Путь к счастью. Верить, чтобы жить

«Такого рода защита от страданий направлена уже не на аппарат ощущений, она желает подчинить внутренние источники потребностей. Крайним случаем такой защиты является умерщвление влечений – как тому учит восточная мудрость и как это осуществляет на практике йога. Если это удаётся, то тем самым достигается и отречение от любой другой деятельности (в жертву приносится жизнь), и мы иным путём достигаем опять-таки лишь счастья покоя».

Если в жертву приносится жизнь, то есть жизнь во всём её своеобразии, такую методу даже не стоит обсуждать, оставив эту возможность психиатрам. Пусть пичкают своих пациентов лекарствами, применяют гипноз или приучают к медитации – нам это ни к чему, поскольку мы ищем истоки подлинного счастья, а не заменителя.

Но вот Зигмунд Фрейд плавно переходит от «умерщвления влечений» к более разумным способам получения удовлетворения от жизни. Прежде, чем привести цитату, напомню, что понятие «либидо» в теории Фрейда служит для обозначения некой психической энергии, лежащей в основе как полового влечения, так и стремления к созиданию:

«Другая техника защиты от страданий пользуется смещениями либидо, доступными нашему душевному аппарату. Благодаря этому его функционирование становится более гибким. Задача состоит в такого рода смещении целей влечений, чтобы они не сталкивались с отказом со стороны внешнего мира, чему способствует сублимация влечений. Человек достигает больше всего, повысив уровень наслаждения от психической и интеллектуальной работы. Тогда судьба мало чем может ему повредить. Такое удовлетворение, как, например, радость творчества художника при воплощении образов своей фантазии или радость ученого при решении проблем и познании истины, обладают особым качеством, которое нам, наверное, удастся когда-нибудь охарактеризовать с точки зрения метапсихологии. Сейчас мы можем лишь образно сказать, что они кажутся нам самыми «утонченными и возвышенными», но их интенсивность невысока в сравнении с грубыми первичными влечениями; они не потрясают нашу плоть».

Нашёл, чем напугать! Тут Фрейд сопоставляет несопоставимое – наслаждения «ниже пояса» при хорошем здоровье в той или иной мере доступны всем, а вот наслаждение от творчества – это удел избранных. Так можно ли это сравнивать? Творческий успех надолго возвышает человека и в собственных глазах, и в глазах просвещённой публики, а высокая потенция… Не станешь же хвастать ею перед каждым встречным. Это тот самый случай, когда применима известная поговорка: делу – время, а потехе – час. Конечно, если дело доставляет удовольствие.

С психоаналитиком можно согласиться лишь в том, что этот метод не универсален, поскольку «не каждому дано». Ну а пугать нас тем, что творческий успех не защищает от страданий, – это всё равно что сетовать на то, что зонтик не защитит от камнепада. И тут Фрейд переходит к обсуждению ещё одного, на первый взгляд более надёжного метода защиты от напастей:

«Если уже этот метод [творчество] даёт наглядное представление о стремлении сделаться независимым от внешнего мира, о поисках удовлетворения во внутреннем мире психических процессов, то в следующем методе защиты от страданий эти черты ещё более усиливаются. Связь с реальностью здесь ещё меньше, удовлетворение достигается за счёт иллюзий, признаваемых как таковые людьми, что не мешает им тем не менее находить наслаждение в уклонении от реальности. Эти иллюзии суть порождения фантазии… На самой вершине такого рода фантастических удовлетворений стоит наслаждение произведениями искусства; посредством художника это наслаждение становится доступным и для нетворческой личности. Любому восприимчивому к воздействию искусства человеку оно знакомо как незаменимый источник наслаждения и утешения. Но легкий наркоз, в который нас погружает искусство, даёт не больше, чем мимолетное отвлечение от тягот жизни. Он недостаточно силён, чтобы заставить нас забыть о реальных бедах».

