Наследники Мишки Квакина. Том IV

– А что это вы тут делаете? – Лариска всегда отличалась ехидством.

– Мы… – Моргуненок беспомощно оглянулся на приятелей, – червей копаем…

Все взгляды скрестились на яме.

– В такой яме? – не поверила сестра.

– Выпустите меня! – глухо донеслось из-под земли. – Хватит!

– Что это? – тетя Нина перекрестилась.

– Это?.. – Пашка оглянулся на яму. – Это на дороге кричат.

– Хватит! – снова донесся голос, и комья свежей земли в яме зашевелились.

– Свят, свят, свят! – тетка, крестясь, попятилась.

Лариска хлопнулась в обморок. Бабушка сжала губы и шагнула к яме. Приятели, переглянувшись, ринулись наутек, бросив Пашку. Пашка попятился и упал в яму, вызвав сдавленные ругательства придавленного Пепы. Падение обрушило на Васю еще один пласт земли. Я кинулся вытаскивать брата:

– Руку давай! – выволок его из ямы. – Вася там?

– Он, мы его слегка землей забросали.

– Вась, ты живой там? – я повысил голос.

– Выпустите меня! Мне не надо сигарет!

– Какие еще сигареты? – тетя Нина перестала креститься и цепко ухватила меня за шиворот.

Пашка, словно вспугнутая в овсах куропатка, кинулся бежать в сторону карьера.

– Не знаю, я откуда знаю?

– Вы чего орете? – незаметно возникла мать.

– Васю Пепу землей засыпало, – мрачно объяснил я.

– Как он туда попал? – изумилась мать.

– Ну… – попытался незаметно вырваться, но Свечкина, бывшая трактористка, держала крепко.

– Они еще и курят, – с готовностью заложила тетя.

– Курят?! – увесистый кулак матери врезался мне в левый глаз, выбив из него искры и слезы.

Я повис на руке тети.

– Падлы! – сапог матери прилетел в живот. Я согнулся. – Курят они! Ты подумай!

– Бестолочь! – тетка отвесила мне тяжелую оплеуху. – Родителей позоришь!

– Нин, дай я его разорву!!! – мать вцепилась в мою рубаху.

Старая отцовская рубашка не выдержала двойного напора и лопнула. Я рванулся из лоскутов и кинулся бежать за братом. Мать схватила лопату. Разбрасывая землю, в яме поднялся грязный как черт Вася Пепа.

– Падла! – прокричала мать, переломав об его голову черенок лопаты.

Дома мы не ночевали два дня, пока гнев матери не утих. Хорошо, что в грязи гости не увидели крышки гроба, иначе бы нас точно похоронили.

Яблочная лихорадка

– Страна живет в эпоху великих перемен, – самозабвенно токовал папаша, успевший в субботнее утро разбавить молдавский коньяк чаем, – хозрасчет, перестройка, гласность. Вам понятно? – посмотрел на нас.

– Угу, – отозвался я.

Пашка зевнул.

– МладшОй, тебе не интересно?

– Почему не интересно? – испугался Пашка. – Очень интересно! Очень! – выхватил ежедневник за 1986 год и приготовил карандаш.

– Почему ты тогда зеваешь?

– Спать хочу.

– А ночью чем занимался?

– Заборы воровали.

– И как улов?

– Четыре пролета унесли, – доложил я.

– Молодцы, все в меня. Так вот, продолжим. Гласность, ускорение, хозрасчет. Хозрасчет, это когда деньги сами зарабатывают. Записал?

– Нет еще, – пропыхтел брат.

– Ты поторопись, умные мысли ждать не станут. Ты это, того, поспешай. Потом издашь мои речи, – папаша приосанился, как породистый голубь перед голубкой с сельской помойки, – денежку заработаешь. Так говорил Костромин, – показал рукой, будто вынимает слова из воздуха. – Золотое тиснение, кожа, обрез…

– Вить, у тебя язык без костей, – ехидно сказала из кухни мать. – Если б хоть часть твоих высказываний сбывалась, ты бы давно уже был министром.

– Дай срок – стану министром, – задорно подмигнул нам.

– Ты же брешешь как сивый мерин, какой из тебя министр?

– Я может это, – он покрутил пальцем, – даже выше стану. Членом Политбюро стану! – хлопнул по столу ладонью.

– Трепло.