Сокровища Посейдона

– Да нет… Скорее, наоборот. Он однажды наябедничал Кельтману про мою драку в таверне, о которой даже полиция не могла дознаться, чьими руками так старательно переломана мебель… Просто у меня без передатчика такое ощущение, как будто я полуоглох – слышу, а говорить не могу.

– Не такая уж это и беда, Майкл, через день-второй привыкнешь. Тем больше будет радости хозяину, когда мы причалим к мельбурнскому пирсу. Он и нас считает исчезнувшими, а мы тут как тут! Правда, и огорчится одновременно! – не без юмора добавил Отто, постаравшись изобразить, какую рожицу скорчит Кельтман при их возвращении.

– Да почему же огорчится? – не понял простодушный Майкл и уставился маленькими недоверчивыми глазками на чудаковатого сенатора – как можно огорчаться, если возвращается твоя целехонькая яхта?!

– А если Кельтман получил уже от страховой компании за нее страховку, которая много больше, чем стоит наша «Изабелла»? Жалко будет возвращать денежки! Мореходная практика имеет сотни случаев, когда хозяева страхуют свои пароходы на солидную сумму, а потом устраивают им правдоподобные пожары или аварии. Не доводилось тебе читать сочинение господина Стивенсона «Потерпевшие кораблекрушение»?

– Не-ет, не читал. Да и когда мне читать, господин сенатор? А вы правы, мог застраховать. Я и не подумал, что можем огорчить хозяина своим возвращением! Хоть и не приходи больше домой! Ну и де-ла-а на белом свете! – Горилла Майкл с остервенением почесал грудь, словно этим можно было выцарапать из себя нахлынувшие сомнения.

– А мы, тебе в утешение, все же имеем пеленгатор, что для нас в открытом море не так уж мало. Будем ориентироваться на радиомаяки крупнейших портов. – И после небольшой паузы, устремив в глаза боцмана пронзительный и строгий взгляд, спросил: – Ну так что, дружищей Майкл, идем дальше, как наметили? Или будем возвращаться домой… с пустыми карманами? – В присутствии рядом Клауса Отто не стал говорить громко о сокровищах, решив сначала прощупать этого боксера как следует, чтобы вторично не наскочить еще на один подводный «риф», подобно бывшему дворнику Тюрмахеру.

– А-а? – Майкл даже дернулся, как от легкого удара электротоком, вскинул на сенатора быстрый и весьма заинтересованный взгляд. Он хорошо запомнил тот первый их разговор в порту Опонони, но за минувшими событиями решил, что господин сенатор тогда просто пошутил над ним, пообещав в конце плавания огромные деньги…

Дункель отлично разгадал его сомнения, улыбнулся, отвернул на всякий случай лицо от ходовой рубки: пусть Клаус думает, что у них идет обычная деловая беседа, а не дружеский сговор.

– Я своих слов на ветер не бросаю, дружище Майкл, хотя здесь, в открытом море, этого ветра как раз и предостаточно. Со всех сторон свистит ветер и гуляют волны! – все так же негромко продолжал говорить Дункель настороженному в ожидании его пояснений боцману, отметая тем самым прочь его последние, быть может, сомнения и колебания. – И отлично сознаю, что ты – старший над командой, тебе и плата будет особая… Морякам до поры до времени знать лишнего вредно. На обратном пути мы с Фридрихом и с сыновьями высадимся в порту Данидин, на Южном острове Новой Зеландии. Оттуда пароходом отправимся к себе домой, а вы на яхте вернетесь в Мельбурн. Залог, который я оставил Кельтману за «Изабеллу», он перешлет на мой счет в банк Виндхука, никуда не денется, хотя и будет сожалеть о потерянных капиталах. Мне – да и тебе тоже! – особо подчеркнул Дункель, внимательно изучая мимику боцманского лица, – важно на это время исчезнуть из-под полицейского присмотра Кельтмана. Жаль, конечно, что с «Викторией» случилось несчастье, тут свое сыграл злой рок… Если бы мы шли корпус в корпус или чуть правее, и мы бы нюхали теперь цветочки в садах подземного царя Аида. Но коль скоро судьба предоставила нам именно так освободиться от инспектора Паркера, не станем особенно сетовать на судьбу. Иначе пришлось бы придумывать что-то другое, конечно, не столь жестокое, средство избавиться от их преследования. Я крепко надеюсь на твою помощь, дружище Майкл. – За спиной раздались голоса, и Отто умолк, повернувшись к корме, чтобы увидеть, кто это вышел из кубрика?