На самом деле, забытье вполне возможно. По себе знаю, что после просмотра хорошего фильма, например, «8?» Федерико Феллини или «Ночь» Микеланджело Антониони, ещё долго ощущаешь эмоциональный подъём, вызванный вновь возродившейся надеждой на то, что недовольство культурой, заставившее Фрейда написать цитируемую книгу, это дело временное и со временем возможен новый Ренессанс.

Но что делать, если нет возможности уйти в себя и стать независимым от внешнего мира?

«Энергичнее и основательнее другой метод, который видит единственного врага в реальности, являющейся источником всех страданий… Можно возжелать переделать мир, создать вместо него другой, в котором были бы уничтожены самые невыносимые его черты – они заменяются на другие, соответствующие нашим желаниям… На особую значимость претендует тот случай, когда множество людей совместными усилиями пытаются обеспечить себе счастье и защиту от страданий путем иллюзорного преобразования действительности. Мы должны признать религии человечества видами такого массового безумия. Естественно, каждый, сопричастный этому безумию, таковым себя не считает».

Тут можно привести примеры других, не менее радикальных попыток переустройства мира – некоторые проповедники счастья не успокаиваются и сейчас, но это тема для другой книги. Нас более интересуют варианты обретения личного счастья в кругу друзей или семьи. Особая роль принадлежит любви:

«Мною пока что не приводился один из методов… Я имею в виду, конечно, ту жизненную ориентацию, которая ставит в центр любовь и ожидает, что всякое удовлетворение будет следствием главного: любить и быть любимым. Такая психическая установка всем нам слишком хорошо известна; одна из форм любви – половая любовь дала нам прообраз наших стремлений к счастью, приобщив нас к сильнейшему опыту потрясающего наслаждения. Вполне естественно, что мы упорно ищем счастья на том пути, где оно нам встретилось впервые. Слабая сторона этой техники жизни очевидна, иначе кому бы пришло в голову променять этот путь к счастью на другой. Никогда мы не оказываемся столь беззащитными перед лицом страдания, чем когда любим; никогда не бываем столь безнадежно несчастными, как при потере любимого существа или его любви».

Казалось бы, Фрейду трудно возразить, но ключевое словосочетание в его рассуждениях о любви – это «путь к счастью». Надо признать, что человека на любом пути к жизненному успеху ожидает масса неприятностей, так следует ли удивляться им на пути к любви? Всё дело в том, что обретение любви нельзя сравнить с получением высокой должности или с победой на боксёрском ринге. Там всё предельно просто: если победил, получи желаемое. А вот в любви совсем не так – за неё приходится всю жизнь бороться, иначе внезапно можешь обнаружить, что уже нет любви. По сути, Фрейд это признаёт, однако приходит к неожиданному выводу:

«Можно избрать самые различные пути, будь они позитивными по содержанию цели (стремление к наслаждению) или негативными (избегание страданий). Ни на одном из них нам не достигнуть желанного результата. Счастье – в том умеренном смысле, в каком мы можем признать его возможным, – есть проблема индивидуальной экономии либидо».

Если либидо отождествлять с психической энергией, которая питает плотские наслаждения, это безусловно так. Однако если оно определяет и творческий потенциал, тут экономия совершенно неуместна. Судя по всему, Фрейд опять зациклился на сексуальных удовольствиях, и тем не менее в итоге делает вполне логичный вывод:

«Решающее значение приобретает психическая конституция индивида. Человек преимущественно эротический поставит на первое место чувственные отношения с другими личностями; человек с преобладанием нарциссического начала будет искать удовлетворения прежде всего в своих внутренних душевных процессах; человек действия будет держаться внешнего мира, на котором он может испытать свои силы».

И тут же добавляет:

«К счастью ведут многие доступные людям пути, хотя ни один из них не приводит к нему наверняка».

Так в этом и состоит смысл жизни: искать путь к счастью в надежде когда-нибудь его найти.

В общем, за исключением достаточно очевидных истин, Фрейд ничего не смог нам предложить. А вот акцент на сексуальных удовольствиях может и вовсе сузить наше представление о счастье, сводя его к редким минутам плотских наслаждений. Нет, с таким психоаналитиком нам не по пути.

Глава 14. Счастье без ума?

