Церковь воинствующая

А однажды отец Алексий слышал райское пение и видел Самого Господа, Который сказал ему: «Паси овцы Моя, паси избранныя Моя, внемли стаду Моему. Аз же тя поставих над оным стадом горою святою Моею и стража церкви».

14 февраля 1814 года за божественной литургией возвещено было ему от Ангела Господня, что с этого дня он начал проходить ангельскую службу, и в ту же ночь в сонном видении он поклонялся в алтаре Сущему в огне и в свете неизреченном, Самому Богу.

Сам отец Алексий никак не комментирует этих событий и это наглядно свидетельствует о его духовной мудрости – не отвергать и не принимать, ибо хорошо знал из учения святых отцов, что суть христианской жизни не в получении утешений и откровений, а в терпении находящих скорбей. Лишь спустя много лет, незадолго до смерти он расскажет о них всего лишь одному близкому ему по духу человеку, игуменье Марии. Ей же одной рассказывал он и об искушениях дьявольских.

«Во время ночных молитв и поклонов, – записывает она с батюшкиных слов, – враг так сильно смущал его, что приподымал от земли и сильно ударял об пол, и только Божие подкрепление и защита хранили его. Когда же, по немощи телесной, он успокаивался сном, то и тут бесы не оставляли его в покое, толкали и кричали: «Что ты спишь? Царь едет», или: «Пожар у тебя в келье, и ты погибнешь», или: «Воры расхитят у тебя всё!» Каждый раз, пробуждаясь от таких видений, праведный иерей сей творил поклоны или читал Псалтирь и тем укреплял телесную немощь».

В собственных записках отца Алексия есть такие слова: «Попусти Бог на мя искушение и множество многое диаволов снидеся; едва-едва мог именем Господа Бога моего избавитися от них. И литургию едва мог отправити, сопротивляхся им, и заступи мя Пречистая Богородица Владычица и святые Ангелы и угодники Христовы, а, впрочем, что скорбей и болезней от злых диаволов принял, также нощных злых видений Божиим попущением за грехи мои тяжкие, но милостию Божиею спасен был».

Однажды, измученный диавольскими искушениями, отец Алексий молился перед образом Спасителя, чтобы Господь разлучил его душу с телом – и увидел, как образ Спасителя прослезился, и услышал голос, который обещал ему венец праведный.

В одном из своих писем к игуменье Марии батюшка писал: «Терпи, надейся и получишь помощь Божию, а с ней возможешь победить и все восстания врага душ человеческих. Не было бы искушений, не было бы и венцов. Воина за то и венчают, что он грудью стоит против врага за своё Отечество. Враг же души нашей гораздо опаснее всех тех врагов, которые бывают в обыкновенном сражении».

Все эти искушения, как видим, отец Алексий побеждал смирением, считая виною попущения их исключительно свои грехи, тем самым ещё раз подтверждая свою осведомленность в святоотеческом учении, которое при любом искушении советует произносить слова благоразумного разбойника: «Достойно по грехам моим приемлю. Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем».

* * *

Как уже было выше сказано, главным занятием отца Алексия после видения Ангела Божия была молитва, пост, бдение и регулярное совершение служб церковных. Нам, живущим в более расслабленное по духу время, уже само ежедневное совершение суточного круга богослужений кажется бременем неудобоносимым, а если вспомнить ещё, что утреня во всех храмах тогда по уставу начиналась в четыре часа утра, после чего следовал двухчасовой перерыв и служилась литургия, то и просто настоящим подвигом. А отец Алексий при этом придерживался ещё и монастырского устава. Молился он, как свидетельствуют очевидцы, постоянно и в своей келье, которую вынужден был пристроить к дому, чтобы не только не стеснять своими подвигами домашних, но и иметь возможность скрывать их от посторонних глаз.

Семейство отца Алексия к тому времени состояло уже из пяти человек: жены Марии Борисовны, женщины очень трудолюбивой и набожной, сына Льва и двух дочерей – Надежды и Татьяны. Позднее у него жили родной брат Александр, заштатный дьякон, и восприемная дочь Матрона.

Дела подвижнические для человека, живущего среди общества, в котором во все времена было немало нищих и убогих, не может не сопровождаться делами милосердия.

