БЕЛЫЕ ВОДЫ. Сказка для неравнодушных

– Головная боль. Ваша непредсказуемость просто неприлична.

– Майкл, это наш плюс. Предсказуемым легче манипулировать. А мы кошка, которая гуляет сама по себе, как говаривал ваш Киплинг. У нас свой русский путь.

– Да, знаю, что у вас нет дорог, а только направления. И в каком направлении вы идёте? Снова к коммунизму?

– Коммунизм нам навязали с Запада, как и капитализм. Руку к этому приложил в том числе и ваш Фридрих Энгельс.

– А вы предпочитаете диктатуру?

– Да, диктатуру совести. Мы против бессовестного уклада жизни.

– Алекс, совесть – просто слово, которое даже перевести на другие языки невозможно.

– Для нас это не просто слово, а главная человеческая ценность. У вас, Майкл, главное – свобода, а у нас – совесть, – вмешался Чернавский и заказал водку. Все выпили и слегка закусили греческим салатом.

– Алекс, – обратился к Верховцеву Блюмен, – Я читал ваш роман «Грязный Рим». Честная книга. Я удивлён, почему вас не выслали из страны.

– Майкл, как и у вас, у нас свобода и демократия. Кстати, книга называется «Последний Рим».

– Sorry, Алекс, извини мою ошибку. Да, и у вас свобода. Но у вас другая степень свободы, отличная от нашей европейской, – Блюмен улыбнувшись, сделал многозначительную паузу.

– У свободы нет степеней, она либо есть, либо её нет, – вмешался в разговор Чернавский.

– Майкл, у вас на западе очень странная свобода, – Верховцев посмотрел на Блюмена сквозь голубоватое стекло бокала.

– Wow… Я понял. Вы имеете в виду свободу для граждан нетрадиционной ориентации. Да, у нас свобода для всех. Согласитесь, что нельзя осуждать за то, что кто-то предпочитает сосиску яичнице!

– А у нас говорят: не путай божий дар с яичницей. У нас в России другое отношение к любви и к семье. У вас занимаются любовью, а у нас любят.

– Алекс, но такие гении как Сальвадор Дали или ваш Чайковский были геями!

– Не знаю как Дали, но Чайковский знал, что в нём борются Бог и дьявол. Он стыдился своих особенных чувств и скрывал их. Думаю, он не стал бы вступать в однополые браки или участвовать в гей-парадах, пропагандируя нетрадиционный секс.

– Алекс, вам в России ещё долго учиться у Запада толерантности.

– Когда Бог уничтожал Содом и Гоморру, был ли он толерантен? – резонно поинтересовался Чернавский.

– Это был плохой ветхозаветный Бог. Истинный Бог есть любовь, – возразил Блюмен.

– Создавая мужчину и женщину, Бог сделал так, что только в слиянии мужской и женской энергий рождается гармония. В России хватает красивых женщин и настоящих мужчин, поэтому мы не собираемся возрождать разрушенное хоть и ветхозаветным, но Богом, – отрезал Верховцев и выразительно посмотрел на часы. Толерантный британец понял намёк и, извинившись, спешно удалился. «Нечего со своим уставом лезть в чужой монастырь!» – произнёс Чернавский и поднял бокал: «За Россию!» Они чокнулись и с чувством выпили. «А улыбка у него фальшивая. Вроде улыбается, а глаза холодные как у змеи. Хамелеон хренов!» —Чернавский похлопал себя по карманам, словно отыскивая что-то.

«Да, Паша, ты прав. Они там всё обесценили: фальшивая любовь, фальшивая дружба и даже улыбка тоже фальшивая!» – согласился писатель. Тем временем Чернавский достал портмоне и протянул Верховцеву открытку. Тот с любопытством и удивлением прочитал: «Московское дворянское собрание приглашает Вас, князь, на благотворительный вечер, который состоится в помещении музея имени Николая Островского в ближайшую субботу в восемь пополудни. Вы имеете право пригласить на вечер одного гостя». Верховцев удивлённо уставился на приятеля. Тот привстал: «Позвольте представиться: князь Чернавский-Танищев собственной персоной. А ты идёшь со мной в качестве гостя».

– Но Николай Островский, по-моему, воевал с дворянами. Причём тут дворянское собрание? – засомневался писатель.

– Ты что, не читал роман «Как закалялась сталь»?

– Читал, но никакой связи не вижу.

– Дворянка Тоня Туманова была первой любовью героя романа Павки Корчагина

– Ну… это многое объясняет. А где музей имени Николая Островского?

– Недалеко от Ленинской библиотеки.

– Да… Как писал Толстой: «Всё смешалось в доме Облонских».

– Ну, что? Завтра в восемь.

– Пойду готовиться, милостивый государь. Как говорится: из грязи в князи.

Глава 3

– Нам налево, – Чернавский уверенно вёл Верховцева по вестибюлю.

– А что направо? – Верховцев указал взглядом.

– Там экспозиция музея Николая Островского.

На входе в залу приятелей встречал солидный господин во фраке с белоснежными воротничком и манжетами. Увидев друзей, он поклонился и представился: «Граф Соколов-Крымский. Чернавский тоже сделал поклон и важным голосом произнёс: «Князь Чернавский-Танищев с приятелем».

– Проходите, судари, – Соколов-Крымский сделал жест влево. Верховцев осмотрелся: просторный зал с портретами царей и других государственных мужей на стенах был почти заполнен гостями. Дамы с высокими причёсками в старинных нарядах с веерами в руках, мужчины в сюртуках и фраках с карманными часами на золотых цепочках – всё это походило на массовку исторического фильма. На входе справа стояла украшенная цветами корзина с подносом для сбора пожертвований детям-сиротам. «Жертвуй за двоих, буду должен, – шепнул Чернавский. «Ну что вы, князь, какие долги», – улыбнулся Верховцев и положил на расписной поднос стопку тысячных купюр. Тем временем Соколов-Крымский подошёл к председательскому столику и серебряным колокольчиком призвал благородное собрание к тишине:

– Господа, на правах устроителя этого вечера хочу сказать несколько слов о нашем славном сословии. Дворянство на Руси хранило и приумножало культурные и духовные традиции нашей родины. Близость к царскому двору и в то же время к простому народу ставила наше сословие в особое положение, которое дало России великих писателей, поэтов, полководцев и государственных деятелей. Дворянин был высокообразован, воспитан и подготовлен для служения престолу и отечеству. За годы революций и репрессий дворянство было почти полностью уничтожено. Для России был утрачен ценный генетический потенциал. Но драгоценные крупицы дворянства всё-таки сохранились в этой страшной мясорубке. Кто-то уехал за границу, кто-то скрыл своё не пролетарское происхождение, поменяв фамилию. И вот, потомки славных российских династий собираются здесь, чтобы приумножить славные традиции предков, в числе которых благотворительность занимает особое место. Господа, все сегодняшние пожертвования будут перечислены в московские детские дома. Заранее благодарю вас за щедрость.

Соколов-Крымский взмахнул рукой, оркестр заиграл «Венский вальс», и вечер начался. «Соловей» Алябьева, затем «Очи чёрные», потом зазвучали стихи:

– Кто мы в этой старой Европе?

Случайные гости? Орда,

Пришедшая с Камы и с Оби,

Что яростью дышит всегда,

Всё губит в бессмысленной злобе?

Иль мы тот великий народ,

Чьё имя не будет забыто,

Чья речь и поныне поёт

Созвучно с напевом санскрита?

Чернавский толкнул Верховцева: «Пушкин?» «Нет. Валерий Брюсов, тоже гений поэзии».

Мы пугаем. Да, мы – дики,