Этот малозаметный, для постороннего ока инцидент засел в моем мозгу очередным неизвлекаемым шурупом:
«Надо учиться. Эх как много еще надо мне учиться, чтобы стать на одном уровне с этими зазнавшимися ровесниками.»
*сверчек- общая уменьшительно презрительная кличка всех сверх срочно служащих.
*шпиталь-госпиталь.
Быт
Владимир Озерянин (http://www.proza.ru/avtor/vladius)
см. ФОТО: Прабабушка стиральных машин, на службе у советских военнослужащих.
Потихоньку осваиваюсь на новом месте службы. Завязываются знакомства среди молодых офицеров и прапорщиков разного возраста. Никто не удивляется, что я, вроде, как молодой еще для прапора… Просто никто и не интересуется, кто я и откуда взялся. Погоны и форма нивелируют возраст. Будь я даже с погонами капитана, все бы решили, что просто хорошо сохранился.
За небольшой период прапорщицкой службы скопилось с полмешка грязного белья и форменной одежды. Спрашиваю у бывалых:
– Как они выходят с этого положения.
– Да, никаких проблем, – отвечает прапорщик Гвоздев, начальник склада ГСМ*.«Высыпаешь свой мешок на пол и роешься в барахле. Среди сорочек ищешь ту, у которой воротничок почище и одеваешь. Так же поступаешь с трусами и носками. И так по кругу каждый раз, когда возникает желание сменить что – то на более чистое…
– Это такой армейский анекдот, среди холостяков. А если реально, – продолжает он, уже всерьез. – Зайди в умывальник. Там в углу стоит стиральная машинка. Купи стирального порошка или лучше попроси у наших химиков* и вперед…
Иду, ищу, нахожу. В углу относительно просторного умывальника ютилось что- то похожее на деревянную кадку, но на подставке. Объемом минимум литров на тридцать, возможно, и более. На днище кадки – обычный «пропеллер», как и во всех более поздних поколениях ее сестер. Сбоку, снаружи возле дна, обычный электромоторчик, а рядом вижу какую-то овальную медную табличку. Присел. Читаю: «Waschmaschine* -1903год».
– Ну, ни фига се! – самопроизвольно вырывается возглас удивления. Вот это старушка! 74 года. И жива, и работает? Да еще как исправно работает!
Как, оказалось, подобрана, как и все подобное на городской свалке, отреставрирована умельцами, и исправно служит уже не первый год на благо холостякам. Один шланг – из крана в бадью. Второй – от соска возле днища на слив. Рядом посреди пола решетка сточной канализации. Обычно для такой работы кооперировалось два-три соседа по комнате или этажу. Сначала нижнее белье, затем рубахи..и т. д. По нашим тогдашним меркам и нашим мужским понятиям, вроде все отстирывалось как надо. Проблема была снята.
Waschmaschine* (нем.) -стиральная машина.
ГСМ*-горюче смазочных материалов.
химики*-представители службы противохимической защиты. У них был порошок для дезактивации одежды. Отстиривал любые загрязнения.
Патруль по городу
Владимир Озерянин (http://www.proza.ru/avtor/vladius)
см. ФОТО: (извините за качество фотографии).Я с одним из патрульных, в центре города. И улицы-маршруты моего патрулирования.
В полку жизнь била ключом, часто по голове, как любят выражаться в армии. В понедельник с утра меня ошарашили двумя новостями.
– С сегодняшнего дня ты исполняешь обязанности начальника аптеки, так как штатный уходит в отпуск, -озадачил меня на пятиминутке начальник. А через минут двадцать, когда я уже принимал аптеку и медсклад у прапорщика Махлая, прибежал посыльный со штаба и довел под роспись, что я сегодня заступаю в патруль. В аптеке для меня ничего нового и непонятного не было, это мы уже проходили в медроте. Правда, Иван заострил внимание на медсклад, особенно «НЗ*». Этот, если можно так выразиться, склад существовал под честное слово плохо информированных военных людей.
Представьте себе конуру на чердаке, отгороженную тоненькими листами фанеры в нахлыст, даже не скрепленными между собой, которые можно свободно сдвинуть без особых усилий даже младенцу. И бери себе кто желает, например, «ПРОМЕДОЛ», «МОРФИН» в шприц-тюбиках, «ЭФЕДРИН» в таблетках и тому подобное. Вот уж, действительно, наркомании в Советском Союзе не было. А те, что были, видимо, были плохо информированы о том, что имелось тогда на военных медицинских складах.
