Советник президента 2

Советник президента 2
Владимир Алексеевич Колганов

Этот роман стал продолжением книги «Советник президента», опубликованной несколько лет назад. Здесь те же главные герои, но уже нет Михаила Булгакова, да и машина времени не понадобилась. Снова рассматривается гипотетическая ситуация – на этот раз вооружённый мятеж, чреватый возникновением гражданской войны. Фамилии некоторых известных персонажей не соответствуют реальности, поскольку в их уста были вложены слова, которые они, возможно, никогда не произносили.

Владимир Колганов

Советник президента 2

Глава 1. Всё тайное

Тем летом я отдыхал в Крыму. В молодости бывал здесь не раз и вот снова решил посетить знакомые места – приятель организовал путёвку в здешний пансионат, так что проблем с жильём и питанием не будет. В прежние времена приходилось ночевать и в палатке, и в благоустроенном сарайчике, даже на крыше дома спали несколько ночей, но теперь всё по-другому. Жаль только, что Кати здесь нет. Припомнился наш последний разговор. В тот раз я получил директиву из Администрации – никто и не думал ничего разъяснять, просто отправили электронное письмо за подписью помощника президента. Отныне я должен был каждую неделю отчитываться перед Ведьминским, тогдашним министром культуры. Это и доконало! Снова смотреть на эту лицемерную физиономию и слушать патриотические речи. Выслушивать замечания, заверять в совершеннейшем почтении и обещать начальству: сей минут исправлю… Нет, это выше моих сил! Так и сказал Кате, когда прочитал письмо:

– Приседать и делать ножкой – это, знаешь ли, не для меня.

– Ты не прав. Ради хорошего дела иногда можно и присесть, усмирить свою гордыню. От этого тебя не убудет.

– Катя! Разве ты не понимаешь, для чего я всё это затеял? Для того, чтобы не было таких начальников, как Ведьминский. Чтобы не приходилось унижаться, лгать и изворачиваться. А ты что предлагаешь?

– Ну тогда попроси Платова, чтобы назначил тебя министром культуры.

– Ты шутишь, а мне не смешно. Да любой нормальный человек, который согласится войти в правительство, в российское или какое-то другое, очень скоро потеряет человеческие черты. Это будет механизм, действующий по нажатию кнопки.

– Тогда предложи свою кандидатуру на президентских выборах, – смеётся Катя.

– Да уж, только этого мне и не хватало! Но, к сожалению, даже монарх не волен в принятии решений. Считается, что короля играет свита, а президента те влиятельные лица, которые его к власти привели. Если попытается делать всё по-своему, беднягу тут же скинут с пьедестала.

– И всё же, выход из трудной ситуации можно найти…

– Но только в том случае, если выход есть.

Катя ничего не ответила, только грустно посмотрела на меня. Так смотрят, когда неизбежно расставание…

Ну а теперь всё по-другому – где-то гремят пушки, самолёты сбрасываю бомбы, а я лежу кверху пузом на пляжном лежаке, солнце светит в лицо, с моря дует лёгкий бриз, и у меня ни малейшего желания куда-то бежать, кого-то агитировать, спасать. Всё потому, что надоело изображать из себя героя, теперь я только свидетель того, что происходит, и никто не сможет убедить меня в том, что я не прав.

Тут на песок рядом со мной присел старик. Огромные солнцезащитные очки, закрывающие пол-лица, седая борода и белая панама – встретишь его потом где-нибудь в толпе прохожих и не узнаешь. В общем, странный тип. И вот обращается ко мне, будто ему и поговорить здесь больше не с кем:

– Хочу вам кое-что предложить.

Вот так вот сразу выбрал меня из толпы отдыхающих и надумал осчастливить – даже на пляже нет покоя от тех, кто норовит всучить залежалый ширпотреб! Но он тут же пояснил:

– Я слышал, вы занимаетесь изучением загадочных событий в истории России, написали несколько книг.

– Да, было дело. Простите, а вы кто?

– Моя фамилия вам ничего не скажет, да и не хотелось бы на старости лет привлекать к себе внимание бывших коллег.

– Ну ладно. Так о чём же речь?

