Уходящее время

– Клевета! – размахивая кипой бумаг, со своего места вскочил курчавый гражданин с явными признаками значительности на лице, во всяком случае, так Тимофею поначалу показалось. – В нашей программе ничего такого нет. Кто хочет, может убедиться. Забор мы планируем сломать в обмен на содействие жителей окружающих домов в благоустройстве нашей территории, – и стал раздавать направо и налево сшитые скрепками листы, то ли с программным манифестом, то ли с перечислением грядущих преференций.

– Если уж брать, то в твёрдой валюте, – предложила председательша. – Впрочем, общему собранию решать.

Однако идея затерялась в шуме возмущённых голосов. С заднего ряда в воздух полетели прокламации, а вслед за тем стали скандировать что-то вроде лозунгов, но почему-то на манер речёвок фанатов на футбольных матчах:

– Сло-ма-ем за-бор! Сло-ма-ем за-бор!..

– Спартак чемпион! – раздалось в ответ, и теперь уже и со стороны передних рядов понеслось:

– Ди-на-мо впе-рёд! Ди-на-мо впе-рёд!

Самое странное, и оттого пугающее непредвиденными последствиями заключалось в том, что противники забора встретили отпор со стороны тех самых пожилых матрон, старых перечниц, пережитков того времени, когда воскресным днём вся футбольная Москва отправлялась на «Динамо». Вряд ли почтенные дамы лет эдак пятьдесят назад относились к категории футбольных фанатов, скорее уж это была привилегия отцов или мужей. Но в нынешних обстоятельствах такое их подвижничество было как нельзя более кстати.

Смущённые неожиданным ходом дискуссии, представители противоборствующих сторон призвали публику к порядку. Посовещавшись между собой, они предложили участникам конфликта разместиться по разные стороны от центрального прохода.

– Так будет проще контролировать расстановку сил и можно будет избежать рукоприкладства, – поддержала инициативу с мест председательша и попросила впредь высказываться только по повестке дня.

Удивительное дело, большинству участников собрания даже пересаживаться не пришлось. Видимо, и тут сработало нечто вроде классового чутья, разделившего жильцов и жиличек дома на правых и неправых. Увы, история повторилась уже в который раз.

Спор продолжался. Но постепенно его участники, по-видимому, исчерпав все доводы и контраргументы, стали мало-помалу переходить на личности.

– Я бы так сказала вам, сидящим справа, – начала свою речь активная общественница, завсегдатай собраний и непременный член родительского комитета школы. – Как лидеры, защитники интересов жильцов этого дома, вы ничто! Уж сколько лет жуёте всё одну и ту же жвачку. Лозунги поистрепались, флаги вылиняли. Пора признаться, что вам эти дела не по плечу, – словно бы подвела итог она и с явной издевкой в голосе добавила: – Убогие пустозвоны, способные только воздух сотрясать!

– Сама вы, как допотопный граммофон! – возмутился ранее заявивший о себе курчавый гражданин, как раз в этот момент достававший из портфеля новую кипу политических воззваний. – Несёте чушь, скоро плесенью покроетесь!

– Ах ты, брехливое чмо!

– Что ты сказала?

И пошло…

Тимофей давно заметил – характер портит лицо, уничтожает очарование, если, конечно, оно было присуще человеку изначально. Особенно жаль, когда такое происходит с женщиной. И ещё, его всегда поражали люди, которые по самому пустяшному поводу в карман за словом не полезут. И вот с глубокомысленным видом вещают ерунду либо же получают удовольствие от собственного хамства. Когда их слышишь, бывает, просто оторопь берёт. Господи! Да неужели культурный, образованный человек способен на такое? Неужели возможно разом забыть всё, чему учили, о чём мечталось когда-то, что в книжках прочитал? Если бы речь шла о выборе между жизнью или смертью, тогда ещё можно их понять. Но вот сейчас, словно бы соблюдая некий привычный ритуал, несут чёрт-те что, ничуть этим не смущаясь.

Ну что поделаешь – лицемерия Тимофей Петрович на дух не выносил. Готов был выслушать самое неприятное, даже резко высказанное мнение, если сказано это убеждённо, от души. Но вот если человек вьётся ужом, крутит, вертит сомнительными аргументами, как ему вздумается, а свою истинную цель прячет за красивыми словами – этого Тимофей не простил бы никогда.

Все эти соображения не давали Тимофею успокоиться и принять единственно правильное решение относительно того, что делать дальше. А между тем, участники дискуссии стали постепенно выдыхаться. Судя по всему, пришло время слегка передохнуть, собраться с силами и вновь пойти на штурм. Иду на вы! С железным скрежетом опустится забрало и…

Тут-то и созрела в голове Тимофея Петровича некая мысль: «А какого лешего мне надо? Зачем я сюда пришёл?» Как принято было ещё в детстве, когда терпеть было уже невмоготу и срочно требовалось выйти, он поднял над головой вытянутую вверх руку. К его удивлению, «учителка» поняла его несколько превратно.

– Да, да, пожалуйста. Слово предоставляется… – председательша указала на Тимофея неким перстом в виде шариковой авторучки и стала что-то торопливо искать в списке жильцов. – Вы из какой квартиры? Задолженности по квартплате нет?