Сейчас ничего этого просто нет в наличии, поэтому я так свободно об этом пишу, не боясь рассекретить перед ордами наркош военные тайны.
– Влад, ты, главное, никому и никогда не говори, что на нашем складе имеется, и тогда ничего не произойдет. До нас он стоял, многие десятки лет и при нас, авось, все будет в ажуре.
Наперед забегая, скажу, что слава Богу, все обошлось. А я еще не один раз оставался за аптекаря.
Я НАЧАЛЬНИК ПАТРУЛЯ ПО ГОРОДУ
После обеда отдыхал перед заступлением в патруль по городу. Перед обедом нас, всех заступающих, проинструктировал начальник штаба полка майор Рыжков. После чего мы толпой пошли в ружейную комнату получать свои «ПМ»*. Затем более подробный инструктаж об особенностях службы в патруле я получил от бывалых. Судя по всему ничего сложного, а в какой-то мере наряд даже приятный. Так оно и было.
Комендатура находилась практически в центре города. От нашей части до нее около трех километров. Вместе с другими заступающими прибыл на территорию комендатуры к 18.00. Комендантом города Потсдам в тот период был полковник с грозной фамилией – Грех. Долго дожидались его личного инструктажа в подвале, там для нас была оборудована комната отдыха с кушетками – лежаками. Сюда же в подвал нам в термосах был доставлен ужин из столовой части.
Полковник Грех не соизволил проинструктировать нас лично. Вместо себя он прислал майора, своего зама. В восемь тридцать. Смысл всех официальных инструктажей сводился к тому, что мы патрульные, должны были задерживать в городе всех без исключения военнослужащих и тащить в комендатуру. Не трогать только полковников и генералов, в каком бы состоянии они не находились, а наоборот, помочь им при необходимости и по возможности добраться туда, куда они попросят.
Особенно тщательно проверять питейные заведения по маршруту следования и извлекать оттуда советских военнослужащих, особенно кто в форме и немедленно доставлять их в «кпз» комендатуры. Обо всех иных происшествиях докладывать дежурному по гарнизону по прибытию с маршрута. Сразу же после официального инструктажа от опытных, я получил инструкцию более приближенную к реальности.
Первое и главное: никого из младших офицеров, прапорщиков и сверхсрочников ни при каких обстоятельствах не задерживать, потому что завтра сам можешь оказаться на их месте. Если будет необходимость и это будет в твоих силах кому-то, чем-то помочь, помоги. Попадутся
навстречу старшие офицеры, обойди, на худой конец сделай вид, что не заметил, дешевле обойдется. В кабаки, будучи в наряде, по той же причине, лучше не заходи.
Но Грех угрожает того, кто не задержит ни одного нарушителя, самого посадить на пару суток в камеру. Ну, это чепуха, он еще ни кого не сажал за такую мелочь. А на худой конец есть такой выход. В гарнизоне сколько дивизий? Правильно, две. А еще куча отдельных спецчастей. И одна из них не наша, а недлитцкая. С тех пор, как мы оказались в одном гарнизоне, с тех пор в этом отношении между дивизиями существует негласная борьба, можно даже определить, как вражда.
И если ты задержишь в непотребном виде военнослужащего «вражеской» дивизии и сдашь в комендатуру, спасибо тебе никто не скажет, но и понукать не станут. Они в отношении «наших» поступают эдентично, т. е. без зазрения стыда и совести, задерживают, сдают и сажают. Если без этого, конечно, нельзя обойтись по- другому. Своя шкура ближе к телу.
В конечном итоге, все равно выигрывает служба гарнизона, комендант и армия в целом. Потому что мы, в основной своей массе, боимся выходить в город в военной форме одежды, а если и выходим, то поневоле побаиваемся, и сдерживаем себя от большинства вольных поступков. Поди, угадай на кого нарвешься…
Итак, будучи всесторонне проинструктированным, выхожу на заранее определенный маршрут. Мне в придачу выделено два сержанта срочной службы из нашего полка. Итого, нас боевая тройка. Мы вооружены. У меня пистолет Макарова с двумя обоймами боевых патронов, у сержантов на правом боку свисают штык-ножи. Маршрут с моей точки зрения достался привилегированный, в самом центре города. Торговая улица, это по – нашему, а по- немецки она называлась имени Клемента Готвальда.