– Дело в том, что я служил охранником в резиденции Долгачёва, тут недалеко, в Форосе. После того, как его отправили в отставку, пришлось расчищать завалы, много там было разных документов. Что-то отправили в Центральный архив, что-то на Лубянку, но большую часть приказали сжечь. Так мы и сделали, но одну папку я утаил, больно уж обложка мне понравилась. Настоящая кожа, а внутри не документы, а чья-то рукопись, видимо, дневник или какие-то записи, сделанные второпях. Я уже потом пытался понять, что там написано, но почерк скверный, трудно разобрать, поэтому и отложил. А вот теперь, прочитав одну из ваших книг, решил, что вас это может заинтересовать.

С этими словами он протянул мне пакет, а потом вдруг спрашивает:

– Не подскажете, где тут туалет, а то, знаете ли, приспичило…

Я указал на кабинку вдали, на краю пляжа, он чуть ли не бегом туда, и больше я его не видел.

Сначала подумал – не бомбу ли он мне всучил, чтобы устроить здесь теракт, но нет – на самом деле, рукопись в чёрной кожаной папке, что-то похожее на роман или дневник. Не хватало ещё вместо того, чтобы наслаждаться красотами южной природы, разбираться в писанине недоучки-графомана. Но когда прочитал, напрягая зрение, всего лишь несколько строк, понял, что это, если не подарок судьбы, то уж во всяком случае предмет для пристального изучения. Но если б знал, чем всё это обернётся для меня, послал бы этого старика куда подальше!

Уже в Москве я занялся рукописью всерьёз, вооружившись лупой и компьютером, и вот… Однако цитировать текст не стану, очень уж коряво и занудно всё написано, лучше представлю всё так, будто я сам стал участником событий, то есть рассказ пойдёт от первого лица…

В 1958 году я был направлен в Колумбийский университет по программе студенческого обмена вместе с ещё тремя стажёрами, которые, как я предполагаю, работали в КГБ или ГРУ. Не каждому везёт в этой жизни, однако фронтовику никакие преграды не страшны, я быстро шёл по карьерной лестнице – после учёбы в ВПШ и работы в обкоме партии стал инструктором ЦК КПСС, а потом учился в Академии общественных наук. И вот теперь направили как бы на стажировку к нашим идеологическим противникам, и поначалу я представлял себя разведчиком в стане врага.

Так уж случилось, что как раз ко времени моего приезда в США на прилавках магазинов появилась книга Збинека Земана «Германия и революция в России», в ней были приведены копии документов из архива германского МИД периода первой мировой войны. За время учёбы я успел овладеть английским языком, а приехав в Нью-Йорк даже прочитал роман Пастернака «Доктор Живаго», который тогда только-только появился в продаже, впрочем, это к делу не относится.

Когда ознакомился с текстом телеграмм сотрудников германского МИД, я был потрясён! Каково было человеку, свято верившему в идеалы коммунизма, избравшему карьеру сотрудника аппарата ЦК КПСС, узнать, что германское правительство через своих агентов финансировало большевиков! Я решил более детально разобраться в том, что произошло накануне октября 1917 года, но в университетской библиотеке нужных книг так и не нашёл. Но как-то раз, когда копался в библиотечном каталоге, ко мне подошёл один американец, представился:

– Я Джон Хинкли, работаю в библиотеке Конгресса США. Прослышал о вашем интересе к событиям накануне Октябрьского переворота и готов помочь.

– Каким образом?

– У нас есть закрытые фонды, к которым имеют доступ только конгрессмены, но можно сделать исключение для гостя, с которым рука об руку воевали с Гитлером.

– Так вы тоже были там?

– Да, я участвовал в высадке в Нормандии, дошёл до Эльбы. Кстати, мы могли там встретиться.

Это вряд ли, потому что я всего полгода воевал, после тяжёлого ранения был демобилизован. Тем не менее, мы с Джоном почти однополчане, то есть он вполне заслуживает моего доверия, поэтому я согласился на помощь – дело того стоило. На всякий случай никому из моих спутников не сообщил о своей удаче – так оно надёжнее. Ну и началось моё знакомство с подлинной историей начала века.

И вот наступило прозрение, я понял, что октябрьский переворот – это ни что иное, как контрреволюция, положившая начало созданию уголовно-террористического государства. Теперь всё для меня стало предельно ясно – большевизм лицемерен, двуличен и лжив, советская власть была тотально коррумпирована с самого начала своего возникновения, а марксизм-ленинизм – это не наука, поскольку в основе его лежат принципы, свойственные людоедам. Многим жителям России не хватило и жизни, чтобы это понять, а я, едва перевалив порог тридцатилетия, разобрался в сути того, что произошло в моей стране.

