Книга тайн

Дворец фараона, покои царственной принцессы Арсинои, дочери Птолемея Первого и царицы Береники Прекрасной.

Год 283 до н. э.

Молодой Ахилл ночью отправился на тайное свидание с принцессой Арисиноей. Молодая взбалмошная красавица уже месяц дарила его своей любовью. И об их связи, благодаря хитрости принцессы, пока никто при дворе не догадывался.

Арсиноя была дочерью царя Птолемея Первого от второй и любимой жены Береники. Принцесса пошла в мать и была такой же красавицей. Придворные без лести называли её самой красивой женщиной Александрии.

Принцесса была высока ростом и обладала стройной фигурой нимфы, словно боги намеренно создали её для того, чтобы позировать скульпторам, дабы могли они воспроизвести в мраморе то, что создано небожителями из плоти и крови.

Длинные черные вьющиеся волосы Арсинои опускались ниже плеч, и её смуглая кожа говорила о дорийском происхождении принцессы.

Настоящие египтянки при дворе Птолемея отличались от гречанок более низким ростом и более крупными чертами лица. Эти носили по давней моде пышные парики. Мать Арсинои царица Береника, также обладавшая роскошными волосами, никогда не пользовалась этим предметом туалета модницы того времени. И дочь царя всегда гордилась тем, чем наградили её боги.

Арсиноя носила легкую и небольшую диадему вместо закрытого калафа, дабы не скрывать красоту своих волос. Но глаза она всегда подводила, как это делали знатные египтянки.

Когда Ахилл проник через балкон в покои молодой принцессы, он увидел её сидящей на кровати. Она была в платье, украшенном золотым шитьем и драгоценными камнями, какие носили знатные египтянки, и в изящных сандалиях из золоченых нитей с жемчугом.

Ахилл явился в египетской рубахе без рукавов и юбке с передником. Таким его любила видеть Арсиноя. Его могучая фигура тогда открывалась во всей красе. Греки не считали такую одежду приемлемой, но все больше молодых юношей предпочитали именно египетские традиции.

– Ахилл!

– Арсиноя! Я так ждал часа нашей встречи. Я уже думал, что принцесса позабыла меня.

– Я уже давно удалила служанок и приказала им меня не беспокоить до самого утра. Они так болтливы. Сюда войти никто не посмеет. Мы одни.

– А царь? – спросил Ахилл, подходя к ней и садясь рядом. – Твой отец не может навестить тебя?

– Отец никогда не приходит ко мне в эти часы. Да и своим вниманием он меня редко балует. Он любит по-настоящему только моего брата Птолемея-младшего. Всех остальных сыновей и дочерей он ни во что ни ставит. Хоть я и дочь его любимой Береники.

– А что бы он сказал, если бы я попросил тебя в жены, Арсиноя?

– Не думаю, что царь на это согласится, Ахилл. Ему выгодно выдать меня замуж за какого-то царя во имя царства Египетского. Да и египетские традиции не позволят этого сделать.

– А у меня новости, Арсиноя. Твой отец собирается передать трон твоему единоутробному брату Птолемею.

– Что? – принцесса посмотрела на любовника. – Птолемей станет соправителем отца?

– Не соправителем, он станет царем. Твой отец добровольно передаст ему бразды правления государством. И тогда я стану просить нового царя, другом которого являюсь, отдать тебя мне в жены.

– Не стоит этого делать, Ахилл, – прошептала она и обняла молодого человека за плечи.

– Отчего, Арсиноя?

– Мой брат тебе также откажет! Египетские традиции все больше входят в нашу жизнь. Мы больше не македонские знатные люди из семьи Лагов. Мы семья самого царя.

– Но…

– Ахилл! – она прервала его. – Не стоит тебе тратить время на разговоры. Я сейчас принадлежу только тебе. В эти часы я твоя. Зачем тебе рассуждать о том, что будет завтра?

Она расстегнула застежку каласириса и он спал с её плеч, обнажив грудь красавицы. Ахилл не заставил себя уговаривать и, в свою очередь, расстегнул пояс и его одеяния упали вниз.

Записи из дневника Крылова.

Москва 1918 год.

Марина вернулась….

Я лег спать рано. Работать мне не хотелось. Было холодно, а побаловать меня горячим чаем некому. Жены нет, и никто не поставил чайник на огонь. Конечно, я мог и сам это сделать, но в доме кроме кипятка и двух кусочков пайкового сахара для чая нет ничего.

За окнами шумел ветер и странно завывал в каминных трубах. Мне снились рабы срывающие цепи. Уже два дня я работал над статьей для журнала «Борьба классов» о восстании рабов в Пантикапее в 102 году до н. э. Нужно было показать весь накал «классовой борьбы», дабы отработать паек. Подобный труд совсем не был мне интересен, тем более что нужно было «связать» восставших рабов с восставшим против «гнета царизма» пролетариатом России. Но что делать? История Деди власти не интересовала. Вот и выводил я на бумаге строки о «гениальных предвидениях» господина Маркса и о движущей «силе истории». А завтра еще придется все печатать на машинке. Ибо выделенная мне для работы машинистка делала по три грамматические ошибки в каждом предложении, а о запятых вообще имела самое смутное представление.

Ночью я проснулся. Не знаю почему. За окнами не стреляли, как обычно, и, кроме монотонного завывания ветра, ничего не мешало мне спать. Но я проснулся, словно от громкого окрика.

Рядом с кроватью сидела женщина. В тусклом свете свечного огарка её лица видно не было.

– Кто здесь? – спросил я, привстав с постели.

Она в ответ лишь произнесла мое имя:

– Кирилл.

Я сразу узнал голос. Это была Марина. Она вернулась и была рядом со мной. Мое сердце начало бешено колотиться. Только потеряв её, я понял, как она мне дорога.

– Марина?

– Ты успел забыть жену?

– Марина? Это и в самом деле ты?

– Это я, Кирилл. Я рядом с тобой.

Я вскочил с кровати и обнял женщину. Я вдохнул запах её волос, и мне захотелось стоять вот так часами, не отрываясь от неё. Я всю жизнь писал работы, которые покажутся скучными множеству людей, и сейчас мне трудно столько лет спустя описать мои чувства. Но могу сказать, что это был тот самый миг счастья. Тогда я это понял.

– Марина! Здесь произошло нечто странное. О тебе никто не помнит…

– Тише, Кирилл. И не дави так сильно.

Она отстранилась от меня. Я с неохотой выпустил жену из объятий.

– Но ты вернулась. Я знал, что ты была. И ты есть.

– Не все так просто, Кирилл.

– А что такое, Марина? Что случилось? Куда ты пропала.

– Я должна была уйти, Кирилл. И все из-за твоего Деди.

– Деди? – удивился я.