Сто шагов, чтобы простить

– Но… От него… От него…

– Ты любила его, – не спрашивает. Знает. – У тебя будет ребенок от любимого человека. Любимого. И плевать, что он из себя представляет. Это твой ребенок. Твой.

Мамин голос напитан непривычной твердостью. Но глаза… Глаза так и светятся теплом. Счастьем.

– Жизнь так легко забрать, дочка… Поверь. Нет ничего хуже, когда родители хоронят своих детей, – сглатывает и отворачивается. – Тебе выпал такой потрясающий шанс. Ты можешь стать матерью. Просто хватайся за него. Ты заслужила.

Каждая фраза – сдетанировавшая граната. Молчу, переваривая услышанное. Так и смотрю на женщину, которая столько сделала для меня, и не представляю, что для кого-то стану таким же человеком.

– Я боюсь, мама… Очень боюсь… Что он будет постоянно напоминать о том ужасе, который я хочу поскорее забыть.

– Глупая! – смеётся и обнимает. – Твой ребенок будет напоминать тебе только о том, как сильно ты любила его отца. И какая сильная ты, что после всего случившегося не отказалась. В первую очередь от себя.

– А если я не справлюсь, мамочка?.. Если не получится?.. Какая из меня мать?.. Я себя то на ноги поставить не могу…

– Моя милая, – целует в волосы и кладет подбородок на голову, как всегда делала в детстве, – ты сильная, смелая, стойкая. Не сломалась под гнетом всех обстоятельств. Я знаю, что ты будешь прекрасной мамой. Любящей и очень заботливой. Оберегающей свое дитя. Я знаю. Чувствую это. Просто сейчас надо немного постараться, чтобы привести в порядок здоровье. А мы с папой рядом и поможем. Всегда.

Вот теперь слезы льются не от бесконечной боли, сжимающей в тиски, а от какого-то призрачного, почти эфемерного счастья. Неопределенное, неизведанное чувство сковало по рукам и ногам, заставляя представлять, каково это – быть родителем.

– Представляешь… – шепчу задушенно, – я мамой буду…

– А я бабушкой. Вот номер, да?

И хохочет. Как умеет только мама. Весело, заразительно, легко. И я вместе с ней, отпуская добрую порцию гнили, точащую сердце, наполняя его, наконец, светом и любовью. Искренней и беззаветной. Чистой. Настоящей.

Дома перевариваю свалившуюся на меня информацию. Несколько дней будто в анабиозе нахожусь, осознавая в полной мере, что во мне растет ребенок. Постоянно глажу впалый живот, пытаясь на одном конкретном ощущении себя словить. Но не могу. Эмоции раскурочивают. Но не уничтожают, как раньше. А наполняют. Возрождают. Превозносят.

Долго гоняю в уставшем мозгу одну единственную мысль. Прокручиваю возможные варианты. Не понимаю, правильно ли я поступаю, но, всё-таки, набираю знакомый контакт.

Гудок.

Второй.

Третий.

– Диана.

Сердце гулко забилось в груди, на секунду перехватывая дыхание и выбивая всю решимость. Но только на секунду.

– Привет, Мэт. Твое предложение ещё в силе?

– Конечно, – пауза. – Принимаешь?

– Принимаю.

Глава 5

I Hate Everything About You – Three Days Grace

8 января 2022 года

Диана

Колотит. Каждую, даже самую крохотную, косточку выворачивает наизнанку.

Больше не могу. В какой-то агонии нахожусь и днём, и ночью, не в силах совладать с собственным телом, которое с мучительными спазмами губительно уничтожается. Я одновременно горю и тону. Тлею и пылаю. Разрываюсь и пытаюсь собрать себя по кускам. Но все тщетно. Все.

Ненавижу себя. Ненавижу… Пытаюсь ненавидеть его. Но получается только себя. За доверчивость. За глупость. За наивность. И за любовь, которая по-прежнему раздирает мое нутро. Раскурочивает душу в кровавое решето.

