают еще быстрее и вернее) и подчиняют себе более сильные.

Размер территории есть первый, визуально очевидный показатель силы или слабости.

Путин очень коротко остановился на проблеме Чечни и исключительно – в этом аспекте. Ибо все остальные узлы чеченской проблемы для него вторичны и третичны. Но вопрос территории – вне обсуждения, ибо без территории нет страны.

Так же, как нет страны без народа, без населения. Первой из проблем, которой коснулся (причем гораздо подробнее и эмоциональнее, чем даже Чечни) в своем выступлении Путин, стала именно депопуляция России. Процесс этот идет не первый год. Но до Путина ни Ельцин, ни кто-либо другой из первых лиц государства никогда не осмеливался коснуться этой темы.

Ключ к возрождению и процветанию страны – рыночная экономика, сильное (в смысле эффективности) государство, определяющее приоритеты развития, контролирующее и корректирующее это развитие, и демократия и гражданское общество в пределах, не мешающих достижению главной цели.

Политика есть не самодеятельность масс, а тем более каких-то отдельных территорий или экономических субъектов, соприкасающихся с политикой, а дело государственное. Вот откуда возникают не раз уже повторенная мысль о необходимости создания партий и (в предположительной форме) идея о выдвижении исключительно ими кандидатов на пост президента.

Все должны сотрудничать с государством, и никто – противостоять ему.

Государство понимается Путиным (как президентом, выходцем из спецслужб и патриотом русско-советской закваски) не как сонм чиновников, а как синоним страны, ее символ, ее вождь, показатель ее благополучия. Если государство благополучно, то благополучна и страна. Следовательно, добившись благополучия государства (включая эффективность деятельности аппарата) – добьешься благополучия страны в целом.

Свободы – разрешено все, что не противоречит закону, если (второе условие) не противостоит реализации главной цели.

Если СМИ свободны от цензуры государства, то они должны быть свободны от целенаправленной цензуры (или политического управления) других субъектов, особенно если это ведет к такой их деятельности, которая государством (иногда – населением) воспринимается как антигосударственная.

«Нулевой вариант» (в собственности и политической активности) соблюдается де-факто, но при трех условиях, каждое из которых обязательно: 1) если он не противоречит реализации главной цели; 2) если управление собственностью эффективно; 3) если держатель собственности лоялен государству как собственник и как политик.

Наконец, последнее (не проартикулированное Путиным, но подразумевающееся): Левиафан (государственная бюрократия) должна подчиниться Голиафу (президенту). Почему? Потому что президент – помазанник народа.

И еще потому, что если будет наоборот, то разнонаправленная и эгоистическая активность бюрократии разорвет страну. В этом смысле Путин отделяет бюрократию от государства. Более того – он противопоставляет их.

* * *

Путин хочет построить идеальное государство, в котором будут воплощены и через деятельность которого будут реализовываться все основные интересы нации и страны.

Будет государство – будет страна – будет нация – будут счастливы и обеспечены люди этой страны.

Не может быть счастливых и обеспеченных людей (по крайней мере, этой национальности, то есть в данном контексте – россиян, а не русских только), если не будет нации, а ее не может быть без страны, а ее – без государства, которое единственное охраняет все, что внутри него, от покушений со стороны и изнутри.

Государство для Путина есть цепной пес нации и страны, следовательно, и цепной пес демократии и рынка, если страна выбрала эти формы политического и экономического устройства.

Кроме того, Путин, как и Пушкин, считает, что правительство (то есть центральная власть) – самый большой европеец в России и в смысле демократичности, и в смысле осознания, формулирования и реализации интересов нации.

Все в политической философии Путина логично, но не все убедительно, в том числе и в реальностях сегодняшней России. Эту неубедительность многие чувствуют, некоторые – критикуют, некоторые – прямо клеймят.

Путин судит по прецеденту: из демократического хаоса в России родилась не демократия, а что-то иное; рука рынка автоматически не столько укрепила, сколько разрушила экономику страны; и так далее.