На палубу, пообедав, вышли Карл и молчаливый Вальтер. К ним, прихватив недочитанный роман о графине де Монсоро, присоединилась немного бледная после минувшей жуткой ночи баронесса Бутанис. Одетая в легкий белый костюм, но с черным – траурным – шарфиком на шее, Марта сосредоточенно поставила кресло так, чтобы тень от грота не падала на нее, вынула из белой кожаной сумочки защитные очки, раскрыла книгу, где лежала тоненькая из красного шелка закладка, но читать сразу не начала. Откинув голову на брезентовую спинку кресла, она смотрела вдаль, куда неслась «Изабелла», словно пыталась увидеть недалекое будущее, а может быть, и каким-то особым чувством предугадать то, что ждет их в неведомом грядущем через десятилетия, когда от этого, такого странного плавания останутся смутные воспоминания, не более того…

«Непонятно мне, почему Вальтер тогда назвал своего отца таким странным именем – Протей, кажется… И не пояснил, кто он, этот Протей? И какой? Добрый или злой гений? Скорее всего, божество. Прямо удивительно, они все так хорошо знают греческую мифологию. Обязательно попрошу Вальтера дать мне книгу греческого эпоса, почитаю. И постараюсь запомнить». – Марта, чтобы прервать несколько натянутое молчание – братья после гибели «Виктории» тоже пребывали в тягостном трансе, так что и говорить-то было им трудно – спросила все же, стараясь хоть как-то отвлечь их от неприятного воспоминания:

– Вальтер, а сколько дней надо, чтобы на этой яхте обойти вокруг земного шара? Месяца три?…

Боцман, видя, что молодые люди заняты своей беседой и не помешают закончить интересный разговор с господином сенатором, привычно кашлянул в кулак, выказывая тем свои глубокие раздумья, негромко ответил на предупреждение Дункеля помалкивать пока про сокровища:

– Согласен с вами, господин сенатор. Морякам пока не надо ничего знать… про будущие сокровища и про ожидаемое вознаграждение. Я думаю, если вы дадите каждому по тысяче-другой фунтов стерлингов, они проглотят собственные языки, даже без подливки, – пошутил Горилла Майкл. – Никому нет резона встречаться с полицейскими ищейками и объяснять, откуда у него появились такие бумажки. Будут молчать, в этом я уверен так же твердо, как и в том, что моя толстушка Генриетта уже скучает по муженьку.

– Вот и отлично, Майкл. Возьмем курс на зюйд-зюйд-вест. Надо пройти мимо западного выступа Южного острова у Новой Зеландии.

– Как прикажете, господин сенатор, – четко ответил Майкл, прошел к рубке передать команду Клаусу. Возвратившись к сенатору, с тревогой взглянул на небо. – Стрелка барометра ползет устойчиво влево, боюсь, как бы не налетел штормяга! А мы далековато ушли от порта, не успеем возвратиться, даже если бы и хотели там укрыться.

– Вот дьявол! Только этого нам и не хватало теперь! – Отто вслед за боцманом посмотрел на запад, откуда дул приличный, баллов в четыре, ветер. Этот ветер уже начал понемногу нагонять волну, отчего яхта кренилась при бортовой качке. – Майкл, прикажи убрать геную! Пойдем пока под одним гротом. Не дай бог, налетит шквал, сорвет паруса, останемся с голой мачтой!

Боцман в некоторой степени успокоил сенатора, сказав, что в такелажном отсеке у него хранятся запасные паруса для грота и генуи, но рисковать, конечно, не имеет смысла, плавание далеко не закончено, могут случиться и шторма и штили…

– Не Мельбурн у нас на горизонте, чтобы торопиться в жаркую баньку и к женушкам под бок укладываться, – пошутил боцман, включил микрофон и скомандовал вахтенным морякам: – Убрать геную! Быстро! И я с вами, ребятки мои маленькие!

Майкл, а с ним Джим и Чжоу Чан сноровисто отвязали шкоты, спустили парус, накрепко привязали его к мачте, чтобы не плескался по ветру. А потом с тревогой наблюдали, как грот надуло ветром втугую от усиливающегося бокового ветра. «Изабелла» кренилась, правым бортом встречала набегающую волну, пропускала ее под собой, заваливалась вправо, уходила вниз, чтобы снова подняться на очередной морской вал. Примерно через час, присмотревшись, Фридрих, с озабоченностью изучавший западную часть горизонта, объявил во всеуслышание:

– Тучи некрасивые показались, фрегаттен-капитан! Правда, далековато, где-то за Тасманией разыгрался шторм… Но долго ли примчаться в наши координаты? Несколько часов и… – Кугель не стал заканчивать фразы, всем и так понятно, что будет твориться, когда яхта попадет если даже и не в центр шторма, а в ближайшую сотню миль от этого центра!

