Опаленные

– Сейчас нам нужно немного отдохнуть, – говорит Фим. – После обеда положено час поспать, а потом будем разбирать тобой не понятое.

– Да, мой господин, – ритуально отвечаю ему, хотя внутри все сжимается от страха.

Вот оно… Он будет разбирать со мной, а потом накажет за непонимание. Видимо, Фим из тех самцов, которым нужен повод. Что же… выхода у меня все равно нет, остается надеяться, что это будет хотя бы не очень долго и я смогу ходить после наказания. Он же знает, что я самка, значит, просто хочет послушать, как я плачу…

Грустно обманываться в самце, но чего может ждать самка? Ведь я его собственность…

Глава третья

Серафим 2074

– «Кондоры»! Много! – на этот раз голос говорит на совсем другом языке. Он слышен очень плохо, сквозь какие-то шумы, треск, шипение. «Помехи». Это слово не имеет для меня никакого смысла, но я почему-то понимаю его. Оглядываюсь по сторонам, чтобы определить, куда на этот раз занес меня сон.

Я сижу в тесной кабине… самолета? «Спитфайр» – подсказывает память. – «Нацисты рвутся к Лондону, чтобы убивать, надо остановить их любой ценой!»

Какие «нацисты»? Как остановить? Я не понимаю этого, но руки, кажется, действуют сами по себе. Мой самолет переворачивается, заставив дыхание замереть, потом дергается из стороны в сторону. Я понимаю, что это фигуры пилотажа: «бочка», «вираж», «переворот Иммельмана»… Моя машина рвется навстречу черной туче. Врагов, кажется, множество, они летят на крупных самолетах, чтобы… убить? Как тех детей в белых панамках? Нет! Я не хочу этого допускать! Теперь-то я могу что-то сделать!

Они несут смерть женщинам, старикам, детям… Дети! Детские сады, приюты, школы… Больницы… Ведь твари бьют по красным крестам, это знают все. Теперь знаю и я. Если бы я мог, я бы закрыл «Лондон» собой, своим телом! Жаль, что это невозможно, поэтому мой «Спитфайр» сейчас постарается защитить людей, сбив хоть десяток огромных черных теней, вырастающих в прицеле.

В горячке боя я забываю о ведомом, а вот «Кондоры» не забывают обо мне. Горячая сильная боль пронизывает тело, и я…

Я давлю желание вскинуться – рядом со мной самка, она не должна ничего заподозрить. Понимание того, что меня убили и теперь город беззащитен, затопляет меня, поэтому лежу, замерев. С трудом давя в себе слезы, я переживаю свое поражение. Пусть это поражение было только во сне, но я чувствую его так, как будто все произошло в реальности.

Моя самка спит… Ну, или притворяется. В любом случае у меня есть время, чтобы подумать о произошедшем. Что-то меня смущает в ушедшем сне, кроме его общей необычности. Пытаюсь вспомнить – было же нечто особенное, оно буквально проехалось по нервам… Кроме самоназвания врага, было же что-то еще, вот только что.

Бросив взгляд на самку, отмечаю, что Вика явно боится, и тут до меня доходит: я во сне думал о стариках, женщинах и детях. Дети – термин знакомый, «старики» – только теоретически, но «женщины»… Не самки – женщины! Это слово значит что-то важное для того меня, который во сне. Надо подумать об этом, а еще – почему боится Вика? Я же ей не угрожал ничем, а она явно испугана, даже побледнела вся.

– Что с тобой? – спрашиваю ее. – Почему ты боишься?

– Мой господин ищет повод для наказания, – отвечает она мне.

Еще вчера такой ответ воспринялся бы нормой, а сейчас… Сейчас он мне неприятен, не могу понять почему. Уже хочу сказать что-то, но в последний момент ловлю себя за язык – Дионис есть везде. Нужно позаниматься с самкой, может быть, это ее отвлечет? Все же что-то меняют мои сны во мне. Я просто чувствую это.

– Мне не нужно искать повода, чтобы наказать тебя, – судорожно пытаюсь сформулировать. – Наказание важно, лишь когда ты действительно провинишься. Иначе оно не имеет смысла.

Кажется, успокоилась. Вика не выглядит ребенком, поведение у нее, правда… Я не знаю, как охарактеризовать такое поведение, но мне хочется защитить ее от всех напастей. Почему-то нет подобного желания, о котором предупреждают учебники – оплодотворить на месте. Скорее согреть ее, хотя в личном помещении не холодно – здесь не тренировочный зал. Спрятаться бы от Диониса и успокоить Вику, но это просто технически невозможно.

– Давай разберемся, что ты не поняла на уроке, – предлагаю ей. Опять задрожала. Что же с ними такое делают? – Наказания не будет, будет разговор.

– Почему? – удивляется она. Ох, сейчас я буду манипулировать словами…

– Ты будущая мать, – объясняю я ей. – На свете существует такая наука: «генетика». Несмотря на то, что возможности твоего мозга невелики, повышая твой интеллект, мы можем получить более умных детей, что хорошо скажется на экспедиции.

– Спасибо… – едва слышно шепчет самка.

Верит ли она мне? Кажется, верит – дрожать перестала. Главное, конечно, чтобы мне Дионис верил, потому что у самки выхода нет, в отличие от искусственного интеллекта. Заниматься я с ней буду совсем не для того, чтобы сделать ее умнее, или ради заботы о потомстве. Только лишь потому, что мне это кажется правильным. Но вот для Диониса объяснение должно быть жестким.

– Показывай, что не поняла, – прошу я самку.

Она достает тетрадь, в которой записывала. Тетрадь эта моя, но Дионис в наши брачные игры не вмешивается, поэтому давать ей тетрадь безопасно. Красивый почерк, аккуратный. Кладет передо мной и встает напротив, сжимаясь. Явно рефлекторное действие, значит, ожидает боли. Почему-то этот факт вызывает возмущение. Почему?

