Норильские судьбы

– Я сказал, надо помыть! – повысил голос Аника.

– Та-та. Мыть надо! – Костя закивал головой.

Выгрузив все содержимое и сняв движок, лодку поставили на борт. Сняли пайолы и вылили внутрь несколько ведер воды. Потом перевернули вверх днищем и, когда вода сбежала, подтащили к воде, поставили на место пайолы.

– Все. Отталкивай ногой, – Аника повернулся и направился в сторону своего балка.

Лодка, разрезая воду, закачалась и отправилась в дрейф по реке Пясино, течение подхватило ее и потащило к Карскому морю.

Возвращение

Сделав несколько шагов к своему балку, Аника вдруг остановился, повернулся в сторону удаляющейся лодки, молча провожая ее взглядом. Посмотрел на Костю и сказал:

– Отвезешь меня завтра с утра в Норильск. Только смотри, никому ни слова.

Костя вопросительно посмотрел на Анику и утвердительно закивал головой:

– Хоросо. Хоросо! Завтра.

Утром Аника вышел из балка, держа в руке небольшой сверток. Две молоденькие хаски носились вдоль берега, спугивая и поднимая на крыло разгуливающих бакланов. Крачки висели над водой, высматривая рыбу.

Олени паслись у небольшого озерка, периодическим всхрапыванием, оповещая о своем присутствии.

Костя ожидал Анику, стоя у лодки. Капюшон брезентовой куртки был откинут. Черные с серым оттенком волосы, как всегда, торчали в разные стороны.

– Горючки тебе хватит вернуться? – спросил Аника, подойдя ближе.

– Не хватит, течением, однако приеду.

Костя начал сталкивать лодку. Аника повернулся лицом к поселку. Из яранг и балков начали выходить жители. Скоро весь поселок высыпал на берег. Только Сянуме стояла у своего жилища и не решалась подойти ближе. Все молчали, опустив головы. Хаски прекратили преследовать бакланов и улеглись на песок. Нависла тишина.

– Я же просил не говорить! – Аника с укором посмотрел на Костю.

– Моя не говорил. Моя совсем молчал, – Костя развел руками.

– Садись. Заводи! – Аника ухватился руками за нос лодки, со всей силы оттолкнул ее, вскочив на палубу. Перелез внутрь и уселся на сиденье. Костя несколько раз, дернул шнур стартера. Двигатель взревел, и лодка, подняв нос, устремилась против течения, удаляясь, уменьшалась в размерах, и скоро вдали маячил лишь её размытый контур. Только звук двигателя был еще отчетливо слышен.

Вдруг контур снова стал приобретать очертания, усилился звук двигателя, и через несколько минут лодка носом опять уткнулась в берег.

Аника через борт перешагнул в воду, швырнул перед собой сверток, который упав на песок, раскрылся. На берегу лежала вылинявшая от солнца и времени стеганая ватная фуфайка, на клочке тряпки, пришитой к груди, просматривалась надпись, сделанная химическим карандашом: «3-е отд» и какие-то цифры. Он вспомнил слова, которые сказал Михай: "А че тебя отогревать? Тебя сначала воскресить надо. Нет тебя. Узнавал я. Ты по документам типа на Кабацком лежишь, и смыл тебя батюшка Енисей набегающей волной."

– Врешь! Я здесь и живой! – Сказал он вслух.

Вышел на берег. Выпрямился во весь могучий рост, повернулся в сторону своего балка и, улыбаясь, крикнул:

– Сянуме! Ты сети проверять собираешься? – он впервые назвал ее настоящее имя.

Толпа оживилась, радостно загудела и стала разбредаться по ярангам и балкам. То там, то здесь было слышно.

– Баарбе вернулся!

– Аника, однако, вернулся!

Две молоденькие хаски вскочили и с веселым лаем устремились к разгуливающим по берегу бакланам, поднимая их на крыло.

Черные флаги в год Черной змеи

Год черной змеи

Конец мая 1953 года в Норильске не радовал теплом. Но стоило из облаков выглянуть солнцу, как толщи снега начали интенсивно таять, на глазах превращаясь в жидкую, мокрую кашу.

Главный проспект города заблестел талой водой, образуя реку с вытекающими из нее рукавами на примыкающие улицы. Искрящаяся на солнце вода, омывая и подтачивая столбы с колючей проволокой, устремлялась внутрь территории с надписью «Стой. Запретная зона».

Августа Михайловна вышла из дома, как всегда, ровно в семь тридцать.

