Провинциальный апокалипсис

Но в областную больницу ехать не пришлось. Мир оказался не без добрых людей. Удивительно, мы отъехали от ЦРБ всего на каких-то десять километров, на другую сторону реки, а как будто на другую планету попали.

В приемном покое нас приняли с сердечным участием: «О, Господи, да кто ж его, бедного, так?» Тут же вызвали дежурного хирурга, высокого, стройного мужчину лет сорока по фамилии Назаров. Тот сразу отправил сына с медсестрой на рентген, а нас внимательно выслушал. Спросил, будем ли писать заявление в полицию. Я ответил, что уже написали, и он сразу взял это на заметку. Когда вернулся Алёшка, хирург сделал ему внимательный осмотр, результаты записал в медицинскую карту, велел сыну раздеться догола, лечь на каталку, накрыться простынёй и отправил в реанимационное отделение. Нам было велено забрать одежду сына. Мы поинтересовались результатом осмотра.

Предположение Зинаиды Геннадьевны подтвердилось. Кроме перелома носа, верхне-челюстной пазухи, указательного пальца, сотрясения, ушиба головного мозга и какого-то «суббохронального кровоизлияния», множества гематом, правда, почему-то под вопросом, стоял «перелом основания черепа». Я спросил, что это значит. Назаров ответил, что это говорит о том, что диагноз пока клинический (по внешним признакам), а диагностический появится возможность сделать только во вторник.

– Да вы не переживайте, – тут же добавил он, заметив, что мы с Катей переглянулись, подумав об одном и том же: что до вторника Алёшка останется без квалифицированной медицинской помощи, – всё необходимое для лечения будет назначено немедленно.

На обратном пути Катя позвонила Даше и сообщила диагноз. Я попросил передать дочери, чтобы та занялась оповещением через интернет, по телефону, как угодно, все доступные телевизионные каналы. Даша ответила, что уже занимается этим и что запустила информацию о случившемся на портал «Типичный городок», и уже появились первые отклики очевидцев, в которых фигурировали фамилии бандитов. Я попросил отправить информацию на мою электронную почту. Известие остановило моё намерение сразу же после больницы заехать в дежурную часть для сообщения нового диагноза и чтобы написать другое заявление. Как законный представитель потерпевшего, поскольку, находясь в реанимации, сын этого сделать не мог, я имел на это полное право, но прежде решил посмотреть почту, чтобы заодно сообщить полиции имена преступников.

Только мы вернулись домой, следом за нами появились Лера с Мишей. Оказывается, Лера сделала запись в интернете на стене находок по поводу драки у клуба и пропавшего сотового телефона. Буквально тут же в сети появилась новая страница без имени, и некто, назвавшийся перекупщиком, предложил купить пропавший телефон сначала за семь, потом за пять тысяч. Договорились встретиться при входе в супермаркет. Лера написала перекупщику, что одна идти боится и придёт с братом, так как Гена был на дежурстве. Перед тем как отправиться к магазину, Лера с Мишей заехали в полицию, а оттуда на двух легковушках (сотрудники полиции – на своей) отправились к супермаркету. Лера с Мишей пошли к магазину, а сотрудники остались наблюдать за ними из автомобиля. Ждали минут двадцать. На встречу никто не пришёл. Они разъехались, а вскоре в интернете появилась надпись: «Тютю вашему телефону, продам другому, а вашему Лёше не хворать!»

– Неужели догадались?

– Или видели, что мы сначала к полиции подъезжали.

– Это вряд ли. Скорее всего, их из полиции предупредили.

– Да ладно!

– Чего ладно? Так и есть. У клуба же предупредили. Гена собственными ушами слышал, как кто-то крикнул: «Менты».

– Или просто разыграли.

– И это вряд ли. Откуда они могли узнать Алёшкино имя?

На этом обмен мнениями был закончен. Лера уехала. Миша ушел к себе и засел за учёбу. В этом году он заканчивал техникум и готовился к поступлению в политехнический институт. Ни один из сыновей по моим стопам не пошел, и тому были свои причины, о которых, может, и расскажу, хотя прямого отношения к делу это не имеет.