Отто Дункель и сам невооруженным глазом заметил, что на западе небо начало заволакиваться темной, плохо различимой пока что полоской, низкой и вроде бы неподвижной.

– Если ураган идет строго к северу, то нас может зацепить лишь краем. Тогда ветер должен вскорости смениться на попутный, то есть задует в корму «Изабеллы», яхта побежит куда резвее! – Отто раскрытым ртом хватил упругий ветер, отвернулся. – Баронесса, вам лучше спуститься в каюту, погода портится с каждой минутой!

Марта, так и не приступив к чтению, повернулась к рубке. В ее светло-голубых глазах неожиданно заиграл азартный огонек, словно она ждала этого шторма, желая еще раз испытать себя, своих спутников, в том числе и его, Отто Дункеля, на выдержку, мастерство и силу духа…

– Уверяю вас, баронесса, шторм был хорош для Волка Ларсена! Он водил по морю свой «Призрак», который покрепче и побольше нашей скорлупки!

Баронесса все с той же улыбкой решимости отчаянно тряхнула головой, выказывая пренебрежение к словам разума.

– А-а, вы хотите взглянуть в суровые глаза самого бога морей Посейдона? Намерены своими чарами ублажить старика и… – Отто не договорил, улыбнулся и с юношеским задором подмигнул Марте. Только было собрался сказать, что и Черный Волк не побоится озверевшего океана, однако смутился, как бы баронесса не посчитала его желторотым хвастунишкой. – Старайтесь, баронесса, чаруйте владыку океанов! Видите, что-то взволнован Посейдон, размахался бородищей!

– Отчего же он такой… такой неукротимый и беспощадный? – поинтересовалась Марта. – Как языческий бог древности, которому бесконечно надо было приносить человеческие жертвы.

– А он и есть языческий бог древних греков, – заметил Карл, поеживаясь на ветру, который становился все прохладнее – начало сказываться ледяное дыхание Антарктики. – У каждого бога прежде были сотни алтарей, там их и «подкармливали». Теперь люди позабыли такие обряды, вот и бушует он, наш владыка!

– Наверно, не только за это серчает Посейдон, – негромко обронил Вальтер. – Ведь совсем недавно люди принесли им в жертву всех пассажиров «Виктории», разве вы уже забыли об этом? Стало быть, не в недостатке жертвоприношений причина его гнева… Отойдемте отсюда, баронесса, уже начинают залетать брызги. – Вальтер вместе с братом отошли к мачте, перенесли с собой и свои стульчики. – Вы идете с нами? – Вальтер спросил баронессу, но взгляд его застыл на лице отца. Тот не выдержал укора в глазах сына и, чтобы не видеть этого, поспешил обратиться к Марте:

– И каково ваше решение, баронесса? Бежим от гнева Посейдона, или не устрашимся, останемся здесь? – А в голове, словно перепуганная птица в клетке, металась мысль, не находя решения: «Проклятье! Что же ему известно? И почему Вальтер упорно не идет на откровенный разговор, а только все время втыкает мне в сердце такие вот ядовитые гадючьи шпильки, вроде недавнего жертвоприношения пассажирами взорванной яхты! Настаивает, чтобы я сам ему обо всем покаялся!

Но не могу же я открыть ему, что сделал Цандер по моему приказу? А если он имеет что-то другое в виду? Вот будет картина!!! Да в припадке ярости Вальтер может запросто убить меня из своего пистолета! И будет прав, безусловно, любой суд, а тем более суд совести, его оправдает! – Отто покосился на спину Вальтера, который неспешно отправился в свою каюту, подумал с запоздалым сожалением: – Наверно, зря я взял его с собой. Надо было оставить дома под присмотром Цандера… – И тут же начал оправдывать себя. – Думал, путешествие развлечет его. А тут смерть Али, и эта идиотская встреча с Тюрмахером, которую невозможно было предусмотреть! Но главное, никак не могу добиться, о чем они говорили в сквере? После той беседы Вальтер совсем замкнулся в себя, нервничает, порою вот так, как только что, открыто дерзит, говорит всякую двусмыслицу, под которой можно подразумевать буквально все…» – Что вы сказали, баронесса? Простите, я так ушел в свои… – Отто хотел сказать «в свои переживания», но тут же поправился: – В свои мысли о надвигающемся шторме.