«Горе от ума» – эти слова не вызывают возражений не только благодаря таланту Грибоедова. В самом прогрессивном обществе интеллект редко становится залогом счастья – найдётся множество завистников, которые не могут смириться с тем, что их интеллектуальная ущербность очевидна, поэтому коллеги будут препятствовать его карьере, нанося удар исподтишка. Да и начальнику неприятно, если ему предназначена роль болвана в старом польском преферансе, даже несмотря на сохранение высокого оклада. Впрочем, Грибоедов достаточно точно описал эту ситуацию.

А можно ли обрести счастье, не прибегая к помощи ума? В пьесе Александра Островского «За чем пойдешь, то и найдешь (Женитьба Бальзаминова)» есть такой диалог:

Бальзаминова. А ты, Миша, не обижайся! Пословица-то говорит, что "дуракам счастье". Ну, вот нам счастье и вышло. За умом не гонись, лишь бы счастье было. С деньгами-то мы и без ума проживём.

Бальзаминов. Ещё бы! На что мне теперь ум? A давеча, маменька, обидно было, как денег-то нет, да и ума-то нет, говорят. А теперь пускай говорят, что дурак: мне всё одно.

Многие люди рассуждают так и в нынешние времена – для обретения счастья нужно выгодно жениться, а интеллект воспринимают как досадную обузу, которую не знаешь, куда девать.

У психоаналитика есть и другой способ добиться счастья без ума: секс как высшее наслаждение, не сравнимое ни с чем – в таком случае ум и вовсе становится помехой, а работает исключительно инстинкт. Развивая эту мысль, можно прийти к парадоксальному выводу, будто счастливы безумцы. Автор эпиграфа к пьесе «Горе от ума» был в этом убеждён:

Судьба проказница шалунья,

Определила так сама,

Всем глупым – счастье от безумья.

Всем умным – горе от ума.

Но вот что удивительно – учёные признаются, что они счастливы, когда делают открытия, а писатели, художники и композиторы испытывают те же чувства, когда им удаётся создать оригинальное произведение, какого прежде никто не смог создать. То ли они обманывают нас, то ли творят без помощи ума? Психиатр Михаил Кутанин попытался совместить талант с безумием – в конце 20-х годов были опубликованы две его статьи: «Гений, слава и безумие», «Бред и творчество». Вот что он писал:

«Творческий процесс, – это надо считать установленным – происходит вне сферы ясного сознания. Создать аналитическим умом, "надумать" картину, поэму, симфонию – нельзя. Для этого нужно иметь специальный дар, и самое произведение появляется в главных своих очертаниях неожиданно из таинственных недр бессознательного; оно приходит из тех же областей, где возникает бред и близкие к нему патологические и сходные с ними состояния».

Подробно эта теория обсуждается в одной из глав книги «Вообрази свой мир! Из жизни гениев и психов», а здесь ограничимся теми аргументами Кутанина, которые так или иначе связаны с проблемой счастья. Что это за «специальный дар», психиатр так и не смог нам объяснить, да и откуда ему это знать, если не создал ни поэму, ни симфонию? Что ж, пришлось призвать на помощь Ницше:

«В момент творчества ты только воплощение, только медиум высших сил. Что-то внезапно с несказанной уверенностью и точностью, становится видимым и слышимым и до самой глубины потрясает и опрокидывает человека. Тут слышишь без поисков, берёшь, не спрашивая от кого. Мысль вспыхивает, как молния… Это какое-то бытие вне себя, с самым ясным сознанием бесчисленного множества тонких дрожаний. Это глубина счастья, где самое болезненное и самое жестокое действует не как противоречие, но как нечто логическое».

Можно согласиться с тем, что мысль или образ приходит в голову внезапно, когда вроде бы нет никаких предпосылок для этого явления. Особенность этого процесса в том, что всё, казалось бы, происходит без участия ума. Однако Кутанин вслед за откровением философа приводит мнения известных композиторов:

«Моцарт изображает, например, в своих самопризнаниях процесс творчества, как непроизвольную игру мыслей и образов, озарявших его против его воли, как в прекрасном сне: "Откуда и как, этого я не знаю, да я тут и не при чем"».