Но что же делать? Как жить дальше, если по своим убеждениям я стал антикоммунистом, но партбилет по-прежнему лежал в кармане пиджака? Все последующие месяцы пытался разобраться в самом себе, в своих метаниях, но самолично поставить крест на карьере, положив на стол свой партбилет, я не мог – в те времена это равносильно было бы самоубийству. К сожалению, и тогда, и позже приходилось выполнять работу, которая не прибавляла уважения к самому себе. В сентябре 1965 года были арестованы писатели Синявский и Даниэль, вина которых заключалась в том, что они, подобно Пастернаку, опубликовали свои произведения на Западе. В то время я был первым заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК, поэтому пришлось подписать рутинную в подобных случаях сопроводиловку к записке КГБ, касающейся деятельности двух писателей. Ну мог ли я не поставить свою подпись тем более, что это вовсе не указания ЦК? Речь в записке шла о порядке освещения судебного процесса в печати, а вовсе не о том, какие именно обвинения следует предъявить, как их обосновать, как формулировать решение суда. Однако надо понимать, что публикация за рубежом клеветнических, антисоветских произведений – это сильнейший удар по идеологии. Поэтому вполне логично, что дело взял под свой контроль идеологический отдел ЦК КПСС, где я тогда работал.

Всё шло совсем неплохо, но затем произошёл какой-то сбой – одно время я исполнял обязанности главы отдела агитации и пропаганды, но в должности меня не утвердили, назначили другого. Ну и как я должен реагировать на такое отношение к собственной персоне? Это же крах всей моей карьеры, крушение жизненных планов! Другой бы запил, а то и руки на себя наложил, но я стерпел, работал, как работал. И тут меня вызывает сам Дронов, член Политбюро, председатель КГБ, и с ходу заявляет:

– Тебе надо написать статью, скажем, в «Литературную газету». В ней ты должен заклеймить русских почвенников, причём не как националистов-шовинистов, а как пособников идеологии разрядки и мирного сосуществования. Эта статья станет криком протеста ортодоксально-революционного коммунизма против консервативного разворота советского интеллектуального класса.

Я ничего не понимаю – где я и где эти ортодоксы? Поэтому и спрашиваю:

– Юрий Владимирович! Но зачем вам это?

– У меня большие виды на тебя. Придёт время, и мы поставим всю страну с ног на голову, но прежде нужно создать тебе репутацию скрытого оппозиционера, для этого и нужна статья. После этого ты попадёшь в немилость, тебя снимут с должности и переведут на дипломатическую работу. Я позабочусь о том, чтобы отправили послом в Канаду, там ты наведёшь мосты с влиятельными людьми, представителями Запада. Прежде всего надо подружиться с Пьером Трюдо, главой правительства Канады, завоевать его доверие. Ну а затем, когда разберёшься в преимущества тамошней демократии, при поддержке западных политиков мы займёмся модернизацией политического режима и осуществим давно назревшую либерализацию экономики.

Я без раздумий согласился. Только уже потом задумался – а не провоцирует ли он меня с целью окончательно утопить? Да нет, Дронову достаточно шевельнуть пальцем, чтобы человек попал в тюрьму или в психушку. Видимо, он давно ко мне присматривался, и вот теперь настал мой звёздный час… Впрочем, нет, этот час был впереди, а пока я лишь увидел свет в конце тоннеля.

Не могу сказать, что, потеряв работу в аппарате ЦК, я оказался в положении отверженного. Когда приезжал в Москву, регулярно беседовали с министром иностранных дел, бывал и у Дронова. Я ведь по должности курировал нашу канадскую резидентуру, а заодно отчитывался перед ним о проделанной работе по согласованному плану – эта тема была настолько засекречена, что нельзя было даже использовать спецсвязь.

После того, как Дронов стал генсеком, меня отозвали в Москву, назначили на новую должность. Но в полной мере я развернулся уже при Долгачёве, который тоже был протеже Дронова. Помню, как вскоре после избрания Долгачёва на пост генсека пытался ему доказать, что он категорически не прав:

– Михал Сергеич! Нельзя использовать только те наработки, которые оставил нам Дронов. Нужно формулировать новые задачи, нужны новые лозунги.