Россия – мой тёплый дом

– Не знаю, – помялась Лена, – может быть, эта тетя там спала.

– Вот тебе новость! Как же так? Дмитрий Николаевич ведь на казарменном положении? И вдруг какая-то тетя Поля?! Все ты что-то выдумываешь! Как это так, «эта тетя, может быть, там спала»? – в ярости напустилась тетя Люся на Лену.

– У нее был сонный вид. Только что проснулась, наверное. И дядя Дима угощал ее вишней. Может быть, она, как и дядя Дима, тоже на казарменном положении! – отбивалась Лена, как могла.

– Не знаю, не знаю, кто там в каком положении был! Но как это получается: никто не входил, а «она, может быть, там спала»!? И он угощал ее вишней!? – тетя Люся вконец расстроилась. Казалось, что ее огорчению не было предела.

Мы с Леной переглянулись и с тревогой почувствовали, что влипли в какую-то непонятную игру взрослых, в которой все почему-то очень недовольны друг другом: дядя Дима недоволен тетей Люсей, тетя Поля – дядей Димой, а тетя Люся – и дядей Димой, и тетей Полей.

Нужно было как-то спасать положение и, прежде всего, утешить тетю Люсю.

– Тетя Люся! – ласково произнесла Лена. – Дядя Дима только понарошку угощал тетю Полю вишней. Он клал вишню себе в рот.

– Вот видишь, совсем он не угощал никого вишней. Сам ее ел, – обрадовалась тетя Люся, обращаясь к Лене. – А то ты все выдумываешь небылицы какие-то.

– Да, – вмешался я, стремясь уточнить обстановку, как мне казалось, недостаточно четко обрисованную Леной. – Дядя Дима действительно клал вишню в свой рот. И говорил тете Поле: «Ну-ка отними». И тетя Поля отнимала вишенку у него.

– Как это так? – удивилась тетя Люся.

– А они боролись… Губами… – продолжал я свои уточнения. – И тетя Поля губами отнимала вишенку у дяди Димы… И съедала ее, а потом они снова боролась друг с другом.

– Вот ужас-то какой, с ума сойти, боролись из-за вишни, губами, говоришь! – всплеснула руками тетя Люся. Лицо ее внезапно сделалось малиновым, а голос громовым.

– Я покажу ему такую вишенку, что он всю жизнь меня будет помнить! – воскликнула она, сделав особый упор на слово «такую».

– А вы тоже хороши, лазутчики! – добавила она, смерив нас презрительным взглядом. – «Может быть, эта тетя там спала», – передразнила она Лену, – «а как вошла – не видела»!

С этими словами она выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью.

Мы растерянно посмотрели друг на друга. Мы старались быть настоящими лазутчиками, все делать, как можно лучше. Во всем слушались взрослых. Всегда говорили только правду, которую от нас зачем-то требовали взрослые, хотя, похоже, она им совсем была не нужна. У тети Аюси почему-то все время был обиженный вид, хотя с ней мы честно играли в лазутчиков.

И какую такую вишенку она покажет дяде Диме, да так, что он всю жизнь ее будет помнить? Разве бывают такие вишенки?

Визит юных лазутчиков в таинственный мир взрослых породил больше вопросов, чем принес ответов.

10. Чистка

Однажды в солнечный летний день где-то в середине 30-х годов отец сказал мне: «Сегодня поедем с тобой в Центр. Меня вызывают на чистку». При этом, кто вызывает и что такое чистка, он мне не пояснил, видимо, полагая, что десятилетнему ребенку нет смысла втолковывать столь непонятные для него вещи.

Поехали на только что впервые введенной в строй в Москве линии метро. Вышли из последнего вагона на станции Охотный ряд и тут же поднялись наверх, на угол ул. Горького. Когда мы подошли к первому от угла подъезду величественного светло-серого здания, мне сразу же показалось очень странным, что кто-то занимается столь грязным делом, как чистка, в таком роскошном здании да еще и в самом центре Москвы.

У самой двери отец остановился и сказал: «Подожди меня здесь, а если я не вернусь, поедешь домой один и скажешь обо мне маме-Дине». Это было еще более странным: оказывается, что здесь чистят не вещи, а людей и при том так, что человек после такой чистки может не вернуться домой.