Присутствие мысли означает наличие ума – ну и где тут признаки безумия?

А вот как Вагнер объяснял возникновение в своём сознании отдельных фрагментов оперы «Тристан и Изольда»:

«Вдруг постучался ко мне мой добрый гений, моя прекрасная муза, и всё осветилось в одно мгновение. Я сел за рояль и стал писать с такой стремительностью, как будто я всё уже знал наизусть».

Сходным образом процесс творчества описывает Чайковский:

«В другой раз является совершенно новая самостоятельная музыкальная мысль… Откуда это является – непроницаемая тайна… Сегодня, например, с утра я был охвачен тем непонятным и неизвестно откуда берущимся огнём вдохновения, благодаря которому я знаю заранее, что всё написанное мной сегодня будет иметь свойство западать в сердце и оставлять в нём впечатление».

Итак, по-прежнему неясно – что, откуда и почему? Кутанин пытается найти ответ во сне – к счастью, не в своих сновидениях:

«В психической полутемноте или, ещё чаще, в полном мраке душевной деятельности возникают симфонии, баллады, песни, сказки и произведения изобразительных искусств… Нередко художники, писатели и поэты сами сравнивают свои творческие переживания со сном… Когда мы всмотримся внимательнее в сонное переживание, то мы должны будем сказать, что границы между нормой и психической болезнью стёрты. Сумеречное состояние истеричного построено по тому же трафарету, что и сновидение».

Не стану злоупотреблять психиатрическими терминами, поскольку и без того ясно: в творческом процессе без ума никак не обойтись, но озарение вызвано не тем умом, к которому большинство из нас привыкло. Есть ещё кое-что, о чём речь пойдёт в следующей главе. А завершая главу о счастливых дураках попробую дать характеристику этому феномену.

Такой человек не сознаёт опасности. Его наивность в восприятии окружающего мира беспредельна. Он радуется всему, и даже падая с крыши небоскрёба он испытает чувство радости от свободного полёта, не думая о том, чем всё это закончится. Так и проходит его жизнь – но такого счастья не пожелаю никому.

Глава 15. Те же и «второе я»

Возможность обретения счастья во многом зависит от «второго я», от alter ego – если постоянно зудит и подсказывает что-то невпопад, пиши пропало! Если же становится добрым, внимательным помощником, тогда и в семье будет порядок, и в карьере ждёт успех, и уж, конечно, вас ожидает удовлетворение от творчества. Вы удивлены? А я вот убедился на своём опыте, что без «второго я» никак не обойтись – это и есть подсознание, в котором помимо нашей воли зреют оригинальные мысли и возникают образы, которые невозможно сконструировать, следуя привычным правилам. Ну а внезапно возникшая любовь? Ничем другим её не объяснить, кроме как «работой» подсознании – ведь мог пройти мимо, даже не посмотреть в сторону девицы, однако «второе я» словно бы кричит: «Это же она! Та, что предназначена тебе! Ты никогда не простишь себе, если сейчас не подойдёшь к ней и не скажешь…» Ну, что сказать, это зависит от конкретной ситуации. Можно, например, процитировать Юрия Олешу: «Вы прошумели мимо меня, как ветвь, полная цветов и листьев». Но такую чудную метафору не каждая девушка поймёт – иная обидится и убежит.

И всё же, в личных отношениях мы предпочитаем обходиться без «второго я» – зачем нам ненужные свидетели? Другое дело – творчество. Если намерен создать что-либо достойное, необходима помощь alter ego. В качестве примера цитирую фрагмент из романа «Превратности судьбы»:

«Можете мне не верить, но иногда я кое-что пишу. Обычно это происходит сразу же после сна и, что особенно обидно, на пустой желудок, так что более двух-трёх страниц не наработаешь. При этом в голове возникает некое шуршание, напоминающее шелест переворачиваемых страниц и словно чей-то голос, спросонья кто именно и не разберёшь, прокашлявшись для порядка, начинает зачитывать мне текст, только успевай записывать…»