Так я и думал. Вике непонятна терминология, то есть самок просто ей не учат. На мой взгляд, выглядит как разбазаривание ресурсов. Но раз там делают, значит, есть объяснение.

– Садись рядом, – предлагаю ей. – Если хочешь, можешь одеться.

Вот не думаю, что Вике комфортно ходить голой. Несмотря на то, что она должна быть готовой к спариванию по первому моему желанию, я считаю, что для этого время еще не наступило. В конце концов, до начала периода оплодотворения есть еще время, зачем же лишать самку комфорта?

Кажется, я ее очень удивил, – по крайней мере, с эмоциями она явно не справляется. Что же с ними делают? У меня просто не хватает знаний, а запрашивать библиотеку на эту тему может оказаться чревато. В конвертер я не хочу.

Буду сейчас ей объяснять, вот и увижу сразу, действительно ли она полуживотное или же дело в чем-то другом. Сдается мне, что не все так просто у нас с самками. Не хочу я о ней как о самке думать, хотя что такого в этом названии? Но кажется оно мне неправильным.

– Смотри, вот этот термин означает… – в быстром темпе рассказываю, даже готов объяснить более подробно, но этого явно не нужно.

– Тогда получается, что тут требуется несколько уравнений? – интересуется Вика.

– Правильно, – улыбаюсь я ей. Самка с удивлением смотрит на меня. – Ты хорошая, – информирую ее.

Какая улыбка у нее красивая… Просто как будто зажгли прожектор – теплая очень. Вика, получается, с ходу поняла, хоть и многого не знает. Выходит, их просто не учат, и совсем не потому, что интеллект не позволяет. Почему могут не учить, а вместо этого явно стимулируют на послушание болью? Не хватает информации, а взять ее неоткуда, но что-то подобное я уже когда-то читал. Правда, не помню, что и когда.

Пробую осторожно обнять самку, как рекомендует учебник. Она сначала напрягается, затем расслабляется, прижимаясь ко мне. Не знаю, действительно ли Вика чувствует мое тепло или же действует как выдрессировали… Хочется верить, что чувствует.

Виктория 5013

Моему самцу снятся сны. Очень активные, но при этом он может что-то шептать на незнакомом языке. Я никому ничего не скажу, потому что он относится ко мне как к хомо. Обещал не бить и все-все объяснил так, что даже я поняла. Фим очень хорошо объясняет, а ведь я не очень умная. Да и зачем нужен ум той, чья основная задача – давать потомство?

Неужели мне с моим несчастливым номером наконец повезло? Номер «тринадцать» несчастливый, я это хорошо помню. Мне об этом всегда говорили наказующие, когда я не знала, за что. Оказывалось, даже номера достаточно. Но самец относится ко мне как-то очень мягко, даже появляется надежда на жизнь без боли. Но это, по-моему, еще большая сказка, чем то, что происходит сейчас.

Мы идем на ужин, при этом Фим не дергает поводок, не заставляет идти на четвереньках, как другие, я же вижу… Стоит мне на что-то засмотреться, он останавливается рядом и ждет, делая вид, что о чем-то задумался. Кажется, я действительно попала в мамину сказку, где нет боли, а только тепло.

Я не спрашиваю, может ли так быть, просто принимая его отношение. Хотя, конечно, страшно становится от мысли… Вдруг это окажется просто игрой? Не хочу об этом думать! Не хочу!

– Выбери что тебе хочется, – говорит мне Фим, и я снова застываю. Как же выбрать, если возле кормушки столько незнакомых блюд?

– Позволено ли мне будет попросить моего господина… – не помню, как правильно формулировать эту просьбу, надеюсь, я его не сильно рассержу.

– Не можешь выбрать? – спрашивает он, отчего я виновато опускаю голову. Есть шанс, что пронесет?

Но Фим пока не хочет меня наказывать вроде бы. Он как-то очень мягко улыбается и набирает мне в тарелку… Наверное, все здесь еда, но половину продуктов я просто не знаю. Вот это красненькое, что такое, интересно? А вот эта зеленая веточка? Ее едят?

Мой самец отводит меня к столу, усадив перед тарелкой. Лежащее на ней мне знакомо, но не полностью, поэтому остается только надеяться: Фим не придаст значения тому, что я ем что-то неправильно. Конечно, хочется узнать, что это такое хрустящее с каким-то очень свежим вкусом попало мне сейчас в рот, но я просто боюсь открывать рот за едой. Разговаривать за едой может только самец, а самка имеет право отвечать на вопросы – и все. Пусть Фим кажется другим, но я его еще почти не знаю. А вдруг?

Ужин удивительно вкусный, наверное, это сделано для контраста, чтобы плач потом был более искренним. Самцам нравится, когда самки плачут, так говорит воспитатель. Точнее, уже не говорит, потому что нашу воспитательницу отправили в конвертер по возрасту. Тридцать пять циклов – предел. Но я запомнила, что она говорила, значит, мне нужно приготовиться.

Даже интересно, как мой самец будет меня наказывать. Провиниться я вроде бы не успела, но самец вину всегда найдет. Фим молчит, от этого, конечно, пугает, но тут ничего не поделаешь. Потом-то я, конечно, привыкну, а сейчас страшно от этой неизвестности.

– Пошли в душ, – говорит он мне, когда мы возвращаемся в личные помещения.

Самка должна вместе с самцом принимать душ утром и вечером, это обязательное правило и для него, и для меня. Поэтому я киваю и снимаю всю одежду. Он отстегивает поводок, тоже раздевается и ведет меня в ванную комнату. Тут я должна слушать его команды, ничего самостоятельно без приказа не делая.