Следовательно, нужна все-таки управляемая (но не манипулятивная) демократия. Следовательно, рукой рынка должна руководить голова. Причем одна, а не десять и не сотня. А одна голова – это власть (по-путински – государство).

Кроме того, Путин знает, насколько активно вмешивается государство во все сферы жизни на Западе (и тем более – даже в процветающих странах Востока).

Критики Путина исходят из двух главных посылок, тоже реальных. Во-первых, они считают, что коль скоро они сумели добиться процветания в рамках ельцинской системы, то есть без сильного государства, то это могут сделать и другие. Следовательно – в принципе, система верна, лишь разбалансирована. Во-вторых, они считают себя большими европейцами, чем Путин и уж тем более чем какое-то государство.

Путин им возражает (прямо в своей речи): но ведь это государство (то, ельцинское) развратило нацию и разорило страну и людей. Вейлу своей слабости, неэффективности. Поэтому надо устранить эту помеху (слабость, неэффективность). Следующее возражение он не высказал, но, безусловно, имеет в виду: вы стали богаты и счастливы от государства, от его щедрот, а у других такой возможности не было и уже не будет. Следовательно, ваш пример – другим не наука.

Словом, как всегда в России, правы все. А счастья все нет…

* * *

Путин, в отличие от Ельцина, четко осознает во всей их остроте главные проблемы, стоящие перед Россией. Он также видит и все противоречия и провалы ельцинского периода.

Путин предельно целеустремлен. Он полон решимости вывести Россию из кризиса во что бы то ни стало – апатии и сибаритству «эпохи Ельцина» приходит конец.

Путин правильно ориентируется в изъянах сложившегося при Ельцине государственного устройства и стремится использовать имеющийся у него на ближайший год кредит доверия избирателей для исправления ошибок в форсированном режиме.

Путин продемонстрировал, что обязательства, возникшие у него перед теми, кто поддерживал его во время избирательной кампании, не абсолютны. Они заканчиваются там и тогда, где и когда прекращается эффективная работа или проявляется нелояльность стратегической линии президента.

Путин категорично подтверждает свою верность основным принципам демократии, делая (неявно) лишь единственную оговорку: если их реализация не противоречит возрождению мощи и благополучия России.

Путин правильно определяет и важнейшую прикладную цель своего президентства – овладеть Левиафаном бюрократии. С одной стороны – подчинить его воле государства, то есть центральной власти. С другой стороны – обеспечить ее, бюрократию, легальными доходами высокого уровня, дабы не вводить в искус коррупции и иметь моральное право за коррупцию карать.

Наконец, Путин, безусловно, стоит за воплощение в жизнь радикальной рыночной реформы, дабы раз и навсегда решить проблемы экономики в стране.

Путина сейчас (и в связи с его посланием Федеральному Собранию) критикуют в основном конъюнктурно. Например, те, кто уговаривал его вступить в переговоры с Масхадовым, не одобряют его выбора в качестве главы Чечни Кадырова, который был одним из полевых командиров в прошлую войну.

Или: Путин недоволен «антигосударственной политикой» некоторых СМИ, но то, что он определяет как «антигосударственная политика», говорит Евгений Киселев, есть политика как раз государственная – просто президент со своими эфэсбэшными мозгами этого не понимает.

И еще говорят Путину: как несправедливо намерение выселить губернаторов из Совета Федерации – кто лучше их может представлять интересы территорий, кто лучше их способен здоровым консерватизмом смикшировать сумасшедшие шараханья Думы и Кремля? Между тем предложенная Путиным достаточно фантасмагоричная (а фантасмагоричность заложена ельцинской Конституцией, словечком «формирует», введенным в нее) новая схема формирования Совета Федерации как раз и открывает путь в верхнюю палату парламента нынешним губернаторам, после того как они перестанут таковыми быть. И все, увлеченные борьбой с «диктатурой Путина», как-то сразу забыли о недавних собственных филиппиках по адресу «диктатур губернаторов». А ведь когда одни диктаторы борются с другим, надо смотреть глубже банального уровня: дескать, 89 диктаторов – это плюрализм и демократия, а один диктатор – диктатура.