Сто шагов, чтобы простить

Тон, не терпящий возражений. Устало качаю головой, поднимаясь с кровати. Джинсы, футболка, толстовка. Смотрю на себя в зеркало и ничего не испытываю, хотя от прежней Дианы в отражении мало что осталось: бледный скелет с впалыми глазницами и скулами. Когда-то длинные светлые локоны напоминают паклю. Взгляд отсутствующий, а глаза мертвые. Такие же, как и я.

С трудом преодолеваю лестницу, у которой ждёт отец. Под руку выводит меня из дома, аккуратно усаживает в машину, одаривая тревожным взглядом. Мама молча садится рядом, автомобиль трогается.

Жизнь в нашей семье кардинально поменялась за столь непродолжительное время. Из атмосферы уюта и веселья жесточайшим регрессом откинуло в уныние и безысходность. Теперь никто не смеётся. И всему виной снова я.

Все делаем в тишине. Пока едем, пока паркуемся у больницы, пока заходим внутрь. Там наше неуютное молчание прерывает характерный для подобных заведений гул, но мне все равно. Желудок крутит и сжимает, вырабатывая горький привкус во рту, заставляя сглатывать слюну, чтобы снова не вырвать.

Устраиваемся у двери палаты, которую указали маме на стойке регистрации. Отец оставил нас вдвоем.

– Завтра приедет доктор Монтгомери.

– Наш сеанс только в понедельник, – монотонно отвечаю, глядя в одну точку, – в этом нет необходимости.

– А мне, кажется, есть. У тебя ухудшения, – очень осторожно, но, тем не менее, настойчиво, говорит мама. – Я думаю, что нужен внеплановый сеанс.

Резко поворачиваюсь, встречаясь с ее глазами, полными боли и отчаяния.

– Я люблю тебя. Но решать за себя больше ничего не позволю. И к врачу пойду сама.

Мамино возражение перебивает высокая стройная женщина, показавшаяся из двери.

– Мисс Уильямс!

– Это я, – с трудом поднимаюсь, ловя головокружение. Опираясь рукой на тут же подскочившую маму и прохожу прямиком за доктором.

– Присаживайтесь, – кивает на стул напротив, занеся пальцы над клавиатурой. – Какие жалобы?

– Резкая потеря веса, отсутствие аппетита, головокружение, тошнота, панические атаки на фоне пережитого стресса, – монотонно повторяю до дыр затертые симптомы.

– Ещё какие-то сопутствующие есть? – смотрит из-под очков в красивой оправе. – Сонливость, утомляемость, реакция на запахи?

– Только утомляемость.

– Понятно, – лихорадочно стучит по клавишам. – Дата последней менструации?

И тут все мое напускное спокойствие застопорило. Мысли молотом разбивают мозг, огненными всполохами озаряя самый вероятный исход развития событий. Резко становится дурно, глаза мутнеют, лоб покрывается испариной.

– Вам плохо? – женщина подошла ко мне, участливо предлагая воды.

– Сейчас пройдет, – принимаю бумажный стаканчик и залпом опрокидываю внутрь. Обмахиваюсь руками, приводя себя в чувство. – Последняя менструация была в начале декабря. Точные числа не помню.

– Что ж, – улыбается доктор, – тогда Вам, вероятно, к другому специалисту. Я сейчас проведу Вас к гинекологу, а потом с его заключением вернёмся ко мне и продолжим осмотр. Веса Вам катастрофически не хватает.

Под какой-то монотонный гул в голове делаю все манипуляции. Сначала убеждаю маму, что все в порядке, затем иду к гинекологу. Озвучиваю всё то же, что и ранее. Спускаюсь в лабораторию и сдаю кровь. Потом снова поднимаюсь к врачу. Столько нагрузки отзывается в теле бешеной тахикардией. Дышу медленно, как делаю при панической атаке, но дикая усталость буквально сваливает с ног, как только добираюсь до нужного кабинета.

И только на осмотре меня разобрало какое-то отчаянное волнение. Не может быть. Этого просто не может быть. Я не могу быть беременна. Но когда на мониторе, расположенном на стене прямо передо мной, я вижу крохотную точку, то уже понимаю. Ещё даже ничего не озвучено, а я захлебываюсь в своей панике, разгоняющий адреналин по венам.

– А вот и наш маленький, – певучим голосом произносит доктор, разбивая меня на куски. Разрывая уже подранное сердце ещё больше. Оно топит меня в крови, не давая выплыть. Слезы крупными каплями льются из глаз, обжигая кожу, словно кислота. А я все смотрю и смотрю на то, что теперь никогда не даст забыть весь тот ужас, и задыхаюсь. – Беременность приблизительно семь недель. Поздравляю.