Я ушел к себе и включил компьютер, чтобы посмотреть почту. Перепалка на портале шла вовсю. Одни сочувствовали, другие негодовали, третьи давали советы, четвертые уверяли, что это уже не первый раз и что «ничего этим уродам» не будет, и приводили примеры, пятые огрызались, дескать, «сам напросился, ну и получил», а какая-то обиженная природой с тигриной яростью нападала на Алёшкиных защитников, обзывая кого «козлом вонючим», а кого «курицей общипанной», и даже уверяла, что, если бы сама оказалась на месте, «подошла бы и этого лежачего гада добила». И уже где-то в самом конце обратил внимание на такое сообщение: «Был в клубе, видел кто бил, телефон у Табака, принимали участие в избиении Табак, Костыль и Чика».

Я тут же скопировал и распечатал текст. Затем выключил компьютер, перекусил и отправился в полицию.

Было около восьми вечера, когда я туда входил. Подойдя к окошку, я сказал дежурному, зачем прибыл. Он ответил:

– Пройдите в кабинет участковых. Прямо по коридору, первая дверь налево.

В просторном кабинете за одним из четырёх столов сидел всего лишь один наш поселковый участковый, худощавый майор в очках, и что-то сосредоточенно писал на листке в раскрытой папке. Я поздоровался, попросил разрешения войти. Майор поднял глаза, узнал меня, кивнул, пригласил присесть напротив и, продолжая писать, спросил, по какому вопросу. Я сказал про новый диагноз. Он ответил, не отрываясь от своего занятия:

– Мы знаем. Удивляюсь, как это он у вас с переломом основания черепа ходит.

– А он и не ходит, мы его под руки водим. Это вы его ночью допрашивали?

Участковый перестал писать, уставился на меня немигающим взглядом.

– Нет, дознаватель, а дело мне передали. А теперь, получается, дальше его следует передавать. Ещё что-то хотите?

– Да, заявление написать. То было неправильным.

Он тут же состроил удивлённую мину, порылся в папке, достал заявление, пробегая глазами, возразил:

– Почему неправильное? Всё верно. Вот об избиении, вот о краже телефона. Всё было так?

– Так-то оно так, только сын видел, кто именно из его кармана телефон вытаскивал, и есть свидетель.

– Кто?

Я достал из кармана лист бумаги. Участковый пробежал по нему глазами.

– Какой же это свидетель, тут ни имени его, ничего?

– Зато есть клички преступников. Сын это подтверждает, – для убедительности соврал я, поскольку поговорить с Алёшкой пока не было возможности.

– Это я вижу, лица известные. Что, и Чекмырёв пинал?

– Какой Чекмырёв?

– Чика.

– Вроде да. Во всяком случае, там был.

– Там был… Мало ли кто там был. Но это хорошо, что вам имена известны.

Заподозрив в последнем замечании расположение, я рискнул спросить:

– А правда, что Чика ногой в полицию дверь открывает?

– Не знаю, – тут же нахмурился майор и, опять взявшись что-то записывать, добавил: – Ко мне не открывает.

– Стало быть, не надо другое заявление писать? – ещё раз переспросил я.

– Я уже вам всё сказал, – не отрываясь от дела, отозвался он.

– Да! Чуть не забыл. Надо бы срочно видео из клуба взять, а то как бы директор клуба и то, что есть, не уничтожил.

– Не беспокойтесь, работа уже ведётся, – так же, не отрываясь от писания, заверил участковый и, наконец, дописав, сказал со вздохом: – Ну вот и всё, идёмте.

– Куда?

– В дежурку, дело по инстанции передавать.

Мы вышли из кабинета, я шёл впереди, майор следом, в коридоре дежурной части он постучался в остеклённую, зарешеченную, как и огромное, во всю стену, ограждение, дверь, и, когда ему открыли, заходя внутрь, спросил сидевшего за столом дежурного:

– Куда с тяжкими телесными, в криминалку?

– Да.

Я сказал до свидания и вышел на улицу. В душе опять замаячил лучик надежды. Уж теперь-то, подумал, когда такой серьёзный диагноз и все фигуранты налицо, возьмутся за дело. По прежней советской жизни я помнил, что групповые преступления более тяжкие, чем одиночные, а тут налицо ещё и ОПГ (организованная преступная группировка). И уже представлял, как всю эту сволочь наконец задержат и водворят на скамью подсудимых.

Какой же я был наивный!