Сахалинский репортаж. Вокруг острова на мотоциклах. 1957 год

Но мы не сетуем. Знаем – пилоты охинского звена «малой авиации» в шутку называют себя «воздушными чернорабочими», если нужно, летают в самых сложных условиях, садятся на крошечные площадки. Нет такого места на северном Сахалине, которое не было бы им знакомо.

Анатолий Сергеевич Боровский летает на совершенно новой для звена машине-вертолете «МИ-1» – недолго: три месяца. Но за это время он успел проложить маршруты во многие места.

С реки Пакостной вывозил хабаровчанина-геофизика с острым приступом аппендицита. Летал к сопке «Белый медведь», что стоит на реке Вервиль, в Пильтун, в Москальво.

И часто очередной полет означает спасение еще одной жизни.

– Рожениц приходилось возить… – вспоминает пилот.

– И… благополучно?

– Вполне. Правда, каждый раз сажают, предупреждают: «Смотрите, как бы в полете не родила». А как тут усмотришь! Кто знает, может быть еще придется принимать роды в воздухе.

В пилотской комнате резко звучит телефонный звонок. Командир звена берет трубку, отвечает коротко, поднимает глаза на Боровского:

– Да… Есть… Будет выполнено.

Закончив разговор, он быстро заполняет листок с крупной печатной надписью «Санзадание», протягивает его пилоту:

– В Чайво…Заберешь больного Ежикова – ранение нижних конечностей. К вечеру успеешь вернуться.

Боровской кивает, глубже натягивает на лоб форменную фуражку и выходит.

…А вот и наши попутчики, сразу шестеро – бондари с «Правды», направляющиеся на путину со своей снастью – деревянными угольниками, молотками, хитрыми металлическими скребками и уровнями, завернутыми в мешковину.

«АН-2», неподвижно стоивший до этого момента на площадке, вздрогнул и взревел во всю мочь.

…Парнишка лет шестнадцати, видимо, впервые совершает воздушное путешествие. Побледнев, он крепко держится за металлическое сиденье. Но глаз от окошка не отрывает.

Редкая панорама развертывается за бортом самолета.

Плывет мимо отлогое побережье с бесчисленным множеством озер, бурыми и рыжими клочками чахлой тайги, песчаными косами и отмелями.

Залив Байкал, один из крупнейших на острове, выглядит сверху неприглядно: по тронутому застывшей рябью мелководью разбросаны коричневые кольца, полосы и пятна. То ли мели особенные, то ли заросли водорослей – не разберешь.

За причудливой формы Сладким озером видны первые домики на песке у моря. Началось побережье – Астрахановка, Люги, Кирпичики.

Сам Рыбновск – это три поселка, отстоящие друг от друга километра на два.

Самолет теряет высоту, крыши домов, цехи и трубы рыбокомбината проваливаются куда-то наискось. Поднимая веера болотной воды, «АН-2» касается колесами земли.

Вокруг площадки – только песчаные барханы, густой низкорослый кедрач.

Улицы и дома поселка тоже тонут в песке. Он переметает узкие деревянные тротуары, засыпает завалинки и крылечки. По утрам вдоль улиц мелькают лопаты – нужно «откопаться», словно после доброй пурги.

Даже пешком трудно здесь передвигаться. Лошадь тяжело тянет тележку на широченных, обитых жестью колесах.

Необычная почва родила своеобразный вид транспорта: собаки или олени тянут вдоль берега груженую лодку. По воде легче.

Да, это осталось – песчаные бураны летом, ветер с Петровской косы – жестокий, почти сказочной силы «петрач», выкидывающий на берег катера и кунгасы, зимой – пурга, да такая, что человек по нескольку дней не может попасть домой.

– Бывают забавные случаи, – рассказывал нам один местный человек. – Пойдешь, например, в гости к соседям. Да засидишься. Глянешь в окно, а там уж ни зги не видать… Тут начинают собирать всякую снасть: веревки бельевые, возжи, ремни. Связывают все вместе, конец – тебе за пояс и пошел! Точь-в-точь как ребятишки воздушный змей запускают… Кружит тебя пурга, хуже чем в водопаде. Коли с первого раза не найдешь свой дом, соседи тянут обратно в сени – отдышаться. А как доберешься до своей двери, дернешь условно: дома, мол…

Да, климат не изменился за сорок лет, остался тем же. Но остального – следа не найдешь!

