Керосиновый фонарь

самый выгодный тренд на бирже
и зелёный, и красный индекс.

Когда любишь – зависти нету
к расторопным, хитрым, успешным
с целлулоидной злой улыбкой,
отдыхающих в Куршевеле
или ездящих на Багамы.

Когда любишь – время бессильно,
новостные ленты беззвучны,
убивающий душу ужас
не страшнее детских рассказов
в пионерской летней палатке.

Не тревожьте ужасом душу,
не завидуйте тем, кто круче,
не копите сведений мутных.
Не стремитесь стать совершенным.
Просто будьте. Просто любите.

Любишь как будто…

Любишь как будто, но грубостью прокажён,
Словно, уснувший, прожёг сигаретой губы.
Душеповалу казённые правдорубы
Преданы жадно, ни денег у них, ни жён.
Нет бы смириться, засесть на своём суку,
Прочно вцепиться в кору, закрепиться ловко,
Гнёздышко свить, ведь понятно и дураку:
Сук точка ру не приемлет формат «ножовка».
Но, раздражаемый чем-то чужим извне,
Дверь открываешь, сквозняк запускаешь в сердце,
Гробишь идиллию, гасишь свечу в окне,
Бьёшь кулаком по стеклу до звенящих терций.
И разбегаются трещины, словно лёд
Там, под тобою, расходится полыньёю.
Грубая правильность не дорожит семьёю,
Целится тщательно, и рикошетом бьёт.

«Блажен поэт, что, будучи женатым…»

Блажен поэт, что, будучи женатым,
Не перестанет лирику писать!
Женитьба, брат, по сути – мирный атом,
На мрачном Марсе яблоневый сад.
Она царит над жизнью апостро?фом,
Несётся вскачь кочевником в седле,
Даря начало многим катастрофам,
И лирике погибшей – в том числе.
Сократ! Ты первым стал в большой когорте,
Кто не был от сего убережён!
Ты был велик – женат ты был на чёрте,
А мы – помельче в ранге наших жён.
Не спрашиваю тех, кто стал семейным,
Какой сегодня выдался денёк.
Мы все в одной чернильнице синеем…
Пока ты жив, пока ты одинок,
Сократ, ты знаешь: легче подвизаться
В простой одежде, даже босиком,
Чем вырядившись в пух цивилизаций —
У грамотной жены под каблуком.
В сознании рассеянном и мглистом —
Гибриде карася и порося,
Нельзя, Сократ, писать о вечном, чистом,
На двор под вечер мусор вынося!
Я видел многих истинных поэтов,
Что на мытьё посуды изошли,
Что вдаль бредут путём анахоретов,
Как будто «в мрачных пропастях земли».
Среди истерик каждый стал – сатирик…
Оставив все текущие дела,
Себе твержу: «Я лирик, лирик, лирик!»
Но что-то снова мантра не зашла…

«Послушай, Сократ, для чего ты сократствуешь?..»

Послушай, Сократ, для чего ты сократствуешь?
Послушай, Эзоп, для чего ты эзопствуешь?
Ведь этим стократно ты ближних не радуешь,
А только раздорам и сварам способствуешь.
Жене не приносишь ни драхмы за лекции,
Детишкам статира за вирши не выгорит.
И тёщи сентенции, вовсе не лестные,
В тебе обличат неискателя выгоды.
И плебс, и начальство, то зрелища требуя,
То хлеба, на слово твоё раздражаются.
Не модно сократсво, эзопство не трендово,
Они от людской глухоты отражаются,
К тебе возвращаются, жалят неистово,
Царапают всё, что отглажено лаково.
Уж лучше скитанье по миру Улиссово,
Уж лучше на подвиг натуга Гераклова.
Толпа порицает за все прегрешения,
Но самые-самые в мире несносные —
Сократство с эзопством, недуги душевные,
Которые всюду поэзии свойственны.

Страты