Прямо не служба, а турпоход по экзотическому городу, особенно, если учесть что я в нем, еще ни разу толком и не был, И не только в городе, а и за границей вообще. Идем по тротуару треугольником. Я впереди, бойцы по бокам на шаг сзади. Форма на всех новенькая, наглаженная. Обувь, сапоги надраенные, аж сверкают под светом уличного освещения и рекламных огней.
Вся улица отдана пешеходам, транспорту проезд запрещен. Время вечернее, мы должны патрулировать до двадцати двух, а затем в часть и снова на маршрут к девяти утра. Улица относительно не длинная, около километра. Первое, что поражает, это, конечно, пресловутая чистота и порядок. Второе, это не привычный нашему глазу готический стиль архитектуры средневековых строений. Народа в вечернее время на улицах немного.
В одном конце, т. е. для нас по ходу движения в начале улицы расположена площадь Наций с красивой аркой Бранденбургских ворот. В противоположном конце – кирха с башней в готическом стиле. В ней, якобы, по легенде наших старожилов и знатоков, была одна из точек для встреч незабвенного Штирлица со своими связными.
Все очень красиво и интересно. Рты у нас от впечатлений, видимо, вообще не закрываются, но мы этого не замечаем. Ах да, мы же здесь не на экскурсии. Фу ты черт, совсем забыли, что нам нужно отслеживать потерявших стыд и совесть, своих же сослуживцев. То бишь советских граждан, которые своим недостойным поведением могут уронить гордое имя великих строителей коммунизма.
Но проходя мимо гаштетов, (немецких кабаков), мы проходим мимо. И внутрь не заглядываем. Зачем нам лишние проблемы? А на самой улице наших, чевой-то не видать. А уже пора поворачивать в обратную сторону, время цигель-цигель, то есть, в обрез, как говорят немцы. Отдых в общаге, завтрак в своей столовой и в девять ноль-ноль снова на маршруте.
О-о! Как много народа в этом городе. Мы движемся по тротуару, как торпеда, я ее вершина. Мы никому дорогу не уступаем. Встречные нас обтекают, как волны. Мы здесь кто? Правильно. По-бе-ди-те-ли! Хо-зя-е-ва. Так им и надо, этой немчуре, особенно Потсдамской. Попили нашей крови. Говорят, Гитлер гулял по этому городу без охраны, так они его здесь любили и уважали, у-у-у гады.
– Товарищ прапорщик! Разрешите обратиться? – это сержанты в один голос.
– Да! Разрешаю, потому что и сам того желаю. Пошли. Витрины с незнакомыми, диковинными товарами еще со вчерашнего вечера манили и притягивали к себе глаза и тело. А накопления давно и приятно оттягивали карман. Но если сержантам срочной службы удача побродить по магазинам улыбалась крайне редко, то я теперь мог себе позволить это удовольствие в любое время.
Поэтому они сразу же набросились на незамысловатые товары по размеру своих кошельков, а я пока решил провести разведку. По нашим голодным советским меркам прилавки были завалены разнообразными и качественными товарам. Первым торговым объектом стал трехэтажный универмаг, на нашем советском сленге он почему-то назывался «ХАО». Этот магазин, вроде как, считался государственным, а остальные мелкие, которые занимали все первые этажи зданий на этой улице были ч-а-с-т-ны-ми!
А в этих «лавках» чего только не было, глаза разбегаются. Особенно всякой мелочёвки, которой у нас днем с огнем не сыщешь. Двумя словами «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ». Для нашего, непривычного к подобным словам, колхозно-совхозного уха, это было что-то из области фантастики. Где это видано, чтобы в середине семидесятых годов, в стране, входящей в социалистический лагерь, была, пусть и мелкая, но частная собственность.
Нам в союзе никто, никогда официально ни в школе, ни в других учебных заведениях, вслух о таких неслыханных вещах не говорил. А непосредственно здесь, в Германии на политзанятиях, замполиты нехотя, сквозь зубы невнятно полушепотом мямлили о какой-то немецкой, польской и венгерской специфике построения социализма.
И даже о таком грехе, как многопартийность. Нам постоянно талдычили замполиты, о том что эта мелкая частная собственность не играет значительной роли в общегосударственных масштабах этих стран. На вопросы, а почему у нас в союзе отсутствует такая «ничего не значащая» собственность, обычно кроме угроз и мата больше ничего услышать от комиссаров было невозможно. Да мы и сами все прекрасно понимали, и пеняли только на судьбу что родились не в свободной стране, а в соцЛАГЕРЕ.