Так было и с отцом Алексием. Бедных и неимущих он наделял, чем мог. Часть денег, которые получал от богатых почитателей, отдавал на украшение Бортсурманской церкви, но большую часть, по слову Божию, раздавал неимущим. Поскольку все священники тогда, в том числе и священники-монахи (кстати, вплоть до 1961 года, до богоборческих хрущёвских нововведений) были на «кружке», то есть получали на руки пожертвования за исправление треб и иных богослужений, а не зарплату, как теперь, отец Алексий имел возможность с неимущих и бедных за исполнение треб и служб церковных деньги не брать. Более того, благодаря этой самой «кружке» имел возможность бедным раздавать холсты, чулки, другие необходимые вещи, от своих трудов – лапти, которые плёл обыкновенно после обедни, сидя на лавочке перед окном своей кельи. Частенько крестьяне, которых постигало бедствие (пожар или падёж скота) находили у себя неизвестно кем подкинутые деньги, которые помогали им заново отстроиться и поправить хозяйство. Никто не знал, откуда приходила эта чудесная помощь, пока однажды не увидели, как отец Алексий, подобно святителю Николаю Чудотворцу, тайком подкладывал деньги одному погоревшему мужику. Такое поведение, конечно, не могло не привлечь к доброму пастырю простых и отзывчивых народных сердец.

До выхода за штат отцу Алексию много приходилось ездить по приходу для исполнения треб, и ездил он ко всем с великой радостью и готовностью. А вот в гости ходить не любил, поскольку не любил проводить время в праздности и в пустых разговорах. Поэтому от приглашений всяких постоянно отказывался. Бывал лишь, да и то в самых крайних случаях, у своей внучки, супруги отца Павла Вигилянского, у сына Льва, бездетного священника соседнего села, да у помещика села Бортсурманы Д. С. Пазухина, которого любил и уважал. Семейство Пазухиных в свою очередь глубоко почитали отца Алексия за его многотрудную праведную жизнь. Уважали и почитали его и многие другие помещики, не только из ближайшей округи, но и из соседних губерний – ездили к нему, писали ему письма, испрашивали благословения на те или иные дела, просили совета, святых молитв. Все они признавали его за великого угодника Божия, молитвенника и целителя.

Надо сразу сказать, что, практически, все свидетельства о силе молитвы отца Алексия и случаи его прозорливости относятся к последним десяти-двенадцати годам его праведной жизни. А это ещё раз напоминает ревностным не по разуму, что путь духовного совершенствования долог и труден, и далёк от всякого самочинства.

Тогда же отец Алексий стал принимать и страждущий, чающий помощи народ. Желающих предпринять какой-либо подвиг он или благословлял или отговаривал, смотря по откровению свыше. Больных и немощных исцелял молитвами своими. Страждущих утешал словом Божиим. Порою читал приходившим наставления, но всегда с такой кротостью и любовью, что невольно привлекал сердца. Единственные, к кому он относился строго, были колдуны и ворожеи. Их он даже не впускал к себе и приказывал передать, что примет только тогда, когда они покаются перед Богом и бросят своё бесовское занятие. Порицал он не только самих колдунов, но и всех, кто к ним обращался. Поскольку сам отец Алексий не любил праздности, он и других всегда учил трудиться.

По выходе за штат за девять лет до своей кончины отец Алексий передал своё место отцу Павлу Вигилянскому, как уже было сказано, женатому на его внучке от старшей дочери Надежды, а вместе с местом – и все заботы по хозяйству, и уже больше не входил в них. Таким образом, удалив от себя мирские хлопоты, отец Алексий предался высшему молитвенному подвигу – затворничеству. Домашние не тревожили его в уединении, приходя только в тех редких случаях, когда требовались их услуги.

На вид отец Алексий в это время был уже седым согбенным старцем. Лицом своим, как уверяют, очень походил на преподобного Серафима Саровского. Глаза светились миром и любовью, какой-то внутренней духовной радостью и словно озаряли всё вокруг. Взор у него был проникновенный. Казалось, он насквозь видел каждого человека, читая в его душе самые сокровенные мысли. Роста отец Алексий был небольшого. Голос у него был тихий и мягкий, как в обыденной жизни, так и при совершении Богослужений. В одежде он придерживался крайней простоты. Бельё носил из простого крестьянского холста, рясы почти никогда не одевал, а ходил в полукафтане из нанки. Последние тридцать лет своей жизни он совсем не ходил в баню, а под конец носил власяницу, в которой и был по собственному желанию похоронен. Спал он на жёстком войлоке, постоянно ходил в лаптях, сапоги надевал только в храм Божий. К старости от долгих молитвенных стояний у него сильно болели и пухли ноги, и он дома иногда ходил в вязанках. В маленькой убогой келье его были только небольшая печь, жёсткий топчан, стол с несколькими стульями и аналой, поставленный перед образом Смоленской Божией Матери с постоянно горевшей лампадкой.

