Цунами. Дневник офицера внешней разведки

Этот угон вызвал в городе очередной переполох. Многие видели, как Спицын оседлал злополучную Яву, и Кузьмин задержал его, однако вскоре выпустил.

– Свидетели путались в показаниях, и следователь, зная судебную практику Яковенко, не стал рисковать, – с загадочной улыбкой сказал Сергей. – Дело прекращено. Забудь о нём, а сыночку зажиревшего папаши будет урок!

Лишь через много лет я узнал истинную причину чудесного освобождения Спицына от уголовной ответственности, однако нет смысла забегать вперёд. Мы добились главного, – Роберт прекратил катать красивых, но глупых девчонок на пляж.

Я шёл к Любе героем, а она со слезами на глазах вдруг попросила меня оставить её в покое. Вот когда мне впервые довелось понять, что красивая внешность представительницы прекрасного пола может резко диссонировать с обликом её души. Люба была похожа на свежий полевой цветок, а душа её напоминала чахлый росток на пропылённой безжизненной целине.

Вскоре она переехала в другой город, навсегда покинув славный полуостров Крым, даже не попрощавшись со мной. Она оказалась очень красивой, но самовлюблённой девочкой, не способной на выражение простой признательности. Видимо, история с Робертом сильно испугала её родителей, поскольку он, нисколько не смущаясь, хоть и без мотоцикла, однако продолжал приставать к Любе с недвусмысленными предложениями, а за квартирой постоянно следили какие-то подозрительные юркие оболтусы.

А затем у меня начался новый важный жизненный этап. После окончания десятилетки я предпринял попытку поступить в геологоразведочный институт, так как моя криминальная история, пусть и со счастливым концом, подпортила биографию, и мои документы, направленные в военное училище, якобы где-то затерялись, однако вдруг совершенно неожиданно провалил экзамен по профильному предмету – физике, хотя она всегда была моим любимым предметом.

Год был потерян, пришлось идти работать в службу электрических сетей, где я многое познал о людях, электротоке и разнообразных возможностях практически мгновенной гибели от него. С утра до вечера наша бригада разъезжала по району, обслуживая трансформаторные подстанции и монтируя высоковольтные сети электропередач. «Тока нет там, вот зараза, а ты, Сашка, – фаза, фаза!» – что-то подобное я слышал почти каждый день.

А через год я поступил в высшее военно-морское училище на факультет БРАВ и МП – береговые ракетно-артиллерийские войска и морская пехота, на этот раз мои документы были успешно приняты, видимо удачно составленная характеристика с места работы заслонила неприятный эпизод нахождения под следствием. О своём выборе никогда не жалел, детская мечта стать офицером по-прежнему была со мной, и успешно окончил учёбу в семьдесят третьем году, после чего был направлен для прохождения дальнейшей службы в войска Балтийского флота. За год до выпуска я женился на Татьяне – дочери офицера истребительной авиации, с которой живу до сих пор с тысяча девятьсот семьдесят второго года, однако как мы с ней познакомились, – отдельная история.

А мечтам Серёжки Спицына стать офицером было не суждено сбыться. Он мчался на какой-то Яве, не знаю, где он её раздобыл, наверное, угнал, неосторожно выскочил на перекрёсток и попал под колёса воинского грузовика, нёсшегося на предельной скорости.

Глава третья

Тёмно-синяя фланелевка (форменная рубаха), синий матросский воротник, чёрные суконные брюки, широкий кожаный ремень с латунной пряжкой и хромовые ботинки, – вот что пять лет я носил, поступив в училище. Голову украшала фуражка-бескозырка с лентой и кокардой в виде красной звезды в обрамлении золотистых листьев, мы её звали крабом. В белых перчатках с автоматом на груди перед строем своих сверстников, в присутствии начальника училища, преподавателей, курсовых офицеров и мамы, она стояла в толпе приглашённых родителей и плакала, я принял присягу, и потекли мои курсантские будни.

К казарменному положению, дисциплине и жёсткому распорядку я привык довольно быстро, хотя стены училища иногда снятся до сих пор. Замкнутость пространства мы компенсировали разнообразными проделками. Все были на виду, недостатки каждого лежали, как на ладони, и шутки отражали желание посмеяться над странностями или страхами друг друга.

Утром, как удар кнута, хлестнула команда «Подъём!». А один из нас, тот, что всегда поднимался быстрее всех, сноровисто совал ноги в ботинки, шнуровал их одним неуловимым движением и бежал первым в строй, чем удивлял, а иногда раздражал, вдруг заплясал на месте, как танцор кордебалета, и опоздал на утреннее построение. Выяснилось, что кто-то гвоздями прибил носки подошв к паркету. Вспоминая его телодвижения в ботинках, намертво прибитых к полу, мы долго хохотали до упада, а он перестал вставать в строй первым, предоставив это право другим, поскольку теперь прежде чем надеть обувь, брал её в руки и долго ощупывал.

