Понимание

Полились слезки, потому что эмоции сдерживать она не умеет, да и не нужно ей. Сейчас успокою мою маленькую, и пойдем к тете Маше – обсуждать мои ощущения. Как-то она все-таки быстро восприняла меня. Неужели обычного отношения достаточно? Я не знаю, что это означает, ведь только-только школу закончил, но вполне осознаю: Катя – моя дочь. Ей очень нужен папа, и мама еще.

– Тогда, выходит… – она снова задумывается, что-то вспоминая.

Восемь лет какая-то консервная банка относилась к ребенку, как к животному. Восемь лет! При этом Катя разговаривает, вполне способна о себе минимально позаботиться и в своем уме. Как это у нее получилось? Надо будет внимательнее мнемограмму посмотреть – там точно есть ответ. Ну и…

– Не помешаю? – раздается голос тети Маши. Катя только сильнее прижимается ко мне.

– Заходи, тетя Маша, – приглашаю я ее в каюту.

– Ой, а что это за девочка такая хорошая? – сразу же удивляется тетя Маша, глядя на Катеньку. – Не бойся меня, я совсем не страшная, а знаешь почему?

– Почему? – заинтересовывается дочка.

– Потому что я вот так делать умею! – и тетя Маша корчит очень смешную рожицу, от которой Катенька опять улыбается, успокаиваясь.

– Мы готовы идти, – сообщаю я, беря доченьку на руки.

– Вот так даже? – тетя Маша явно удивлена, она такого, видимо, тоже не ожидала, но затем кивает. – Импринтинг… И как это произошло?

– Сам не знаю, – абсолютно честно отвечаю я.

Она ведет нас по совершенно пустым коридорам корабля, что демонстрирует – обо всем подумала глава группы Контакта, решительно обо всем. И вот мы входим в зал совещаний, где сидит довольно много офицеров, я замечаю и эмпатов, и психологов – они шевронами различаются, ну а у эмпатов глаза выдают многое, ведь они прислушиваются к Катеньке.

– Посмотри, все эти люди не хотят тебе плохого, – тихо говорю я зажмурившейся доченьке.

Она несмело открывает глаза, осторожно оглядывается и снова прячет лицо в моей одежде. Некомфортно ей, но, насколько я могу судить, не страшно. Просто не привыкла Катенька к таким толпам. Я киваю деду Саше, радуясь его присутствию, он улыбается мне в ответ.

– Товарищи, – обращается по флотской традиции к присутствующим тетя Маша, – мы собрались здесь для важного разговора. Сначала доложит аналитическая группа, затем послушаем самого младшего члена экипажа.

– Учитывая наш состав, опять приключения? – улыбается деда Саша, но сразу же становится серьезным.

– Группа интуитов считает, что в таком составе мы не найдем потеряшек, – спокойно сообщает тетя Лера, хотя она бабушка, конечно, но у нас просто так принято. – Должен лететь Сережа, на корабле, который сам выберет, и только в сопровождении квазиживых.

– История любит повторяться, – замечает дед. – Опять Сергей Винокуров выбирает корабль… А какой мотив?

– Мы считаем, что его визуальное совпадение с заботящимся о детях юноше поможет им не испугаться, а квазиживые морфируют под расу Лики, то есть визуально не будут казаться людьми, – объясняет тетя Лера. – Что скажешь, Сережа?

– Дар говорит, – вступаю я в разговор, – что судьба мне повторить историю прадеда.

– То есть эвакуатор, – кивает деда Саша. – А командиром кто?

В этот самый момент я вижу, что шеврон на моей руке меняет форму и цвет. Это зрелище меня завораживает, потому что оно совершенно невозможное. Зачем мне присвоили звание – понятно, в противном случае разум корабля меня просто не услышит, но у меня только школа и рассказы родителей за спиной! Ни Академии Флота, ни курсов каких, ничего! Как так-то?

Мусорщик. Семнадцатый

Большую глупость я тогда сделал. Молодой был, глупый, да сестренку любил… теперь я понимаю, что могло произойти: если их корабль провалился сюда, то нелюди убили всех. До меня не сразу дошло, что именно случилось, ведь другие реальности – это фантастика, но когда дошло… Уже было поздно. Пользуясь тем, что Ириша и младшие спят, я сейчас погружаюсь в глубины своей памяти. Я знаю, что не переживу возврата, но и не возвращаться не могу, ведь малышкам нужны разумные, а здесь… И снова встают перед глазами картины из памяти.