Сообщив номер квартиры и фамилию владельца, Тимофей покосился на бухгалтера, которая, сверившись со своим списком, удовлетворённо кивнула головой. «Ну что ж, делать нечего, придётся выступать. Свобода слова в действии. Видимо, не зря боролись», – с усмешкой подумал Тимофей.

– Я вот о чём хотел сказать…

– А вот вы пройдите сюда, чтобы все вас видели, – предложила председательша.

– Ну, если вы настаиваете… – Тимофей кряхтя поднялся и направился к сцене.

Делал он это с явной неохотой, нарочито медленно, словно бы всем своим видом хотел показать, что вся эта затеянная ими канитель не может его уж очень беспокоить. Хотя бы потому что есть проблемы поважнее.

Но вот дошёл, наконец, до сцены и повернулся к залу. На него глядели две сотни пар широко раскрытых глаз. Некоторые – с удивлением, ведь никогда от него и слова не услышишь. Другие – с явной насмешкой, ну что такого особенного может сообщить им этот старикан? Кто-то, вероятно, смотрел с надеждой – с надеждой завтра при встрече завести ни к чему не обязывающий, минут на сорок разговор, благо повод для этого есть, теперь Тимофей уж не отвертится.

Никому из них угождать Тимофей не собирался. В сущности, ему было всё равно, как отреагируют на его слова. Во всяком случае, именно так мысленно себя старался успокоить. Мол, что бы не ответили, меня это не может волновать.

И вот набрал в грудь воздуха побольше и сказал так:

– Я вот, извините, не пойму, отчего столько шума вокруг этого забора?

По залу прокатился ропот.

– То есть как? – возмутился один из тех, кто расположился справа. Его поддержали слева:

– Зачем сюда таких пускают? Если ума не достаёт, чтобы понять, нечего ему здесь делать.

В заднем ряду возник и тут же затих истерический смешок.

Тимофей поначалу так и не нашёлся, что сказать в ответ. Только посмотрел в зал растерянно и улыбнулся. А потом сказал:

– Я-то надеялся, что вы мне объясните, а выходит, что объяснять должен я сам, – затем немного помолчал, как бы собираясь с мыслями. – Я вот что думаю. Нам же с вами здесь жить. Все мы имеем право голоса. А если не представляем толком, за что голосовать, ничего хорошего у нас с вами не получится. Правильно я рассуждаю? – Тимофей оглянулся на председательшу, сидевшую за его спиной.

– Так что конкретно вам не ясно? – пришла на помощь председательша.

– Мне ясно только вот что, – ответил Тимофей. – Ясно, что дело не в заборе. Если не наберёмся разума, никакой забор нам не поможет. В конце концов, там, за забором такие же люди, как и мы. С ними всегда можно обо всём договориться.

– Хотела бы я посмотреть, как вы убедите в этом наших оппонентов, – хохотнула дама слева.

– Не о чем нам с ними толковать, – прокричали справа. – Мы сами-то не можем прийти к общей точке зрения.

– Вот и я о том. А что если взглянуть на это дело с другой стороны? – примиряюще улыбнулся Тимофей. – Вера в то, что забор защитит от всех невзгод, на мой взгляд, столь же пагубна, как и наивность тех, кто считает, будто нам не нужны никакие запреты и заборы. А в итоге пострадают от непродуманных решений все, – Тимофей обвёл взглядом зал и продолжал: – Когда на простого человека, который во всех этих заморочках ни бум-бум, обрушивается лавина информации в виде противоречивых аргументов и мнений, ему совсем непросто разобраться, разложить всё это по полочкам. Тем более, если одно утаивается, а на другом делают акцент.

– Это кто же тут утаивает? – раздался возмущённый женский возглас. – Вы что же, утверждаете, что мы намеренно вводим граждан в заблуждение?

– Госпожа пайщица, успокойтесь! – вмешалась председательша. – Товарищ вовсе не вас имел в виду.

– Вы правы. Дело не в конкретных личностях, – согласился Тимофей, – и даже несовпадение высказываемых мнений тут совершенно ни при чём. Зло в нашей неискоренимой привычке судить обо всём на основании кем-то сказанных слов. Зло в нашей лени, когда недосуг самому в сути дела разобраться. Зло в нашем желании поскорей найти врага, объявить его причиной всех несчастий, затем осудить и не мешкая привести в исполнение суровый приговор. Ну а потом, когда наступит новая пора невзгод, будем искать следующего врага. И так до гробовой доски, до самого скончания века.

Публика, взволнованная и удручённая перспективой вечного поиска врагов, молчала. И только курчавый гражданин с кипой программных документов на руках никак не унимался:

– А что, будто нет у нас врагов?

– Враги-то есть, – Тимофей немного передохнул и продолжал: – Но главный враг для нас это мы сами. Чем раньше мы это поймём, тем скорее примем нужное решение.

– Так что же, я должна снять юбку и сама выпороть себя? – с этим вопросом обратилась к собравшимся молодая дама из третьего подъезда, вызвав оживление среди мужской части членов-пайщиков.

Однако предложение раздеться догола требуемой поддержки, увы, не получило. Зато с мест прозвучали выкрики:

– Это что ж будет, если каждый вместо того, чтобы работать, станет искать что-то там внутри себя? А жить-то нам на что прикажете?