Забавно было наблюдать, как один из нас в ужасе гладит себя по бёдрам, словно они утратили чувствительность. Оказалось, что ночью кто-то аккуратно зашил карманы его брюк.

Другой любил поспать так, что, как говорится, пушкой не разбудишь. Как-то раз после отбоя он, как всегда, сладко захрапел. Мы вынесли его кровать вместе с ним самим в коридор. Утром, проснувшись, он долго не мог понять, где находится. Все, покатываясь со смеху, долго обсуждали его изумлённо хлопающие длинные, как у девочки, ресницы. Уверен, что он до сих пор поминает шутников «добрым словом».

Кто-то до смерти боялся пауков, ему и устроили паука, – распушили верёвочку и стали тянуть под простынёю во время сна. Пробуждение было диким и ужасным. Все просто упали, схватившись за животы. Он, в самом деле, решил, что по нему ползёт ужасное насекомое, и буквально затрясся от страха, состроив жуткую гримасу.

Лёша Привалов отличался рассеянностью, решили проверить, насколько далеко этот миловидный парень зашёл в своём пороке. Из жестяной крышки от гуаши вырезали подходящий по размеру овал и прицепили к фуражке вместо кокарды. Эксперимент превзошёл все ожидания. Лёша ничего не заметил, ушёл по увольнительной в город, и там, как нарочно, попался на глаза патрулю.

Дежурный офицер, им оказался преподаватель нашего училища Сёмин, налился сухой и холодной строгостью, Лёше светило стопроцентное взыскание, однако увидев предмет, прицепленный к его фуражке вместо кокарды, Алексей буквально побелел и впал в такой жуткий ступор, что прохожие едва не вызвали ему скорую медицинскую помощь. Сёмин, к счастью, вскоре сообразил, что случилось, и отправил Алексея обратно в казарму, наказав срочно исправить нарушение формы одежды и попросив впредь быть более внимательным. Кстати, именно после этого случая мы крепко сдружились с Лёшей. Мне стало его так жалко, что я поклялся никогда больше не подшучивать над ним, и клятву сдержал.

Так мы коротали свободные часы на младших курсах, а повзрослев, забросили это дело. У нас появилось больше свободного времени, мы стали чаще бывать в городе и обзавелись новыми знакомствами.

Достаточно напряжёнными были первые два года, а дальше всё пошло как по маслу, лишь одно событие омрачило учёбу. Офицер-преподаватель, тот самый Сёмин, который когда-то поймал Лёшу с жестянкой на фуражке, по невыясненным до конца причинам покончил с собой. Поползли слухи, и мы узнали, что в отсутствие жены, она уехала к родителям в Брянск, он надел выходную форму, фуражку, взял кухонный нож, вогнал его себе под ребро, лёг на диван, потерял сознание от кровопотери и скончался.

Дело мгновенно засекретили, никакого официального следствия не проводилось, никто не мог понять мотивов его поступка. Говорили всё, что придёт в голову, например, утверждали, что, мол, им с женой по сорок лет, однако детей не было, и, скорее всего, именно это стало причиной трагедии, однако было трудно поверить в такое тем, кто хорошо знал Сёмина.

Жена у него симпатичная, говорили другие, всегда следит за собой, хорошо одевается, а в доме следователи не нашли даже завалящей копейки. Может быть, упрёки жены по этому поводу сыграли свою зловещую роль?

В общем, разговоры ширились и разрастались, а правдивой информации не было. Наверное, это необычное дело так и осталось бы загадкой, если бы не ряд неожиданных происшествий.

Как-то раз весной мы с Алексеем запланировали пойти в кино, однако его неожиданно назначили в наряд вместо внезапно заболевшего курсанта, и мне пришлось идти по увольнительной одному. Солнце зашло, и на улицы спустились таинственные синие сумерки. Решив сократить расстояние, я завернул за угол и увидел впереди одинокую тень, которая как раз в этот момент вышла из подъезда и попала в круг света, отбрасываемого фонарём.

Это была видная девушка с ниспадающими до плеч густыми русыми волосами, точёной, словно вырезанной из мрамора фигурой, нежным, как персик, лицом, впечатляющими тёмными бровями и большими светлыми глазами. Она была в новом модном платье цвета морской волны с замысловатыми перехлёстами на чётко очерченных практически идеальных плечах, а её длинные умопомрачительно стройные ноги украшали белые босоножки на высоченных каблуках.

Незнакомка миновала палисад и направилась к оживлённому перекрёстку, до которого надо было пройти несколько сот шагов. Там сиял свет, а в переулке освещение было неважным, вскоре оно почти совсем исчезло.

Я следовал в отдалении, не переставая удивляться, какими красивыми бывают девушки. Тем временем она вошла в полосу грязно-оранжевого света, отбрасываемого каким-то убогим фонарём, и вдруг у металлических мусорных баков к ней подскочили два юрких паренька в тёмных зловеще надвинутых на лоб модных кепках. Один – долговязый и сухой, как жердь, а второй – короткий и кривобокий. Аккуратно подогнанные новенькие серые костюмчики неплохо сидели на них.