Чтобы дойти до места своей работы спокойным, неторопливым шагом, ей требовалось не более десяти минут.

И все же однажды, выйдя, как всегда, в положенное время, она опоздала на работу почти на час.

Это случилось год назад в первых числах апреля. Причиной опоздания была «черная пурга», которая разбушевалась над Норильском и продолжалась трое суток.

Южный ветер за ночь вымел весь снег с улиц, переместив и уложив его во дворах в виде дюн и барханов, засыпав двухэтажные здания по самую крышу. С грохотом и гулом ветер врывался в город через Октябрьскую площадь и дул с такой силой, что не давал дышать, залеплял лицо снегом, слепил глаза. Люди по грудь в снегу пробивали себе дорогу во дворах, а выбравшись из снежного плена на главную улицу, попадали в мощный, плотный поток ветра. Прижимаясь к зданиям, они руками держались за стены. Каждый шаг вперед давался с большим трудом. Резким порывом ветер отрывал прохожих от стен, валил с ног, переворачивал и тащил, пока люди не успевали за что-либо ухватиться.

Самым сложным препятствием было преодоление домовых арок при выходе на проспект. Мощный поток воздуха сжимался в них, превращая проход в аэродинамическую трубу. Пройти такие арки в одиночку было невозможно. Через несколько шагов людей просто выкидывало оттуда. Тогда собирались в группы, обхватывали друг друга руками и, плотно прижавшись, наклонившись головой к потоку ветра, бросались в арку, как в атаку, поддерживая себя громкими, как им казалось, криками:

– Ура!

Но эти крики заглушались в сплошном гуле и уносились вдаль.

В редких случаях удавалось пройти арку с первого раза. Чаще всего такие попытки приходилось повторять несколько раз, так как, преодолев несколько метров, группа людей начинала скользить по отшлифованному снегу, замедляя движение, останавливалась. Ветер с силой разворачивал людей и выталкивал из горловины обратно, рассыпая тела по двору. Приходилось снова собираться в группы и повторять попытки.

Сложнее всего при таком ветре приходилось детям. Но у них был другой способ преодоления этих проходов. Как правило, отыскивали какой-либо острый предмет, ложились на живот, цепляясь за основание арки и втыкая предмет в лед, ползли.

Оттепель и ветер превратили улицы города в огромный каток. Две колонны заключенных, женщин и мужчин, которых вели на работу, вышли на проспект. Ветер тут же уперся в их спины, ударяя, подталкивая, заставляя ускорять шаг все быстрее и быстрее, затем бежать. Обувь скользила. Чтобы удержаться на ногах, заключенные руками искали опору и, не найдя, заваливались на бок, не успевая перебирать ногами, падали. Порывами ветра мужчин и женщин сначала смешало в общую кучу, а потом разбросало по Гвардейской площади. Пользуясь этим, заключенные под дружный смех и крики тискали друг друга в объятиях, целовались.

Охрана, охрипнув от криков, в ужасе наблюдала за происходящим, но была бессильна что-либо сделать. Конвойных солдат с автоматами на груди так же тащило, бросало и переворачивало в общем потоке. Заключенные, оказавшись рядом с конвойными, старались, как бы невзначай отвесить пинок или ударить рукой. Собаки на натянутых поводках, скользили на лапах, ползли на брюхе, скулили, не понимая, что происходит, хватали и кусали всех, кто оказывался рядом.

Грузовой ЗиС въехал на Гвардейскую площадь. Увидев беспомощную массу бегущих, падающих, ползущих людей, водитель начал резко крутить баранку. Ветер, как в парус, ударил в фанерную обшивку будки с надписью «Хлеб». Потеряв управление, грузовик, вращая колесами, тщетно пытался сопротивляться плотному потоку. Его тащило юзом мимо людей и кидало, как картонный домик. Затем грузовик развернулся, ударился о торец здания Гастронома №1 и остановился. Водитель приоткрыл деревянную дверцу автомобиля, ее тут же вырвало и вместе с водителем потащило во двор.

Через час в мокром пальто и вся в снегу Августа Михайловна, наконец, добралась до места своей работы. Она готовила слова оправдания перед начальством, но оказалось, что оправдываться не перед кем. В управлении, кроме дежурного офицера, еще никого не было.

– Я так переживала. Это же надо, что твориться на улице. Опоздала на целый час! – произнесла она, смахивая налипший снег с шапки.

– Это потому, что вы шли против ветра, Августа Михайловна. А вот те, кто работает в районе Медного, шли по ветру и пришли на час раньше.

Оба весело засмеялись.

Восстание