– Мне нравится смотреть на такое вот море! – ответила, вернее, повторила Марта. – Именно такое оно еще больше кажется живым и чувствующим по-человечески существом… Вы так же думаете, герр Отто? Или мои слова вам кажутся нелепыми?

– Напротив, баронесса! – живо ответил Отто, и будто позабыв недавние тревоги, подхватил разговор: – По-видимому, в силу вот таких же впечатлений древние люди и наделили море сверхъестественной силой, поселив в нем массу разных богов и богинь, в том числе и их детей, как те же нереиды, покровительницы мореплавателей…

За таким оживленным разговором прошло полчаса, не меньше. Сменилась вахта, на руль заступил Роберт, механик Степан Чагрин спустился в машинное отделение, чтобы можно было в любую минуту убрать парус и запустить двигатель. Карл, некоторое время побыв в одиночестве около ходовой рубки, тоже ушел в каюту, видя, что в его помощи команда пока не нуждается.

Отто Дункель, только на минуту оставив бак, сбегал в каюту за прорезиненным плащом, не отпуская леерного каната, вернулся на бак, где оставалась сидеть в кресле Марта, постоянно хватаясь за бело-розовую шляпку. Он накинул на плечи баронессы плащ и встал рядом, широко расставил ноги для большей устойчивости. И смотрел туда же, на юг, словно там вот-вот должны были загореться их счастливые путеводные звезды, его и баронессы Марты… Океан дыбился… так перед смертельным прыжком волнами дыбится шкура у разъяренного и смертельно раненного тигра. Баронесса, сама того не замечая, побелевшими пальцами охватила подлокотник кресла, но горящие глаза все с тем же восхищением и с дерзким вызовом упрямо наблюдали за начинающимся штормом. «Как страшно и восхитительно! – с замиранием сердца про себя шептала Марта, боясь выказать этот страх перед стоящим рядом сенаторам. – Неужели и на мою долю выпало все это увидеть и испытать! Боже, что за прелесть вот это стремительное плавание на грани гибели! И я здесь, сижу и смотрю, быть может, собственной последней жизни в глаза!»

– Готт вердамме мих![1 - Готт вердамме мих! – Будь я проклят! (нем.)] – с вызовом прокричал Отто, как если бы из темно-зеленых волн уже высунулась рогатая голова премерзкого чудовища и вот-вот должна схватить его и утащить в пучину. – Через час-другой нас, похоже, слегка качнет!

– Это и вправду очень опасно? – живо подняла голову Марта, придерживая шляпку правой рукой. – А разве это уже не настоящий шторм? – В глазах баронессы по-прежнему метались бесовские огоньки, как если бы она была в сильном опьянении вином и не сознавала меру надвигающейся беды. – Я так много читала о штормах, что и в самом деле захотелось увидеть, что же это такое?! Я думала, что у Тасмании нас настигал самый сильный в свете шторм… Но там был совсем близок берег и очень сильного страха я не испытала. А что, если теперь нас догонит ураган, а?

– О-о, милая баронесса! – ответил Отто на эти почти по-детски наивные рассуждения молодой женщины. – Одно дело читать о шторме, лежа на мягком и сухом диване! И совсем другое – летать по каюте, испытывая прочность перегородок собственной, да еще такой очаровательной, как у вас, головкой! Не приведи Господь, иначе придется вас привязывать ремнями к дивану. И вы даже не сможете встать, если вдруг яхта пойдет… Лучше об этом не говорить, у меня озноб побежал по рукам, видите, волосы на запястьях встали дыбом… Я буду молить Посейдона и всех пятьдесят прекрасных принцесс-нереид, чтобы нас минула страшная участь… погостить у них на глубине. Баронесса, ветер становится очень прохладным, не простыли бы вы.

– Герр Дункель, а вы часто попадали в настоящий шторм, чтоб головой о перегородку? – спросила Марта и улыбнулась, смешно поморщив нос. На скулах проступил легкий румянец, должно быть, хотела еще о чем-то спросить, да постеснялась. А может, это ему показалось, румянец мог выступить и от прохладного ветра или от страха, который баронесса так умело прячет за внешней беспечностью.

Отто с удивлением в который раз заглянул ей в глаза. «Что это? Бравада перед смертельной опасностью? – подумал он, пытаясь полностью разгадать характер баронессы. – Такое бывает у новичков на море, правда, пока смерть действительно не схватит за горло костлявой рукой. Или у нее огромная сила воли, что умеет так ловко скрывать страх за беспечной улыбкой. Есть такая категория отчаянных людей, которые и умирают с улыбкой на устах, подобно мушкетерам Дюма… Ну и нервы у моей милой Пандоры! Будто и в самом деле она не от женщины родилась, а выкована в горниле олимпийского бога Гефеста!» – И с восхищением пожал влажную от брызг руку баронессы.