Эти последние годы жизни праведника особенно наполнены разнообразными свидетельствами чудесной помощи, посылаемой Богом по его святым молитвам. Приведём некоторые из них.

* * *

В двадцати пяти верстах от Бортсурман, в небольшом провинциальном городке Курмыш, в сороковых годах XIX века жила семья Растригиных – муж, жена и дочь Татьяна, с рождения не владевшая ногами. Все провинциальные городки того времени походили друг на друга. Деревянные, редко где кирпичные одноэтажные или с полуподвалами дома, цветущие по весне сады, гуляющие перед домами куры, гуси, утки, гужевая дорога меж; домов главной улицы, ярмарка у церкви, а вокруг холмы, поля, леса да луга, с пасущимися стадами. Все в таких городах друг дружку знали. Поэтому и в Курмыше все прекрасно знали о родительской скорби Растригиных. Сочувствовали, жалели больную девочку. Особенно же, когда её выносили летом на крыльцо и сажали на стульчик. Зимой девочка сидела у окна и часами смотрела, как лепили соседские ребятишки снеговиков, катались на санках. Взгляд её всегда был задумчив и печален. А уж как скорбели родители, одному Богу известно.

Когда слух о святости жизни отца Алексия дошел до Растригиных, они, не раздумывая, решили нести в Бортсурманы свою больную шестилетнюю дочь. Растригин был человек состоятельный, торговал красным лесом, держал паром на Суре, он вполне мог бы нанять лошадей, но жена из усердия отправилась в Бортсурманы пешком. Весь путь она несла Танечку на руках. В Бортсурманы пришла под вечер. Без труда отыскала дом праведника.

Батюшка встретил их на пороге своей кельи. Назвав девочку по имени, хотя видел её первый раз в жизни, он возложил ей на голову руку, затем благословил и её, и мать, и помолился вместе с ними. На другое утро молился опять. Потом помазал ноги ребёнка маслом из горящей перед образом Смоленской Божией Матери лампадки и, благословив ещё раз обеих, отпустил, сказав, что будет молиться.

На половине пути Танечка вдруг попросилась с рук на землю. Горько сделалось матери от этой её просьбы. Она заплакала, но всё же опустила девочку на землю. Однако, к великому своему удивлению, увидела, что дочь, слабо шевеля ножками, поползла. Когда девочка устала, мать опять взяла её на руки. И так ещё несколько раз по её просьбе опускала на землю, и с каждым разом девочка всё лучше и лучше владела ногами. Когда же они, наконец, добрались до Курмыша, девочка уже твёрдо стояла на ногах и сама вошла в дом. Радости родительской не было предела. Весть мгновенно облетела весь город, всю округу.

* * *

Практически, в то же время у рыбака Луки Шулаева случилась беда – глубоко в руку вошёл крючок. Рука разболелась, распухла. Родные гонят Луку к доктору, а он всё – ладно да ладно, само пройдёт. И дотянул – стало ему совсем плохо. Пошёл он к доктору, а тот, глянув на руку, сказал, что уже ничем помочь не может. Тут уж Лука не на шутку перепугался – неужели конец? Не долго думая, собрался – и бегом в Бортсурманы. Пришёл к отцу Алексию, плачет, жалится, просит помочь. Батюшка помолился, помазал палец маслицем. Ступай, сказал, с Богом. И в ту же ночь снится Луке, подбежала к нему огромная крыса и выгрызла больное место на руке. Проснулся он совершенно здоровым.

А вот у крестьянки Зиновии из деревни Лисья Поляна пять лет болели нога да бок. Ходила она к отцу Алексию несколько раз. Он молился над ней, благословлял, и она выздоровела. Вскоре она вышла замуж и дожила до глубокой старости.

Крестьянин Нижегородской губернии Сергачского уезда села Ожгибовка Алексей Шляпников уже несколько месяцев страдал болезнью, от которой всё тело его скрючило. Знакомая женщина посоветовала обратиться за помощью к отцу Алексию. Родные погрузили мужика на телегу и привезли в Бортсурманы. Батюшка оставил больного у себя, сказав родным, что даст знать, когда за ним приехать.

Через неделю прибыл в Ожгибовку нарочный. Приехав в Бортсурманы, Шляпниковы застали Алексея совершенно здоровым. По дороге родные стали любопытствовать, как было дело, на что Алексей с радостью рассказал, что батюшка никаких лекарств ему не давал, а только молился, читал над ним какую-то книжку и три раза в день благословлял.