Старейший рыбновский житель, бывший партизан, рыбак, награжденный орденом Ленина, Петр Андронович Ковалев, улыбаясь, вспоминает:

– Тимошку – «Сыча» я, правда, помню. Его еще «королем туземцев» называли… Жулик, действительно, большой был. Да только неинтересно сейчас все это. Все давным-давно прошло и песком перемело…

Окно в комнате дрожит под пушечными ударами ветра, и песчаная пыль, пробиваясь сквозь стеклянный переплет, тонким слоем ложится на подоконник.

Много лет назад покончило рыбновское побережье с «фартой», и даже Петр Андронович не вспомнит сейчас точно, в каком году это произошло.

Старый неводчик живет в Рыбновске сорок пятый год. Он принадлежит к тем людям, которые навсегда сроднились с побережьем.

Если составить специальную таблицу, в которой лососевые породы рыб разместятся по своей ценности, то первое место на Дальнем Востоке займет камчатская чавыча, а второе – рыбновская кета.

Осенью, гонимые могучим инстинктом, косяки крупных рыб направляются из Охотского моря в Амур на нерест. По мелководью они проходят мимо Рыбновска. Здесь лосося вылавливают десятками тысяч центнеров, когда он не потерял еще ни своей жирности, ни прекрасных вкусовых качеств. В этом и заключается секрет славы рыбновской кеты. Дальше к устью реки лосось будет другим, качеством похуже.

Рыбацкая страда на одном из старейших сахалинских промыслов так же горяча, как любая другая путина. Бесконечно наматываются на валы лебедок урезы закидных неводов, ночью в море горят прожектора на заездках, бьется на песке рыбья масса в сотни центнеров, плывет по гидрожелобам в цехи обработки.

Если бы можно было окинуть взглядом сразу все побережье, картина бы представилась необычная. Прямо на песке у воды стоят зеленого брезента домики – стан экспедиционников – рыбаков-колхозников из Углегорского района. Чуть подальше бригада закончила притонение невода. Летят в воздух фонтаны белой пены, в кутце беснуются тысячи крупных рыбин. Дальше на север ведут лов бригады прославленных рыбаков – Сердитова и Тян Дян Дюна.

Жизнь кипит и на море. По солнечной, тронутой сверкающими зайчиками водной глади снуют катера с кунгасами, шумные мотодори, доверху залитые голубоватым рыбьим серебром.

И всюду – над станами, заездками и пирсами, на которых стоят рыбонасосы, – красные флаги и довольные лица. План взяли, да не один!

С одним из главных героев нынешней путины мы познакомились на центральной базе. Нам представили его:

– Александр Лебедев, комсомолец…

Навстречу поднялся молодой парень в ватнике, с крепкой шеей, с широкими квадратными плечами, словно специально созданный для того, чтобы ловить рыбу на этом трудном берегу.

В канун путины комсомолец решил опровергнуть мнение старых рыбаков, утверждавших, что работать на заездке невыгодно. С бригадой, набранной из сезонников, он взял неслыханное до сих пор обязательство: выполнить два путинных плана и, впервые в истории комбината, сохранить на 75 процентов заездок – сберечь государству почти триста тысяч рублей.

Александр немногословен:

– А чего рассказывать. Поедемте на заездок – сами все увидите.

Через несколько минут мотодори отваливает от пирса и, стуча мотором, разрезает мелкую волну. Заездок начинает приближаться.

Это своеобразный деревянный островок на сваях, длиной в 120 и шириной в 10 метров. На одном краю стоит брезентовая палатка, на другом видна стальная улитка рыбонасоса.

Едва взобравшись по торчащей из воды свае на скрипучие мостки, Лебедев машет рукой:

– Начинай!

Рыбаки воротком поднимают сетку, запирающую вход в заездок. Несколько человек быстро передвигаются по мосткам, подхватывают дель деревянными баграми.