99 книжных вивисекций. Рецензии с перцем и кровью

Можно отметить, если уж придираться к автору, что слишком быстро ушла в пропасть по ниспадающей семья Ёлтышевых. Как-то так все сложилось, что все сопутствующие обстоятельства были против них. Прямо стальной пресс жизни против листа бумаги их судеб. Еще уж слишком круто и легко сам Ёлтышев порешил троих людей, из них двоих родственников, пусть сына случайно, непреднамеренно. Но зло ведь копилось внутри, вот и совпало все трагически, ударился сын головой и сразу помер. Да и сам хозяин сиганул в ящик быстро, хотя тут понять можно. На младшего сына такие надежды, типа вот придет кто-то и все наладится (тоже типично для нас), но и того деревенские сразу заточкой в сердце, чужак. Зачем после этого дальше жить? Но мать, бывшая библиотекарша, то есть человек относительно культурный, остается существовать, но и ее отлучают навсегда от внука. В итоге – полнейшая безнадега.

Но оптимизм после прочтения книги остается, пусть косвенный и совсем небольшой. Если бывает такая глухая жизнь, как описана в романе, то уж собственная жизнь читателя (какая бы она ни была) покажется ему настоящим раем земным.

32. Васькя

Роман, 2002

Захар Прилепин

Роман из шорт-листа литературных премий «Русский Букер» и «Национальный бестселлер», лауреат премии «Ясная Поляна», выдержал десять изданий и до сих пор остается бестселлером.

Ну что тут скажешь, смело, красиво, технично и динамично написано о нацболах Эдуарда Лимонова начала третьего тысячелетия. Пусть все скрыто под другими именами и конечно много авторской безудержной фантазии, но шила в мешке не утаишь. Давно вплотную подбирался к Прилепину, даже «Обитель» прочитал, но как-то не пошло тогда. Показалась невнятной позиция автора, как говорится, и нашим, и вашим. Надо было начинать с «Васьки», где автор высказался прямо. Тут уже строку из песни не выбросишь. Писатель очень сильный, возможно, один из самых сильных русских прозаиков нашего времени, хотя все эти псевдолитературные иерархии, кому они нужны.

Поразила лаконичность и ясность текста. Предложения короткие и однозначные, однако всегда чувствуется второй слой, глубина, подкожное брожение. Все описания, а их немало, – только по существу дела. Диалоги краткие и убойно точные. Даже немногочисленные монологи не портят картины, хотя и наполненны декларациями жизненных философий разных слоев общества. Сразу всплыл в голове язык Валентина Распутина и даже в чем-то Лермонтова. Реализм, романтизм, идеализм в одном мешке, разве такое возможно? Оказывается, да, еще как возможно и как это гармонично звучит в совокупности. Несколько матерных слов встретилось, буквально три-четыре, и они по-существу, хотя я терпеть не могу матерщины в литературном произведении, что бы кто с гордостью ни говорил о естественности присутствия мата в русской разговорной речи.

Показан герой нашего времени, которому во всем подражать невозможно, поскольку его жизненный путь в никуда, с этим не поспоришь. Романтика революционного предоления тягостных, вечных пут нашей российской жизни. Безоглядность во всем. Впереди мечта, только ради которой и стоит жить, иначе все становится бессмысленным. Пьянка, несчастный нудный труд ради куска хлеба, мещанское потребительство – ради этой пустоты стоило рождаться и проживать никчемную жизнь? Не для Саньки и не для его друзей такая беспросветная жизнь. Отдать свои жизни за краткий ослепительный миг свободы, за проблеск надежды на лучшую жизнь, в которой им все равно не найдется места. Это не для них тихая, безгрешная эволюция. Они революционеры, последователи вечного бунтаря, Эдуарда Лимонова, который на момент событий в книге сидит арестованным в ожидании суда за хранение автоматического оружия. И его пацаны поднимают бунт по всей стране, захватывают вооруженным путем городские и областные администрации. В Россию пришла новая революция, на этом обрываются события романа.