А другой раз привезли в Бортсурманы бесноватого, здоровенного, высокого роста мужика, связанного по рукам и ногам железными цепями. С ним вместе приехали отец и брат. Остановились в избе неподалёку от дома священника. Укладываясь спать, родные, помимо цепей, скрутили бесноватого ещё и веревками, привязав их конец к крюку в матице. Ночью все проснулись от шума и крика. Бесноватый разорвал и цепи, и верёвки, и четыре мужика едва-едва смогли справиться с ним и снова уложить на лавку. Утром отец с братом повели болящего к отцу Алексию. Как рассказывали они потом, отец Алексий положил его на пол, им приказал стать по правую руку, а сам начал читать молитвы над больным, потом благословил и велел привести на другое утро. Уже после молитвы больной сделался тихим и ночью не бушевал. На другой день отец Алексий опять положил его на пол, но не молился, а только поставил на грудь икону Смоленской Божией Матери, потом благословил и отпустил с миром. Перед выездом из Бортсурман с бесноватого сняли в кузнице кандалы. Домой он отправился совсем здоровым.

И вообще много бесноватых возили со всех сторон к отцу Алексию, и все они выздоравливали по его молитве. Один бесноватый купец, которого привезли издалека и который выздоровел по молитве отца Алексия, в благодарность о своём исцелении пожертвовал в Бортсурманскую церковь чугунный пол.

Был отец Алексий не только целителем, но и прозорливцем.

Однажды бортсурманскому помещику Пазухину пришлось уехать по делам в Москву, и долго не было от него никаких известий, так что жена, Елизавета Николаевна, стала тревожиться. Жили они душа в душу. Прежде, когда муж бывал в отлучке, то писал ей часто, а тут нет писем и нет. Елизавета Николаевна не знает, на что и думать – не заболел ли, не случилось ли чего. И раз в таких думах застал её отец Алексий. Она очень обрадовалась, стала повествовать ему о своих переживаниях, а он будто и не слышит. Говорит:

– Вы о Екатерине Николаевне не горюйте, довольно она пострадала, пришла ей пора и отдохнуть.

А Екатерина Николаевна была родной сестрой Елизаветы Николаевны и жила в Москве. Батюшкины слова, разумеется, удивили Пазухину.

– А что это вы, батюшка, говорите про Екатерину Николаевну, как про покойницу? Здоровье у неё, конечно, и всегда было неважное, но, слава Богу, она жива.

А батюшка ей опять:

– Да-да, много она помучилась, но теперь отдохнёт. А Вы не горюйте.

С тем и ушёл.

И осталась бедная барыня в ещё большей тревоге – к переживаниям о муже прибавилось ещё беспокойство о сестре. А вскоре и письмо от мужа пришло. Оказывается, не писал потому, что, как думал, скоро вернётся, но задержала Екатерина Николаевна. Когда он прибыл в Москву, она хворала. Все думали, поправится, а она вдруг умерла. И умерла-то как раз в тот день и час, когда отец Алексий приходил.

У помещика Шипилова жила в усадьбе птичница Пелагея Тюрина. Её муж, Гаврила, был человеком жестоким и постоянно бил жену. И сама Пелагея и видевшие всё это безобразие соседи были уверены, что он когда-нибудь её убьёт. Как-то в отчаянии пришла она просить заступничества у отца Алексия. Помолившись вместе с нею, батюшка отпустил её с миром, сказав, чтобы она больше не беспокоилась, муж её больше не тронет. Ко всеобщему удивлению несколько дней подряд прошли спокойно. Потом приехал барин и вызвал к себе Гаврилу. Вышел он на себя не похожий – бледный, глаз не смеет поднять. Пелагея даже обмерла от страха. Ну всё, подумала, сейчас станет бить, но муж не тронул её. Со страхом ждала она ночи, думая, что тогда уж точно ей смерти не миновать. Но и ночь прошла без побоев. А также и все последующие дни. И так до самой смерти, как и предсказывал отец Алексий, муж; ни разу больше не обидел её.