– Вы очень далеко мыслями, герр Дункель! И не ответили на мой вопрос! – напомнила Марта.

– Бога ради, Марта, зовите меня просто по имени – Отто. Иначе получается, как в полицейском участке, предельно строго и официально!.. Вы очаровательны, баронесса, и я совсем потерял голову… – Он чуть наклонился над креслом, вроде бы поправить плащ на ее плечах, и совсем близко заглянул в глаза Марты. Женщина поняла, что он хочет поцеловать ее в губы, во взоре мелькнул испуг: из рубки их хорошо видит Роберт, там же и боцман Майкл, да и вахтенным морякам они видны, как на ладони… И в то же время она в неожиданно нахлынувшем затуманенном упоении вдруг ощутила себя маленькой и беспомощной пылинкой в неодолимом магнитном поле. И центром этого поля был он, Отто Дункель, – красивый, сильный и с поистине бесовской своей устремленностью в манящее будущее, которое где-то там, за далью океана. Он так не похож на тех женихов, которые окружали Марту в Мельбурне, на раскаленном асфальте города, с цветами в руках, наглаженные и припомаженные лучшими парикмахерами… О не-ет, Отто не был мужланом в полном смысле этого пренебрежительного слова, далеко не мужлан! Он элегантен, всегда изысканно одет и идеально выбрит, но в нем, в манерах и в теле так много от этого вот океана! Он весь пропитан духом моря, бурь и кипучих страстей…

– Опомнитесь… герр Отто, – почти беззвучно выдохнула Марта и, словно так можно было спасти себя, закрыла глаза. Румянец сошел с лица, она будто уснула, очарованная, бессильная, как спящая принцесса из сказки бессмертного сочинителя.

– Марта, Марта, – Отто легонько сжал руку молодой женщины, – вы возвращаете меня в далекую молодость… Будто и нет за спиной этой ужасной войны, разлук и потерь, случайных встреч и… и этой многолетней душевной пустоты, в которой носились какие-то ужасные черные вихри.

– Но у вас… Отто, два сына, внуки. – Марта постаралась взять себя в руки после истомного, неожиданного для самой полуобморока. Напряженно пыталась понять, чем было вызвано такое душевное смятение? Неужели ей хотелось любить этого необыкновенного человека? Тем более, и она ему далеко не безразлична, это по его глазам видно… Что же мешает им соединиться? Разница в возрасте? Марта считала себя достаточно разумной, она сумеет подняться если не годами, то поведением, до уровня Отто. Разница в общественном положении? Он – сенатор, наверняка владеет большим состоянием. Но и у нее свое приданое, которое в высшем свете ценится иной раз не дешевле чековой книжки с семью-восемью цифровым значением. Она из старинного баронского рода, молода и достаточно привлекательна. К тому же, Марта это знала за собой, у нее всегда сначала решал рассудок, а потом уже вступало в свои права сердце. А это в семейной жизни человека из высшего общества куда важнее одной чувствительности…

– Внуки не на мне, они на Карле. Сыновья уже достаточно крепко стоят на ногах и в моей постоянной опеке практически не нуждаются, – негромко ответил Отто, радуясь, что Марта, похоже, ложится на встречный курс, как сказал бы его верный Гилас[2 - Гилас – любимец и оруженосец Геракла (греч. миф.).] – Фридрих Кугель. Он взял прохладную от морской воды руку Марты, бережно поднес к губам и поцеловал. – Я увезу вас с крошкой Элизабет к себе, и вы превратитесь в самый крупный алмаз из сказочных сокровищ царицы Савской!

Марта засмеялась, убрала руку под плащ.

– А вы не боитесь, Отто, что и на меня там найдутся похитители бриллиантов, какие-нибудь отважные французские искатели сокровищ? – Она окончательно пришла в себя, улыбнулась, подняла взгляд на сенатора. Умей он читать в их глубине сокровенное, мог бы понять, что в этих глазах он видит не только нежность, но и трезвый расчет, которым в большей или меньшей степени богиня Ата[3 - Ата – богиня обмана (греч. миф.).] наделила каждую женщину, чтобы ей легче было держать в руках своих возлюбленных.

– Я убью каждого, кто осмелится дерзко глянуть на мою жену!