Багровый рассвет

По поверхности ночного и чёрного, как и небо над головой, моря скользили множество неестественно быстрых теней. Время от времени эти тени испускали короткие серии вспышек, сея хаос и разрушения в узких скоплениях, притулившихся один к другому домов на берегу.

Ярость перестрелки нарастала. Стало понятно, что звуки боя неудержимо и быстро смещаются к расположенным возле лимана постройкам, которые уже кое-где пылали. На пыльных улочках, как ни удивительно, не царила паника – немногочисленные дети и женщины, с редкими поклажами необходимых вещей, спешили по главному тракту в сторону близких отрогов гор. Но в большинстве своём население Евпаторийского коша не верило в серьёзность налёта «чёрных» османов Халифата и полагалось на мужество и умение защитников. Огоньки ещё нечастых пожаров стали озарять строения призрачным, беспокойным светом. Возле окраины раздалось сразу несколько взрывов, и дома там запылали, как свечки, сразу наполнив чёрным удушливым дымом узкие улочки городка.

Сашка нёсся, не чувствуя под собой ног, совсем забыв о ранениях и разламывающейся от боли голове. Выбежав, наконец, на небольшую площадь в центре, он ошарашенно остановился перед зданием управы – полуразрушенным и украшенным языками пламени, с рёвом вырывашимися из-под скатов полупровалившейся крыши. Никто не тушил пожар, да и вся площадь была совершенно пустынной. Неожиданно он увидел, в переулке возле горящего здания, тёмную фигуру, призывно махающую ему одной рукой, а другой сжимающую автомат. Подбежав к затянутому едким дымом переулку, он лицом к лицу столкнулся с взводным урядником, усатым и худым до синевы под запавшими и какими-то колюче-неживыми глазами, дядькой. Он, не церемонясь, схватил его за рукав и потащил за угол, где, как оказалось, царило настоящее столпотворение.

Там возле заросшей подсохшим бурьяном лестницы в подвал. собралось человек двадцать – вперемешку разномастные камуфляжи и гражданская одежда. Видимо, все, кто мог носить оружие. Звать и уговаривать уже давно никого нужды не было – островники давно поняли, что если сами себя не смогут защитить, то ничего хорошего и не получится. Ни у кого больше хата с краю не стояла. Как говорил покойный подхорунжий: «Добро должно быть с кулаками, а ещё лучше, если с «калашом».

Бронированная дверь в подвал оказалась открытой, и вверх по ступеням живой цепью передавали оружие и боеприпасы. Цепочка быстро рассасывалась. Урядник куда-то исчез, а Сашке в руки кто-то, натужно кашляя, еле различимый во всё больше наполнявшем переулок дыму, всунул АК-103 с гирляндой подсумков, замотанный в потрёпанный лёгкий бронник. Быстро облачившись в бронежилет Сашка поднял взгляд, ища старших по званию, но переулок уже опустел. В этот момент горящие перекрытия второго этажа, с упавшей на них крышей, видимо прогорев насквозь, обрушились, пробив первый этаж и обвалив подвал. Сашка еле успел нырнуть к стене возле входа, перед тем, как всю улицу засыпало обломками горящих досок и битого кирпича.

В этот момент из разом плюнувшей дымом пополам с огнём двери подвала вывалились, задыхаясь от кашля и заковыристо матерясь, двое. Один невысокий, но плотный и кряжистый как дуб – незнакомый ему хорунжий, весь запелёнатый в бронекостюм «Ратник», в котором он казался каким-то неуклюжим – громоздким, а отсутствие шлема на голове делало это ещё заметней. Хорунжий в «Ратнике» буквально вытянул на себе из темноты подвала писаря их сотни – худого молодого парня в очках и принялся руками тушить тлеющую у того на спине форму. Сашка подскочил к нему и попытался помочь, но хорунжий, не церемонясь, оттолкнул его, прошипев сквозь зубы:

– Не лезь. Руки все опалишь – я-то в рукавицах. – И, закончив, принялся, яростно ругаясь, доставать комплект первой помощи, всё не желающий вытаскиваться из ранца-двудневки у него за спиной. Справившись с сопротивлявшимся медпакетом, он быстро и заученно вколол, как теперь заметил Сашка, сильно обожжённому и всё ещё не издавшему ни звука писарю сразу два укола морфия и, проверив пульс, резко встал – посмотрев прямо в глаза уряднику. Хорунжий оказался заметно ниже его ростом, на целую голову, зато раза в два шире в плечах, ещё к тому же и увеличенных защитными броненакладками.

– Преставился писарь, – сообщил он и, отрешённо махнув рукой на дверь в подвал, плюющуюся дымом и огнём, добавил: – Ещё двое там под обломками остались. Пойдём отсюда, а то скоро тут так рванёт, что и фундамента не останется. Наплечники с другой амуницией так и не успели вынести.

Внимательнее присмотревшись к уряднику, он спросил:

– Как зовут, младшой? Тебя уже и ранить успело?

– Сашкой кличут, а ранило меня ещё пять дней назад на дальней заставе, когда десант «чёрные» высадить хотели.

Хорунжий улыбнулся и немного повеселел. Видимо, с необстрелянными новобранцами ходить в бой он уже имел удачу и ценил тех, других, которые хотя бы выжили после первого боя.

– Ну, пойдём, воин! Сейчас вот снова отбивать будем.

– Вы не из нашего коша?! – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал тому младший урядник. Бывает такой тип людей, которым доверяешь инстинктивно, чувствуя, что нет за ними зла и подлости. Вот таким и был этот хорунжий.