Естественно, я не спускал глаз с той двери, куда зашел отец, хотя открывалась она очень редко. Тем не менее, со временем мне удалось разглядеть, что прямо за дверью – налево и направо – стоят два солдата с винтовками и с примкнутыми к ним штыками. Ничего себе чистка, если для нее используются винтовки. Похоже, что здесь, во дворце, в самом центре Москвы, находится что ни на есть самая настоящая тюрьма. И отца могут в нее посадить.

Несколько часов я провел в волнении перед заветной дверью, дожидаясь отца, прохаживаясь перед дверью и поглядывая в нее. Однажды из нее вышел мужчина в гражданской одежде и грозно крикнул мне:

– Мальчик! Что ты здесь делаешь?

– Папу жду, – ответил я.

Мужчина внимательно посмотрел на меня, потом на потоки машин, следующих по Охотному ряду, и сказал:

– Ну, жди – жди!

И исчез за дверью со штыками.

Отец вернулся заметно взволнованным и сказал: «Словно секира над головой просвистала».

11. Лена – сестра и друг

Без нашей дружбы ни сестра, ни я не выжили бы. Два года, на которые Лена была старше меня, в детстве означали очень многое. До определенного возраста она ростом была выше меня, больше знала и понимала, и потому была руководителем нашего маленького коллектива.

Мы как-то еще до войны смотрели немой немецкий фильм «Рваные башмаки» в маленьком кинотеатре им. Горького, располагавшемся на том месте, где сейчас на Зубовской площади находится сквер перед зданием «Счетной палаты».

Фильм был о тяжелой жизни немецких рабочих в кризис 1930-х годов. На экране большая семья, голодные, плохо одетые дети. Замученная заботами мать, безработный отец. Аккомпанементом к этим горьким кадрам звучала грустная фортепьянная музыка бедного тапера.

– Это о нас фильм, – неожиданно шепнула под музыку тапёра Лена, наклонившись ко мне.

– Что ты!? В фильме одни немцы! – не понял я.

– У меня, например, башмаки рваные, а у тебя как, крепкие? – ехидно поинтересовалась Лена.

Оказалось, что и у меня тоже рваные. Да, действительно, немецкий фильм во многом повествовал и о нашей жизни.

Мы постоянно бывали вместе, что вызывало искреннее удивление родных и знакомых, привыкших к тому, что братья и сестры обычно ссорятся и даже дерутся друг с другом. Но нам хотелось быть вместе. Мы находили опору друг в друге.

Мы любили вместе гулять. Нам было о чем поговорить и поделиться впечатлениями дня. По Теплому переулку, на Девичьем поле, по Остоженке или в Парке культуры им. Горького и даже на Воробьевых горах, хотя это было довольно далеко от дома.

Мы очень любили старый Арбат с его маленькими кинотеатрами и магазинчиками, в которых таилось множество приятных неожиданностей. Подчас в дождливую погоду, стоя у роскошной витрины кондитерского или фруктового магазина, мы деловито рассуждали о том, чему мы отдали бы предпочтение, если бы в наших карманах водились деньги.

– Нет, нет эти конфеты я не возьму, – говорил я, показывая на роскошную коробку с трюфелями. – Гораздо лучше будут сливочные тянучки.

– По-моему, трюфеля тоже ничего, неплохие конфеты, – возражала мне Лена. – Но мне больше по душе раковые шейки.

– А вот мне раковые шейки не нравятся. Они слишком приторны, – не соглашался я с сестрой.

– Лучше всего клюква в сахарной пудре. И кислая, и сладкая. И приятная, и полезная, – поучала мена сестра.

Мы совсем не завидовали тем, у кого были деньги, чтобы купить все эти лакомства и насладиться ими. Как ни странно, но мы искренне считали такого рода наслаждения столь ничтожными, что о них не стоит мечтать и к ним стремиться. Хотя, конечно, мы были совсем не против отведать что-либо из выставленных на витрине лакомств. Но у нас много было других, и, при том, настоящих радостей и, прежде всего, это были книги, дающие радость познания, и наши друзья, щедро дарящие нам «роскошь человеческого общения».

Многие годы мы с сестрой учились в одной школе, а потом – в авиационном техникуме, вместе были в эвакуации, во время войны вместе работали на торфоразработках в Удмуртии, а затем в Москве – в одном цеху на заводе имени Сталина, у нас были общие друзья и знакомые. Радости и горести делили на двоих.

Глава 2

Меня спасли книги и театр

1. Артиллерийский казус