Церковь воинствующая

Однажды в таком скорбном состоянии подошли ко мне два странника, старик с молодым парнем, лет тридцати, не более.

– Что ты всё скорбишь о монашестве? И в миру выше монахов бывают. К тому же у тебя есть надежда, так?

Утешно мне стало от их слов, завёл я их к себе чайком угостить. Стал просить пожить в Лавре до моего пострига.

– Поживёте, – говорю, – тогда имя моё новое узнаете.

– Да твоё имя давно уже в книге лежит, – ответил молодой.

А я и впрямь, ещё задолго до пострига написал имя, которое хотелось получить в постриге, и положил в Евангелие, в надежде, что Господь услышит. Никто об этом не знал. А тут такое…

Возрадовался я духом. Не простые то, думаю, люди. Господь их мне послал в утешение. О непостижимость неизреченной милости Твоей, Господи! Было это 27 февраля. И долго, дабы не впасть в прелесть, молил я Господа, чтобы открыл, кто были эти странники, и попросил, что если появятся они ещё и посетят меня, пусть бы молодой прочёл что-нибудь из Апостола, Евангелия и Псалтыри.

Время шло. Стал я о них уже забывать, как во второй половине марта опять увидел за обедней. После литургии отправились они, было, к иеродиакону, но у него уже были гости, и он направил их ко мне.

Как только вошли, молодой странник достал из котомки книжку и, раскрыв, велел мне прочесть главу из Апостола Павла, послания к римлянам, затем главу из Евангелия от Иоанна, а потом спросил:

– Что это за книга у тебя на аналое?

– Псалтырь.

– Прочти 90 псалом.

Стал я после чтения псалма молиться на матушкино благословение: «Заступница Усердная, Мати Господа Вышнего…» Читаю про себя, а молодой говорит:

– Возносится фимиам к Божией Матери… Брат, помяни меня через два года и три поклона положи. Помяни и через десять лет и три поклона положи. И через двадцать лет помяни и три поклона положи.

– Что ты, – возражаю, – не проживу я столько.

Ничего он на это не ответил, а лишь сказал:

– Епископ… Святитель… Через два года – города, губернии, Питер, потом назад вернёшься. И будут у тебя три креста.

После этого благословили они меня иконой старца Варнавы и ушли…

Забегая вперёд, скажу: слова их сбылись в точности. Вскоре я получил рясофор с именем Зосимы, что в Евангелии хранил. Через два года послан был митрополитом Иоанникием в Петербург. И там в церкви увидел огромных размеров икону Пресвятой Троицы, вспомнил странников и сотворил три поклона. Пробыл я там действительно недолго и по неграмотности отослан назад. Через десять лет меня посвятили в диаконы и опять направили в Петербург. И вновь при встрече с иконой положил я три поклона. А через двадцать лет в Москве, в Даниловом монастыре, в храме Пресвятой Троицы возвели в архимандриты. Совершал чин владыка Серафим Чичагов. Пришлось и тут положить три поклона. И три креста я действительно получил: первый – царский, второй – синодский, третий – архимандритский.

4

Как говорил Амвросий Оптинский, «в монастыре нужно терпения не воз, а целый обоз». И кто поступает в монастырь, не думая об этом, тому приходится трудно, многие не выдерживают. В житиях многих святых говорится о неизреченных Божиих дарованиях, Фаворском свете и благодатной осияванности души. И сие имеет место. Однако, как уверял старец Макарий Оптинский, существо христианской жизни не в получении утешений и дарований, а в терпении находящих скорбей. А преподобный Серафим Саровский утверждает: «Нет скорбей – нет и спасения». Конечно, вслед за Господом: «Многими скорбями надлежит вам войти в Царство Небесное». И внутрь своего сердца тоже, добавлю я.

Так что немало бывало и у меня, ещё неопытного в духовной жизни, минут, когда помыслы подобно чёрным воронам, не переставая каркать, врывались и полоняли сознание, как жертву у дороги, рвали сердце на части. И ничего мне не помогало, кроме молитвы ко Господу и Пречистой Его Матери. И скажу наперёд, ничего и никогда не начинайте без молитвы. Она дыхание воздыханное. Всякий раз, приступая к чему-либо, не ленитесь брать благословение у Царицы Небесной. Пред Её ликом произнесите молитву Иисусову, а во время дела возбуждайте в себе мысли о присутствии Божием.