– Нет, не бойся, не шпион. Только сегодня приехал из гетманского штаба – проследить за подготовкой к обороне. Ну, и как видишь, сейчас и проверю.

Они быстро побежали сквозь переплетение узких улочек. Ориентироваться было легко, так как звуки боя гремели уже совсем рядом. Несколько зданий впереди горели яркими кострами, не давая разглядеть, что же происходит впереди у самой кромки воды и дальше в скрытой ночной пеленой черноморской глади. Через несколько сотен метров, им навстречу попались бредущие назад раненые. Двое с носилками и нарукавными повязками с красными крестами. Сашка узнал их сотенного фельдшера:

– Михалыч, где сотник? И что там вообще происходит?

Пожилой фельдшер, не останавливаясь и тяжело дыша, прокричал в ответ:

– К крайним домам бегите, а то наших сминают уже! Откуда эти башибузуки тут взялись…

Они побежали дальше, а Сашка ошарашенно остановился, увидев свесившуюся с носилок и обгоревшую до черноты руку, пальцы на которой продолжали яростно сжиматься и разжиматься, словно они всё ещё сжимали рукоять оружия. Хорунжий на минуту остановился, надевая шлем и включая все многочисленные датчики своего «Ратника». Сашка знал только в теории, что стандартный бронекомбез «Ратник», который теоретически должен был быть у каждого в Войске, оснащён всевозможными датчиками: цифровой радиостанцией с шифрованной связью, дисплеем и навигатором, встроенными в шлем, не говоря уже о терморегуляторе одежды и ботинках с поножами, снабжёнными противоминной защитой. Обо всём этом обычный рядовой мог только мечтать, как и о «Ятагане» со спаренным гранатомётом и прицелом «день-ночь» с выводом и расчётом данных встроенным процессором. Не говоря уж о блокировке излучений во всяких ультрафиолетово-инфракрасных спектрах. Одним словом, можно было только позавидовать обладателю такого чуда. Сашка с унынием потрогал свой видавший виды бронник четвёртого класса, даже не рассчитаный на противостояние пулям, а всего лишь предназначенный для защиты от лёгких осколков. Когда хорунжий поднялся и защёлкнул забрало шлема, то словно вознёсся над ним бронированной глыбой, Сашка почувствовал себя ещё более неполноценной боевой единицей.

– Ну что, младший урядник, теперь повоюем?! – глухо донёсся до него откровенно радующийся голос. – Давай держись за мной в пяти метрах, а то, судя по показаниям, впереди уже сплошной хаос.

Уже через несколько десятков шагов им попался боец с наплечником, сидящий на невысокой, изрытой пробоинами крыше и выцеливающий что-то в тёмном омуте моря.

– Где старшины? – крикнул ему хорунжий, и боец, не отрываясь от прицела, махнул рукой куда-то в сторону расчерченной трассерами черноты ночи. Они осторожно пошли дальше и, не отойдя ещё и десятка шагов от полуразрушенного дома с бойцом на крыше, услышали визг стартующей ракеты. Сашка, успев оглянуться, – увидел длинный жёлтый факел маршевого двигателя ракеты, через мгновение исчезнувшей в переплетении трассеров над морем. А ещё через мгновение дом с бойцом на крыше исчез в туче обломков, взорвавшись оранжевой вспышкой, тотчас же, словно печать, въевшаяся в сетчатку глаз.

Ударной волной Сашку повалило на пыльную землю, а сверху, казалось, нескончаемым дождём посыпались обломки. Кто-то потянул его за воротник бронежилета, затащив в небольшой проулок между какими-то сараями и старыми перевёрнутыми лодками. В отблесках взрывов он увидел тёмную, угловатую тень. Хорунжий знаками показал двигаться за ним. Они свернули куда-то на узкую тропинку, ведущую вниз к берегу. Что-то липкое залило лицо. Сашка вытер мокрый лоб порванным где-то рукавом камуфляжной куртки. На выгоревшей ткани осталось тёмное пятно – и Сашка как-то совершенно отстранённо подумал, что это наверняка его кровь.

Отвлёкшись, он чуть не упал, споткнувшись о лежащий поперёк улицы труп, казавшийся чёрным на фоне светлого песка под ногами и застывший в какой-то неестественной позе с торчащими в разные стороны руками и ногами. Ещё через несколько минут карабканья и постоянного шипения хорунжего, чтобы он пригнулся и не отсвечивал, они оказались возле полуразрушенного лодочного сарая, за которым притаились несколько человек. Ещё несколько, заняв позиции впереди и по сторонам, постреливали изредка куда-то в темноту скупыми короткими очередями. До них им пришлось по-пластунски на животе ползти, прячась от визжащих над головой разноцветных плетей, стегающих сопротивляющийся берег со спокойного и тёмного, как и небо над головой, моря. В одном из людей Сашка узнал сотника, что-то кричащего в переносную рацию.

Первым к сотнику подполз хорунжий и, не тратя время на представления по форме, просто тяжело и веско доложил:

– Нема склада. Беспилотник прямо на крышу фугас скинул. Человек десять лёгким оружием успели вооружить, прежде чем крыша в подвал рухнула. Писаря вашего – того, и ещё двоих с ним. Я их и не знаю.

– И что мне теперь прикажешь делать без тяжёлого вооружения?! – яростно заорал на него сотник. – Сколько раз вас, олухов, в Ставке просил выделить больше? У меня только что последнего бойца с наплечником выбили…