Бортсурманская крестьянская девушка Евфимия Аникичева собралась как-то идти в Киев на богомолье и пришла к отцу Алексию за благословением. Он сказал, что во время путешествия ей придётся нести тяжкий крест. Её это так напугало, что она подумала отказаться от путешествия, но отец Алексий уговорил её не отступаться, надеяться на помощь Божию, уверяя, что это не последнее её паломничество, и что она потом ещё раз побывает в Киеве. Доверившись батюшкиному слову, Евфимия благополучно дошла до Киева. А на обратном пути разболелась. Больную, измученную, её никто не хотел принимать, когда она просила крова и отдыха. Лишь в одном месте ей дали кров на три недели. А через три недели, будучи ещё очень слабой, она пошла дальше и, как сама рассказывала потом, порою целыми днями лежала возле дороги, подчас продвигаясь даже ползком. Но до Бортсурман всё же дошла, а позже и в самом деле ещё раз побывала в Киеве.

После своего паломничества Евфимия частенько посещала отца Алексия – когда дров ему принесёт и печь истопит, а когда и полы и в его келье и во всём доме намоет. Как-то заметив на одежде отца Алексия кровь, Евфимия забеспокоилась – откуда бы. Под кроватью отца Алексия всегда лежал какой-то предмет, тщательно закрытый дерюгой. Мучимая любопытством, однажды, когда отец Алексий вышел на волю, чтобы не мешать ей прибираться, Евфимия развернула посмотреть, что это такое. Под дерюгой оказался плоский валун. «Так вот обо что батюшка разбил в кровь колени!» – подумала она. Поражённая увиденным, она окутала камень и уже хотела выйти, когда в келью вошёл отец Алексий, и с порога стал мягко выговаривать ей: «Знаешь ли ты, Евфимьюшка, что любопытство – большой грех? Никогда не следует тайком пытаться узнать то, что скрывают», – и строго-настрого наказал ей никому не рассказывать о том, что видела, до самой его смерти.

Курмышская мещанка Наталья Григорьевна Кузнецова рассказывала, что незадолго до своей смерти её мать, Ульяна Лукинична, решила посетить отца Алексия. Он, хотя и видел её в первый раз, тут же обратился к ней по имени: «Ульянушка, поберегись, смерть твоя на пороге». И в самом деле, вскоре после этого она вдруг внезапно скончалась от удара.

Одна старушка из деревни Козловки пришла как-то Великим постом ко всенощной в Бортсурманы. Стояла большая распутица. И она попросилась у отца Алексия на ночлег. Поскольку в доме места не было, отец Алексий устроил её в своей келье. Ночью она проснулась. В келье было почти темно, свет от лампадки выхватывал из мрака образ Смоленской Божией Матери, перед которым отец Алексей всё клал и клал поклоны. «Уж на что продолжительны Великопостные службы, а батюшка и ночью себе покою не даёт», – подумала она. С тем и заснула опять. Проснувшись другой раз, видит, что вся келья залита каким-то необыкновенным светом, и сам отец Алексий, стоя на воздухе с воздетыми руками, тоже весь светится. Старушка от страха закричала. Свет тут же исчез. Подойдя к старушке, отец Алексий стал успокаивать её. «Никому, – наказал ещё, – об этом не говори». И долго хранила она молчание, лишь после батюшкиной смерти стала рассказывать об этом близким людям.

* * *

С 1 (14) января 1848 года силы стали заметно покидать отца Алексия. В храм его уже водили родные. К Великому Четвергу Страстной седьмицы он так ослаб, что не в силах был даже самостоятельно встать, пройтись и вкушать пишу. Промучившись таким образом до 21 апреля (4 мая) 1848 года, ежедневно приобщаясь Святых Христовых Тайн, к великому горю всех знавших его, он окончил свою многотрудную жизнь. Говорят, день кончины его был ясный и тёплый. На площади перед церковью толпился народ. Сказали, батюшка из окошечка пожелал последний раз всех благословить. И многие, узнав об этом, пришли. Батюшка сидел у открытого окна, взор его переходил от иконы Смоленской Божией Матери к народу на площади. Многие тихонько плакали. Время от времени батюшка в открытое окно благословлял народ. И так до тех пор, пока не ослаб, и не испустил дух.

Похоронили его в церковной ограде, напротив алтаря. Памятник поставил один нижегородский помещик, который почитал отца Алексия за великого подвижника, был его духовным сыном и всю жизнь ездил к нему за молитвами и советом.

* * *

С тех пор не проходило ни одного воскресенья, ни одного праздника, чтобы на могиле отца Алексия не служили панихид. Почти все увозили с собой землю с могилки, и как целебную берегли, принимая с водой в случае болезни. Народ ждал открытия мощей, и много ходило толков о том, что настало время «выходить батюшке на землю». Ещё больше пошло об этом разговоров после случая с бортсурманским печником Герасимом Чудаковым.