Старайтесь каждое движение, каждое прикосновение к предмету соединить с молитвой. Она рождает смирение, а без смирения нет спасения. Окончив дело, вознесите благодарение Господу и Царице Небесной. Даже когда по лестнице подымаетесь, дорогие мои, на каждой ступеньке творите про себя по словечку из Иисусовой или «Богородице Дево, радуйся…» Молитву творите неспешно: и для души и тела это оздоровительно полезно.

Каждое святое слово – великая творческая сила, способная воскрешать даже мёртвых. Не даром воздух бьём, каждое слово молитвы приближает нас к Богу, как шаги путника к цели. Даже если о житейском глаголем, надо держать молитву в сердце, а кто не навык этому, пусть хоть помнит, что говорит он в присутствии Бога, и всё, что скажет, почувствует – всё это видит Господь.

Никогда не будем забывать о Его вездеприсутствии. Для водворения в сердце непрестанной молитвы требуется, чтобы молящийся не говорил ничего лишнего, праздного, а также, чтобы не мечтал, не беспокоился и необдуманно ничего не делал, а во всём соотносился с волей Божией. Трудно это, но не невозможно. Пусть не достигнем, но хоть положим начало.

Беседуйте как можно чаще с Господом в молитвах домашних, это очищает сердце, укрепляет ум, даёт силу в поступках исполнять волю Божию. И когда читаете утренние или вечерние молитвы, не забывайте – это беседа с Дорогим Гостем. После прочтения каждой молитвы, выдержите паузу, это многому вас научит. Нехорошо перебивать собеседника или начальство, после подачи одного прошения не должно приступать со вторым, пока не получим ответа на первый. Так и молитва. Батюшка Серафим Саровский советует в иных случаях упраздняться и от оной.

Никого Господь не обходит стороной. Нет у него презренных. Знайте об этом, и по мере отречения от своей воли получите и вы Духа Святаго в своё сердце. Так, дорогие мои, молитва – начало вечной жизни, дверь, через которую мы входим в Небесное Царство, дорога, ведущая ко Господу и соединяющая с Ним. Без молитвы человек не живёт, а постепенно умирает, хотя и не сознаёт этого. Стремитесь к приобретению постоянной молитвы, просите об этом Молитвенницу нашу, Божию Матерь.

Будьте мужественны, когда какие-либо испытания пошлёт Господь. Не унывайте. Уныние мертвит всё святое, всё живое в человеке убивает. Осените тогда себя скорее крестом, молитесь, как многие подвижники в древности. Читайте: «Да воскреснет Бог…» Если у кого есть, прочтите канон Животворящему кресту, а затем опять распнитесь крестом, умоляйте Утешителя умилосердиться над вами, простить, войти в душу и изгнать уныние.

Иные, не имея и на это силы при тяжком недуге уныния, заменяли словесную молитву тем, что бились лбом об пол и так приводили себя в чувство, и Господь давал слёзы… Видит Бог, и мне известно сие состояние.

То, о чём напишу дальше, пусть не удивляет вас. Сами знаете, что творится вокруг. Сколько убиенных за веру со дня всенародного помрачения предстало ко Господу с молитвой об избавлении страждущего Отечества. Верю, не пройдёт это даром, рано или поздно даст всход. Трудно нам всем и подчас, как приходится слышать от многих, опускаются руки и немеет язык, глядя на беззаконие. Иные злословят власть. А я скажу вам, по нашим грехам ещё хуже бы надо, да у Господа хуже не нашлось. И для меня, прошедшего чрез угодную Богу чреду испытаний, события эти не явились новостью. Скажу прямо: всё к тому шло.

5

Одно время келейничал я у лаврского старца Николая, в схиме Никанора. Только сединами походил он на старца. Имел привычку, как и другие в то несчастное пред революцией время, копить деньги. Однако, по сравнению с иными, это был ещё ангел. До какого безобразия подчас может доходить человек, утративший веру, всё ему можно, ничего его не страшит. И вот одни пьянствуют, другие заводят тайных жён, доходят до воровства и убийства. Лишь по одежде монахи. Тяжело, скажу вам, видеть оное. Ещё тяжелее поступать иначе: тогда ты у всех как бельмо на глазу. И всё же иначе жить, с помощью Божией, можно.