Срываю связки каждый вечер, когда бьюсь в бесконтрольных приступах паники и истерики. Горланю так, что кровь в жилах станет. У всех. Не у меня. Я ничего не чувствую, кроме всепоглощающей боли, унижения, гнева и ненависти. Я ненавижу Джеймса Тернера. Я пытаюсь. Я хочу ненавидеть. Но не могу. И это ещё больше уничтожает меня.

Мама не отходит от меня ни на шаг. Снова вызвала моего психолога. А у меня при одном взгляде на эту женщину события трехлетней давности триггером отзываются, заставляя ещё больше выворачивать свое больное сознание.

Господи… Больная…

Опять какие-то трубки, врачи, люди в доме… Хочу, чтобы никого не было рядом. Никого. Хочу умереть. Просто сдохнуть в одиночестве и не знать мужчину, перевернувшего мою жизнь.

Джеймс…

Запрещаю себе думать. Запрещаю помнить. До крови царапаю кожу, когда хотя бы намек на воспоминание всплывает в воспаленной памяти, чтобы просто не чувствовать. Чтобы физическая боль перебила моральную. Но не получается – руки разодраны в кровь, делая мой изможденный вид ещё более жутким.

Я знаю, что он приезжал. Что находился в непозволительной близости от меня. Что орал не своим голосом, заставляя всю округу участвовать в развернувшейся семейной драме. А каждое его слово, каждая интонация на разрыв аорты – я хотела захлебнуться тем фонтаном крови, которое заливает вязкой густой жидкостью сердце… Хотела… Но не смогла. Проживала всю боль на живую. По свежим шрамам. И снова умирала. И когда надежды на то, чтобы выбраться из того ада, в который превратилась моя жизнь, не было, мама с какой-то странной неуверенностью зашла ко мне.

– Дорогая… – долгая пауза. Непозволительно долгая. – К тебе пришли…

– Я не хочу никого видеть.

– Это мужчина… Представился твоим другом. Очень переживает за тебя.

Медленно оборачиваюсь. Каждый раз вижу по маминым глазам, что превращаюсь в живой труп. Страх вперемешку с безысходностью является неизменным спутником взглядов всех членов моей семьи. Пенелопа Уильямс не исключение.

– У меня нет друзей мужского пола. Только Маркус. Но его сейчас не может быть здесь.

Каждое грубое слово, брошенное в дикой пляске всепоглощающей ненависти, обижает родительницу. Словно хлыст бьёт по самому чувствительному месту – материнскому сердцу. Понимаю, что обижаю ее неоправданно и несправедливо, но ничего не могу с собой сделать.

– Мэтью. Его зовут Мэтью.

Резко отталкиваюсь от спинки и сажусь на кровати. Голова кружится, заставляя балансировать в воздухе тощими руками, чтобы удержать равновесие. Мама, не дожидаясь моего разрешения, просто уходит, а буквально через секунду в проёме показывается точечный профиль гостья.

– Диана! – не приветствие. Раскат грома среди моей унылой комнаты. Дикий ступор мужчины, когда он способен рассмотреть, во что я превратилась. Спешный шаг широких шагов. Мощные предплечья на моих, почти просвечивающих, запястьях. И глаза в глаза: серые в карие, испуганные в безразличные, живые в мертвые. – Господи…

– Здравствуй, Мэт, – каждая буква вылетает жутким скрипом, выдавая мое истинное состояние. Мужчина так и застыл в непередаваемо ступоре, продолжая повторять только единственное слово. Господи.

– Я его просто убью… Убью, блять… Убью.

Неразборчивый шепот гоняет воспоминания в голове, заставляя каждый раз возвращаться к одному единственному человеку. Мотаю головой из стороны в сторону, чтобы прогнать наваждение. Харрингтон замечает. Тянется ко мне в попытке обнять, но только больше усиливает разгоняющуюся истерику. Резко отскакиваю от протянутых рук и обхватываю своими себя, лихорадочно тряся головой и раскачиваясь на кровати. Слезы автоматом льются градом, вызывая ещё больший страх у Мэта.

– Тише… Тише, девочка, я не трогаю тебя, – трясет руками в воздухе, будто обезоружен, – успокойся… Диана… Дыши… Тиииииихо…