Блуждающую черную дыру мы с Ванькой не заметили, а навигатор он просто отключил, ведь мы на благое дело отправились. Два дурака, подумавшие, что сестер ищут недостаточно. Корабль… угнать помог мне Ванька. Его сестра тоже пропала, а маму после этой новости едва откачали. Не мог Ванька видеть мамины слезы, вот и рванул, ну и я с ним. По той же причине, на самом деле. Мы дружили с самого начального цикла. И вот снова воспоминания.

– Где это мы? – интересуется Ванька, едва только нас, сильно помотав, выплевывает в обычное пространство.

– Хороший вопрос, – вздыхаю я, пытаясь оживить навигатор, поэтому вокруг не смотрю.

Ванька, когда мы в черную дыру в процессе разгона, то есть на субсвете, попали, зачем-то дважды прыжковый двигатель дернул. Это я сейчас понимаю, что попали мы сюда именно поэтому, а тогда пытались сориентироваться, пока не сделали самую страшную ошибку – позвали на помощь. И за нами пришли. Откуда же мы могли знать, что выглядящие людьми совсем не люди. Ваньку уволокли куда-то, а я…

– Мерзкое животное! – слышу я крик, в котором нет ничего человеческого. – Ты станешь… – следующее слово я не понимаю.

Но затем приходит боль. Она преследует меня днем и ночью, я почти схожу с ума от этой боли. Меня лишают одежды, волос, даже имени. Я больше не Сергей, а… Семнадцатый. Это число выжжено у меня на лбу. Я не понимаю даже, что происходит, скатываясь в мир, где нет ничего, кроме мучений. Нет, меня не называют игрушкой, вовсе нет. Нелюди делают со мной вещи намного более страшные, да такие, что я просто впадаю в ступор, ничего больше не воспринимая вокруг. И вот тогда…

Неожиданно померкнувший свет мне не принес облегчения. Оказалось, что я уснул, а проснулся в полном одиночестве среди частично разбитых капсул. С десяток еще работали, и в них спали страшно искалеченные дети. Девочки и мальчик. Я не решился их будить, но осмотреть судно было необходимо.

Огромное насекомое я нашел сразу же, оно как раз поедало… Питалось оно. И хотело уже перейти к следующему блюду, когда будто кто-то вселился в меня – я схватил металлический стержень и проткнул это существо. Но той, что почти стала его блюдом, надо было помочь, ибо он мог быть тут не один. И вот я, действуя по наитию, просто забросил ее в немедленно вылетевший маленький корабль. Он так быстро стартовал, что я и не успел шагнуть на борт. Надеюсь, она жива осталась…

Затем я осмотрел корабль, не обнаружив больше никого и ничего. Хотя нет, еду обнаружил, ну и органы управления тоже. Насекомое я запер там, где нашел, а вот воду и брикеты, коих оказалось великое множество, прибрал поближе, но девочек будить не стал, мне надо было подумать. Я снова оказался в корабле, возможностей которого не знал, очень далеко от людей, при этом мне нужно было установить, где я и что происходит вокруг. Можно ли хотя бы убежать?

Сначала я приходил в себя, а затем просто от скуки принялся пробовать разные органы управления. Так я набрел на устройство связи, позволившее мне услышать, что происходит вокруг. Оказывается, корабль был обеспечен устройством пассивной связи. Услышав с детства знакомый язык Первых Друзей, я едва сумел остановить себя, чтобы не позвать на помощь. Раз люди оказались такими странными, могли же и Первые Друзья… И я принялся слушать, все больше осознавая простую истину: нас в этом мире нет. Нет Человечества, нет людей… они нас просто не знают.

Так я принялся готовиться, осваивать управление, чтобы вернуться. У меня было чуть меньше девяти лет, чтобы суметь отработать простые маневры, и отыскать хоть одну черную дыру. Затем я нашел внутри корабля еще один поменьше, только тогда поняв, о чем говорили Первые Друзья. Черный корабль, похожий на блюдце, был именно таким, каким описывали его говорившие между собой Разумные. Они называли это судно «кораблем Врага», даря мне понимание – нельзя на помощь звать.

Обнаружив прыжковый двигатель, я удивился – ведь получалось, что я могу теперь сделать то же самое, что натворил Ванька, наверняка уже упокоившийся. Но скука заставляла что-то искать, поэтому я перерыл полностью оба корабля. Вот тут и выяснилось, что целью нелюдей были одаренные, именно поэтому меня не убили, хоть и сломали. А Ванька, получается, оказался на совсем другом корабле – со здоровыми. Кораблей два было, только в этот поместили «корм», как было указано в найденной мною информации, а в тот – «исследовательский материал».