Стал я умолять отца Никанора раздать бедным накопленное за годы пребывания в монастыре деньги. И послушался меня, послушника, старец. Всё роздал, исповедался мне, грешному, хоть и не по уставу это, и почил в мире. Вы не можете представить, сколько радости доставляет душе такое дело. Как живо тогда видится близость и любовь к нам, грешным, Господа. Но как Господь изливает на такие дела своё благословение и милость, равным образом и враг – всю ненависть и злобу.

Не проходило дня, чтобы кто-нибудь из злостно настроенных не кинул в меня камень, не уготовил пакость. Только и слышишь: «Ах ты, палка еловая, святоша окаянный!»

Один раз выдернули из-под меня лестницу, так что я едва не убился. Другой раз окатили в бане кипятком. Или просто били в пьяном угаре. А когда спросишь: «За что?» Отвечают: «Ты же святой! А святых всегда били!»

Нет, дорогие мои, не напрасно грянул бич Божий. Помните, что Иоанн Кронштадтский говорил ещё во времена первых смут, усмиренных старанием мученика, убиенного Петра Аркадьевича Столыпина? «Если власти, – говорил он, – не примут меры и не освободят Русь от плевел, Господь пошлёт бич в лице нечестивых правителей, и они зальют всю землю кровью». Сколько этих плевел, знали бы вы, было в наших монастырях. А Лавра – сердце России. От больного сердца всему организму плохо. И тогда и впрямь – не обойтись без вмешательства Мудрого Врача. Дай Бог, чтобы пришло выздоровление.

Пришлось также келейничать мне у иеросхимонаха Николая, человека задумчивого и угрюмого. Чем-то схожи они были с покойным Никанором. И когда заболел старец, так страдал, что то и дело, завидев меня, кричал:

– Убей, убей меня, Зосима, не могу больше мучиться!

– Что говорите, старче, смерти нет. Ещё тяжелее станут ваши муки, если не покаетесь. Пока не поздно, раздайте весь этот хлам нищим, не долго вам жить осталось. Вспомните: «Блажени милостивии…»

Дал приложиться ему к Евангелию. «Легче, – говорю, – будет».

А он взял и бросил книгу на пол. Я встал на колени перед растрёпанной на полу книгой, поднял.

– Господи, – говорю, – Ты всегда беседуешь с нами посредством сей книги. И сколько ангелов вьётся вокруг неё!

Старец зарыдал, стал рвать на себе одежду.

– Если б ты знал, Зосима, какой я грешник! Если б ты знал!.. Дай облегчить душу, прими покаяние, умоли Бога, чтобы не мучиться там так, как теперь здесь!

– Старец, я кликну духовника, и вы покаетесь.

– Не смей, не надо духовника. Только тебе открою душу, никому более. Принимай покаяние, иначе убью себя… Сжалься надо мной, Зосима, ты ещё молод, я старик, когда станешь духовником, тогда и отпустишь мне грехи.

Я покорился. И чего только не наслушался от него. Представьте себе, грехов своих он никогда не открывал из стыда, к Святым Тайнам приступал всю жизнь в суд и осуждение. Несчастный извивался и корчился от душевных мук, как от физической боли.

Опустился я тогда на колени пред иконой Царицы Небесной и со слезами стал молить о помиловании кающегося грешника. Тогда я дал ему обещание, если кто попросит за него отпустить грехи, когда буду иметь на то право, то прочту разрешительную молитву. А пока не поздно стали мы с ним раздавать всё его имущество. И тоже отошёл он тихо, с молитвой.

Лишь много лет спустя, по просьбе моей духовной дочери я отпустил ему грехи на её главе. И, думаю, несказанно возрадовалась в ту минуту его душа! Ведь связь с умершими очень тесная. Было видение одному старцу адского пламени, той непрестанно текущей реки. Видел он стоящего близ неё ангела, который, заметив, как один из грешников улыбнулся, спросил его о причине. «Вот уже сто лет, – ответил он, – как я нахожусь в этих страшных муках, утратив всякую надежду на помилование, но сегодня, наконец, родился человек, который будет меня поминать и я спасусь».

Однажды послали меня по вокзалам собирать милостыню на монастырь. «Это дело по нём, пусть юродствует!» – посмеялись мне вслед.