Сегодняшним языком это вооруженный терроризм. Террор родился в России еще в середине ХIХ века, когда кучка заговорщиков грохнула Александра II, только что отменившего крепостное право. Дальше последовало много громких политических убийств, венцом же вооруженного террора стал октябрьский переворот октября 1917 года, когда немногочисленная, официально запрещенная большевистская партия неожиданно захватила власть во всей могущественной Российской империи. Через кровавую Гражданскую войну с победой прошли большевики и создали в тридцатые годы новую Коммунистическую империю. На костях своих граждан, многочисленных жертв ГУЛАГа. Поэтому революционный путь на практике в современном мире ведет в никуда. Вспомним Кубу, Че Геварру и Фиделя Кастро, что изо всего этого получилось? Пшик. А сколько в связи с этим было революционной романтики в недалеком прошлом, какая красивая мечта пошла прахом. Я вот думаю о покойном талантливом писателе Эдуарде Лимонове, которому собственно и была посвящена эта книга, поскольку Прилепин был и остается сторонником, хотя и со своим взглядом на продолжение политической линии Лимонова. Эдуард Лимонов пожил в Штатах и Франции семидесятых-восьмидесятых, стал там знаменитым писателем, ниспровергателем капиталлистического строя, бунтарем-интеллектуалом крайне левого толка. И решил создать национал-большевистскую партию в новой России, насадить новую революционную идею, за которой и потянулись молодые горячие головы. Романтические светлые цели, только ради которых и стоит жить. На подобное самопожертвование способна только молодежь. Вот такого типического молодого современного героя-ниспровергателя и показал Прилепин в своем романе. Трагизм его самосознания и трагическую судьбу.

33. Господин Гексоген

Роман, 2002

Александр Проханов

Лауреат литературной премии Нацбест 2002. Забавное произведение на тему перехода верховной власти в России в конце 90-х годов. Богатая фантазия, дополненная реальность, попытка объяснить произошедшее со страной с позиций теория заговора спецслужб. Читается и сейчас с интересом, но особенно интриговало, наверное, в то время, когда только что взлетели на воздух московские жилые дома. Еще бы, ведь по книге получается, что ради высшей цели ФСБ действовало совместно с чеченскими террористами и шло на массовые жертвы среди нашего гражданского населения. Как тут Нацбеста не дать за такое сенсационное как бы разоблачение?

Я вот думаю о пределах бурности фантазии писателя, есть ли они? Теория заговора, планы мирового правительства по порабощению России, в это безусловно хочется верить. Человек это мелкая сошка, которого неудержимо тянет весь негатив, происходящий с тобой, объяснить внешними обстоятельствами. Куда уж нам уж, если они все спланировали и ведут нас туда, куда им нужно. Что ни делай, все бессмысленно, внешняя сила настолько превосходит наши тшедушные возможности, что полная труба и беспросвет. Обидно, а куда денешься, если мировой заговор?

Автор немного развивает эту глобальную идею. Оказывается, в России действуют сразу два заговора: один, который курирует ФСБ, как раз в пользу мирового правительства и, соответственно, америкосов, второй – его ведет ГРУ, – он в пользу патриотического мировоззрения и за самостоятельную роль страны в мире. Но помимо этих двух заговоров, обладающих титаническими возможностями влиять на внутрироссийскую ситуацию, есть еще олигархическо-либеральное направление, которое захватило власть в стране. У них в руках природные ресурсы, СМИ, и они, пользуясь неограниченным влиянием на семью президента, который сам ослаб физически, выкачивают из страны все живительные соки. И вот первый заговор успешно продвигается, борьба за семью успешна, олигархи летят из телевидения вверх тормашками, Истукан (так называет автор Ельцина) передает власть Избраннику (вероятно, это Путин). Они пытаются навязать Избраннику правильное будущее поведение, но тут же все скопом гибнут в авиакатастрофе, которая видимо устроена вторым заговором.

У автора романа мировоззрение складывается из суперпозиции православия и языческого мистицизма, ленинизма и сталинизма, кто-то назвал эту необычную смесь красным мистицизмом. Собственно, это даже местами магический реализм, смесь христианства и языческого, природного самосознания. Все в нашей жизни определено и даже предопределено действиями загадочных, могущественных высших сил. Отсюда, вероятно, и возникает почва для идеи мирового заговора.

О языке. Он избыточно красочен, столько волнующих метафор, сравнений, описаний. Но, как ни странно, читается легко, меня лично особо не напрягал стиль автора. Можно даже говорить о неком единстве формы и содержания, гармонии мистического и трагического взглядов на недавнюю российскую историю. В рамках безудержной авторской фантазии.

34. Член общества, или Голодное время

Роман, 2000

Сергей Носов

Премия года журнала "Октябрь" за 2000. Давно не читал такой свободной и легкой в хорошем смысле слова книги. По стилю чуть не Ильф с Петровом, перебравшиеся из НЭПовских времен во времена распада Союза и крушения всего и вся в сознании советских людей. Схожие эпохи по катаклизматичности произошедшего.

Какая главная забота у людей конца восьмидесятых? Где найти что пожрать помимо полупустых магазинов. Типа собачатины третьей категории (порублена вместе с конурой) или ментая второй свежести (какая там осетрина!). Несмотря на отчетливый трагизм происходящего вокруг, автор находит в себе силы отстраниться от окружающего абсурда, маразма, не знаю, как еще назвать всю эту абракадабру, и взглянуть на мир с иронией, мол, что ж, и такое бывает, куда ото всего этого денешься, приходится жить здесь и сейчас, времен для жизни не выбирают, куда забросило, там и пыхтишь.