Оглушающий гул закладывает уши, вырывая меня из реальности. Слезы застилают глаза, размывая монитор, врача, мир. Оставляют меня наедине с шокирующей правдой, которая полностью перевернет мою жизнь. Несколько рваных вдохов, граничащих с одуряющей болью, и я отключаюсь.

Глава

2

Trying Not to Love You – Nickelback

9 февраля 2022 года

Джеймс

Уже четвертый день я не пью. Вернее, нет, не так – не топлюсь с головой в алкоголе, заливая прорехи в сердце. Помню, как ржал над всеми этими соплями. Слово "любовь" для меня было чем-то иносказательным, нереальным, придуманным. Не верил, что когда-либо испытаю это эфемерное чувство. А что по итогу? Ломка невероятная, как у нарика с многолетним стажем. Корежит все кости, не давая возможности оправиться. Дышать… Дышать, твою мать, физически сложно. Что уже говорить обо всем остальном.

Когда-то сказал ей, что она держит мое сердце своими маленькими пальчиками. Сейчас я это ощущаю во сто крат сильнее. Только теперь красивые ногти впиваются в плоть, полосуя ее на тысячи шрамов.

Дни стали невозможными. Только бухло и спасало. Чтобы не думать, не вспоминать, не чувствовать. Чтобы просто не сойти с ума, потому что она прочно засела в моей голове. Во всем засела, пуская корни, разрастаясь, будто многовековое дерево.

Она.

Даже имени ее не произношу, чтобы не вскрыло вены беспощадно. В мыслях не озвучиваю. Только она. А все равно разматывает капитально.

Мэтью вытащил меня из конкретного дна. Нажраться как свинья и найти приключений на собственную задницу стало ежедневным ритуалом. В очередной из таких дней единственный друг, который у меня остался, психанул. Просто за шиворот выволок меня из нового бара и надавал по морде. А потом привел в чувство только одной фразой:

– Если ты действительно любишь, то хотя бы ради нее не превращайся в пропитую бесхребетную свинью!

Не знаю, что больше отрезвило: удары по щекам или предложение, которое сваливает в нокаут лучше любого кулака.

– Борись, твою мать! – орал мне тогда Мэт в лицо, тряся за грудки. – Во что ты превратился?! Смотреть тошно!

– Я пытался! – отвечал пьяным ревом. – Пытался, блять! Но путь к ней мне заказан, понимаешь ты или нет?! Понимаешь?!

– Возьми себя в руки, наконец, придурок! Ведёшь себя, будто тебе до сих пор пять. Наворотил хуйни – будь добр ошибки исправлять! – до сих пор помню, как Харрингтон кривился, отворачиваясь, – я надеюсь, что свой член ты хоть никуда не успел присунуть…

Если бы тогда мог, то просадил бы ему прямо по роже. Но во мне было слишком много бурбона.

– Да не хочу я никого, понимаешь… – уже тише, почти беззвучно. Задницей опустился на заснеженный асфальт и обхватил руками голову. – Я умираю без нее, Мэт… Каждый божий день мне тошно от того, что я просто просыпаюсь. Сгораю заживо постоянно, когда вспоминаю ее глаза, а в них только боль, отчаяние и лютая ненависть. Она меня выжигает. Выжигает! А ты спрашиваешь, трахаю ли я кого-то?! Да нахуй их всех! Нахуй!

– Тихо, – упал рядом со мной и привалился плечом, – понимаю. Поверь.

Тогда я был слишком загружен собственным дерьмом, чтобы обратить внимание на его слова. Но толк был. Поэтому сейчас, спустя почти два месяца после событий, разворотивших сердце, я ловлю на себе удивлённые взгляды сотрудников, пока поднимаюсь в свой кабинет.

Кажется, что только Ким мне искренне рада. Не сдерживается и выскакивает обниматься. С благодарностью глажу по спине эту маленькую женщину, слабо улыбаясь. Затем отстраняюсь и перевожу взгляд на дверь, избегая смотреть в сторону кабинета напротив.

– Там? – кивает и отступает. Набираю полную грудь воздуха, ступая на порог.

Отец поднимает глаза и удивлённо вздергивает бровь. Не ожидал – это понятно. Молча прохожу в глубь кабинета, сажусь напротив и складываю руки на груди.

– Спектакль закончился?