Жаль, я так и не узнал, что именно произошло и почему Человечества больше нет, но надеюсь, что вернуться смогу. Иришка предупредит Человечество, а меня не станет. Я знаю это совершенно точно: чтобы она и малышки спаслись, я должен умереть. И в эти часы я вспоминаю маму – какой она была, какой стала потерянной, когда пропала сестренка…

Мне очень нужно научить Иришку хоть чуточку доверять людям. А малышек постараться приучить к именам, хотя я чувствую, как время уходит. Я интуит, только какой-то неправильный, но тем не менее я чувствую: еще немного и будет поздно – Разумные, встретив корабль Врага, разбираться не станут. Буквально всем собой ощущаю, что еще совсем немного и станет поздно, а там, на той стороне, у Иришки и малышек точно будет кто-то близкий. Может быть, даже из моей семьи. Поэтому я должен сделать все возможное, чтобы они выжили, а я… Я уже не важен, да и устал очень сильно, поэтому так будет лучше для всех.

Мы в полете больше сотни лет точно, судя по тому, как за это время все успело измениться. На Гармонии, наверное, Четвертая уже эпоха идет, так что меня все равно никто уже не помнит и не знает. Иришу положат под мнемограф, чтобы увидеть мою историю. Может быть, люди хоть так смогут найти… Ну, хотя бы то место, где покоятся останки сестры. И мое последнее прости для мамы.

***

Я захожу в спальню… Мучили их страшно, на самом деле. Вот у нас открывает глаза Ириша, ей лет семнадцать-восемнадцать. Еще год-два, и убили бы, но повезло. Я глажу ее по лысой голове, вздыхая от этого зрелища, а она смотрит на меня, как на чудо. А я не чудо, я преступник, ведь нарушил все на свете. Но я искуплю! Обязательно искуплю, я верю.

– Сейчас, я только малышек… – начинаю я негромко, но она кивает сразу же, и я начинаю свой обход.

Вот у нас лежит Наташа. Я так ее назвал, потому что они не знают своих имен. По наитию назвал каждую и, кажется, угадал – соответствуют им имена. Наташа с номером двадцать восемь на лбу, ей лет десять-двенадцать. Еще немного, и начали бы ею играть совсем иначе, но успели сломать до того. У всех них проблема с ногами, у некоторых еще и с руками, а вот у малышки Леты что-то с позвоночником. Я глажу Наташу, как умею ласково, чтобы не пугалась она пробуждения, и девочка с неверием в удивительно синих глазах смотрит на меня.

– Доброе утро, Наташенька, – улыбаюсь я ей.

А дальше Женя, Валя, Инна, Мила, выглядящие почти одинаково, они чуть постарше малышки Леты, и кажутся мне сестрами. Один возраст, почти одинаковые внешне, да и номера у них один за другим, так что вполне могут быть и сестрами. Малышки спят еще, не буду их будить.

Лежат рядышком Веля и Влася – они близняшки, но номера отличаются, и что это значит, я не знаю. Они чуть помладше Вали. Ноги у обеих будто обгрызены, и культи очень страшно выглядят, как только выжили… Но держатся друг за друга, одинаково принимая ласку, совсем меня не боятся, хотя я уже страшный для них, потому что взрослый.

Ванда, Лета и Дея совсем маленькие. Они тяжело дышат и почти не шевелятся. Номера на лбу налиты кровью, по крайней мере, так мне кажется. Вот их я еще и обнимаю, моля Мироздание дать мне силы и умение, чтобы спасти всех.

Витя умер, судя по всему, по просыпании, а остальные мальчики – и того раньше, так что у нас только девочки; вместе с Иришкой их одиннадцать, ну и я двенадцатый, хотя номер на лбу у меня семнадцатый. По какому принципу наносятся эти номера, мне неведомо, но они есть…

Вроде бы в Темных Веках что-то подобное было, но я просто не помню уже, да и нет у меня сил больше. Только одно дает мне силы жить – надежда спасти этих девочек. Ведь, кроме них, людей в этом мире больше нет. Праматерь, скорее всего, уничтожили, а всех, кто оставался… Не знаю, почему тут так получилось, но разве это важно? Важно сейчас накормить малышек, а потом я пойду доукомплектую малый корабль и буду учить Иришку. Как научится, так и начну, нечего больше тянуть.

– Сейчас покормим маленьких, а потом переедем в другую комнату, – сообщаю я Иришке, еще раз ее погладив.