Машина, сгоревшая от любви

Так бывает, когда чего-то боишься, оно случается, и становится уже не страшно. Ведь бояться и поздно, и глупо: все уже произошло.

– Что рисовать?

– Все! – И она стала рассказывать.

Более того, ей захотелось рассказывать! Будто прорвало какую-то плотину в душе.

Отчего-то ей стало ясно (точнее, ей показалось), что ему можно рассказывать подробно. Это было странное ощущение: впервые кто-то ее внимательно слушал. В большинстве своем окружающие предпочитали говорить. Особенно взрослые. И особенно учителя.

Если же преподаватели спрашивали, то ждали определенных ответов. Чужие мысли, заданные шаблоны, избитые формулы, все что угодно. Но ни шага в сторону.

А здесь взрослый человек – не просто взрослый, даже учитель! – не припечатывал ее своим мнением, но ждал от нее собственных слов.

Это удивляло и немного сбивало с толку.

Ника назвала электронный адрес, где можно посмотреть ее рисунки. Март Григорьевич включил экран: над столом вспыхнул световой прямоугольник. Тут же на нем появились рисунки Ники. Она увидела – экран, имеющий улучшенное визуальное расширение, это особо подчеркивал, – что некоторых рисунков стоило бы постесняться. Но уже было поздно.

Она рассказывала и показывала. Он не комментировал, только иногда кивал или говорил что-то односложное. Например, «да», «ясно», «вижу».

В какой-то момент она почувствовала, что пора остановиться. Ей показалась, будто в его глазах появилось второе дно. Словно он был и здесь и не здесь одновременно.

Ой…

– И-и? Продолжай, – сказал он, когда Ника вдруг замолчала на полуслове.

– Но это как бы все, – неуверенно произнесла она. – Я, в принципе, все рассказала.

– Понятно. – Он задумчиво помолчал, рассматривая на экране оставшийся рисунок Ники.

«О чем он сейчас думает? О чем? Надо было подобрать рисунки. Да, подготовиться заранее. Как же обидно все получилось! Зря я все подряд показывала. Нельзя было все показывать. Ой, он что-то хочет сказать. Началось. Кажется, началось…»

– Ты рисуешь только на компьютере? Или настоящими красками тоже?

Она не сразу поняла, что он имел в виду под «настоящими красками». Разве электронные – не настоящие? Какие же еще бывают краски?

– Обычными красками: масляными, гуашью, прочими, – уточнил Март Григорьевич, увидев замешательство Ники.

«Разве кто-то рисует обычными красками? У нас же не каменный век».

– Нет, только электронными.

– Попробуй обычными. Настоящими.

– Хорошо. – Она кивнула.

Не стоит спорить: советы можно пропускать мимо ушей.

– Сколько оттенков каждого цвета в цветовом редакторе? – спросил он.

– Зависит от редактора. Около двухсот с половиной. Но я слышала, есть редакторы, где число оттенков доходит до трехсот и даже четырехсот.

– Да, это много. Вроде бы. Обычными красками ты не смешаешь столько, – его голос звучал мягко и рассудительно, – но настоящими красками ты сможешь найти оттенок, которого никогда не найдешь в цветовом редакторе. И это будет живой цвет. Попробуй настоящие краски. Живое должно работать с живым.

– Хорошо. – Она кивнула, хотя не очень поняла смысл и не очень поверила.

– Кстати, тебе нравится мой кабинет? – На его лице впервые за время разговора мелькнула улыбка. Она была сдержанной, а лицо при этом оставалось серьезным.

– Да, очень нравится, – ответила Ника.

– А честно?

– Нет, не очень.

– Почему?

– Здесь пусто и как-то холодно.

– Отлично. Попробуй нарисовать мне интерьер.

Он сделал движение ладонью, и перед Никой на столе загорелся интерфейс.

– Какой?

– Придумай сама.

– Какой стиль вам больше нравится?

– Задаешь много вопросов. – Он нахмурился. – Любой стиль. И не обязательно комната. Это может быть любое место встречи. Подбери нам какой-нибудь пейзаж. Давай.

Ника огляделась. Холод и пустота – вот что царило в этой комнате. И еще кабинет переполняло одиночество. Только это было совсем другое одиночество, не такое, как в школьных коридорах. Оно не душило. Это было белое и гордое одиночество, которое, может быть, скапливается на вершинах гор.

Внезапно Ника поняла, что нужно делать. Несколько взмахов руки, и ножки учительского стола погрузились в снег на вершине горы. Стены будто исчезли, и вокруг открылась безбрежная синева. Только ниже вершины стелились облака.

«Это гора Килиманджаро», – пришло в голову Нике. Она не могла вспомнить, откуда знает это название и вообще в какой части света находится эта гора. Но они сидели на вершине Килиманджаро, никаких сомнений.

– Интересно. – Март Григорьевич посмотрел по сторонам и повторил: – Интересно.

«Чего-то не хватает», – подумалось Нике. Она сделала несколько быстрых движений рукой, и над вершиной стала кружить чайка.

– Чайка? Над горой? – удивленно сказал Март Григорьевич. – Ты уверена?

– Да.

– Давай попробуем так. – Он сделал пару взмахов, и вместо чайки появился альбатрос. – Хотя бы так. Буревестник. Что скажешь?

– Нет. – Ника взмахом руки вернула все обратно.

Ей захотелось, чтобы над горой кружила именно чайка. Альбатрос здесь показался слишком банальным. У нее в голове даже вспыхнуло имя чайки: Джонатан Ливингстон. Откуда оно взялось, непонятно. Раньше она никогда не слышала этого имени. По крайней мере, ничего такого не вспоминалось. Но все-таки чайку звали именно Джонатан Ливингстон, и не иначе.