В полумраке хищно блеснуло лезвие, моя незнакомка отпрянула назад, а её волшебные алые губы слегка приоткрылись от ужаса. В следующий миг я понял, что им интересна не девушка, а бусы, они были в несколько рядов обмотаны вокруг её нежной шеи, и даже издали бросались в глаза крупные жемчужины и агаты, а на груди светился великолепный сочный аквамарин.

Я кинулся на помощь, долговязый тип обернулся на стук моих каблуков и ощерился неприятными остро торчащими зубками.

– Иди, иди, шагай, краб, тебя это не касается, это наша девочка.

– А она мне понравилась.

– И что?

– Девушка, а кого вы выбираете? – с улыбкой спокойно сказал я ей.

– В-вас, – мило заикнувшись, тихо сказала она в ответ, и у меня сладко ёкнуло сердце от её необычайно бархатного голоса.

– Ах, ты, тварь продажная, забыла, как мы тебя от ментовки отмазали?! – фальшивым голосом взвизгнул Долговязый и замахнулся, чтобы дать ей пощёчину.

Я вовремя успел сильно толкнуть его, и он, отлетев, попал задом в смрадное жерло открытого мусорного бака. Коротышка кинулся ко мне с явным намерением сунуть нож под ребро.

Дальше всё получилось автоматически, до сих пор удивляюсь, как у меня так ловко вышло. Я упал на руки и сделал подсечку. Он кубарем покатился по асфальту, а лезвие жалобно зазвенело в сырой темноте. Грабитель потянулся к нему, чтобы поднять, однако я наступил на нож каблуком, и он поспешно ретировался, а Долговязый исчез во мраке на мгновение раньше.

Я подобрал нож, это была великолепная, хотя и самодельная финка с отливающей узорами рукоятью из берёзового капа янтарного цвета и впечатляющим клинком не менее двенадцати сантиметров в длину с лёгким скосом-щучкой, имевшим чрезвычайно острую заточку. В ножах я стал хорошо разбираться ещё со времён занятий в спортивном клубе, к тому же у отца хранилась замечательная ещё прадедовская коллекция охотничьих клинков, поэтому заставить себя выбросить такой замечательный нож в мусорный бак не сумел.

Девушка тихо подошла ко мне сзади и тронула за рукав. Я обернулся, и наши глаза встретились.

В этот волнительный миг мне вдруг стало понятно, о ком я мечтал всю свою сознательную жизнь. В те дни библиотекарь рекомендовала мне познакомиться с произведениями Ивана Ефремова, я как раз читал роман «Таис Афинская», и на миг мне показалось, что это именно она явилась из глубины таинственных веков, встала у мусорного бачка в тусклом свете покосившегося уличного фонаря и с восхищением посмотрела на меня. В её взгляде не было ни замешательства, ни страха, ни чопорности, ни показной манерности, она смотрела прямо, открыто и искренне.

– Благодарю вас, вы – герой…

– Просто они не были настроены драться, им ваши бусы были нужны.

– Надо же, решила, наконец, что стала взрослой, первый раз в жизни надела подарок бабушки, и на тебе! Пойдёмте, я вас познакомлю, только ничего не говорите о том, что произошло, у неё слабое сердце.

Знакомиться хотелось вовсе не с бабушкой, однако у меня хватило ума проявить терпение и такт, чем я горжусь до сих пор. Выяснилось, что Татьяна отправилась на концерт Шостаковича, куда её пригласила бабушка, – между прочим, известный в городе искусствовед.

Когда в сгустившихся сумерках мы подошли к арочным дверям и ионической колоннаде справа от башни со шпилем, сухонькая женщина с ухоженными седыми волосами, девичьей фигурой, чётко очерченным лицом и проницательными синими глазами повернулась к нам.

– Танюша, милая, сколько можно ждать? А, понятно…

Она оценивающе окинула меня с ног до головы, и щёки Татьяны сделались пунцовыми.

– Бабушка дорогая, это мой новый знакомый Александр, он проводил меня, ты знаешь, фонари горят не везде, и мне, честно говоря, было страшновато.

– В таком случае вот ему награда. – Замечательная женщина протянула нам пригласительный билет на две персоны. – Тем более, что я тысячу раз слышала этот концерт и знаю в нём каждую до диез, а вам будет полезно, и надеюсь, ты будешь возвращаться домой не одна, иначе я буду волноваться.

Так мы познакомились с моей будущей женой, она мгновенно заслонила весь мир женщин, все они, кажется, вдруг воплотились в ней, и это ощущение остаётся у меня до сих пор. Почему так произошло, я не знаю, может быть, потому, что главная женщина моей жизни, моя мама, скончалась незадолго до этого происшествия.