Петербургский стиль, петербургская атмосфера – петербургскость пронизывает все и вся в романе. Как не вспомнить Виктора Голявкина с "Арфой и боксом" или его тезку Конецкого со всем подряд из написанного, да того же петербургского Гоголя как не вспомнить. И еще много кого из здешних писателей с неповторимым стилем описания окружающего мира, без которого, стиля в смысле, сложно выжить без потери физического здоровья в мерзком здешнем климате и душевного, когда абсурд на абсурде сидит и абсурдом погоняет.

Не попадалось еще такого простого и точного описания тех трех дней в августе 1991 года, образовавшегося в торгашеской эйфории конца восьмидесятых рынка на Сенной площади, где продаются даже перегоревшие лампочки (чтоб на работе обмануть начальство, на перегоревшую выменять исправную, мол, перегорела на работе, а на самом деле забрать в домашнее хозяйство).

А чего стоят эти слова, собака друг человека… Нет, это не из той оперы. Из той – другое, которое может запросто сойти за афоризм (в моем вольном пересказе, не хочется переписывать автора, раз запомнилось, значит, стоит того):

«Плохо писать сложно, гораздо проще писать хорошо. При этом иметь плохой стиль и хороший сюжет не так сложно. Вы попробуйте так написать, чтоб и стиль, и сюжет были плохими – вот настоящая задача для писателя!»

Никакое не ерничанье. Если еще сохранились у кого-то из литераторов ирония и юмор в восприятии смурной действительности, так это всенепременнейше у Сергея Анатольевича Носова, петербургского писателя, кстати закончившего в свое время, до Литературного института, Ленинградский институт авиационного приборостроения. Так что с технической закваской у него полный порядок и выбор дальнейшего, уже литературного пути произошел явно по зову сердца.

Невозможно не прочитать остальные романы автора, их не так много, но они, совершенно очевидно, стоят того.

Русская литература, XX век

35. Петербург

Роман, 1913

Андрей Белый

Вершина литературного символизма и в целом модернизма в России, так характеризуют произведение. Петербург это город прямых линий, квадратов и кубов с октябрьским гнилым туманом и погрязшими в нем нелепыми и страшными людскими жизнями. Не особо привлекательный образ города, тем не менее, это одна из книг, к которым захочется вернуться. Потому что все неоднозначно, все неопределенно, все расплывчато, а вместе с тем цельно, завершенно, совершенно. Хочется вновь и вновь разбираться в хитросплетениях мысли гениального автора, зачем, что и почему, в мазках кисти слов художника слова – словесный импрессионизм, экспрессионизм, кубизм в одном лице. Куда ни кинь взгляд – глубина и многослойность образа. Автор всесторонне, дотошно анализирует рассматриваемый объект – живое лицо ли, городской пейзаж, явление природы, – в многомерных пространственных и временных координатах. Как будто десяток вэб-камер нацелились на него – с разным масштабом, разрешением, четкостью пишут его, объемное изображения, донося до нашего умственного взора.

При этом сам автор всегда отстранен от описываемых событий, он не сопереживает героям, он художник с холодным взглядом на окружающее, его задача описать бесконечное многообразие ипостасей человеческой души. Каждый персонаж тщательно скальпируется, расчленяется на мельчайшие составные части, собственно на пиксели. Автор не гнушается многочисленными повторами в абзаце, предложении, современный дотошный редактор сократил бы текст минимум на половину, убрав причудливую атмосферу духа, ради которой написан роман. Ведь если убрать атмосферу, оставив голый фабульный скелет, – практически ничего от Белого не останется. Тем не менее, здесь присутствует следование пресловутому голливудскому: сквозная линия – узелок с бомбой в кабинете Николая Аполлоновича, которая в конце концов взорвалась в соседнем кабинете Аполлона Аполлоновича, никому особо-то и не причинив вреда, однако напряжение нарастает с каждой сценой, вот и кульминация, но нет, все обошлось, хеппи энд.

Октябрь 1905 года, на дворе первая русская революция – манифестации, нелегальщина, террористы. Тревожная атмосфера, брожение общества после поражения в русско-японской войне, революционно-патриотические настроения пронизывают роман, внося свой вклад в тревожную загадочность атмосферы романа.

Хочется найти точные слова, чтобы охарактеризовать роман в целом: может, это картина хитросплетений, пересечений душевных пространств с физическими пространствами в одном миге, когда миг разрастается до минут, часов, суток, месяцев и лет, вскрываются пласты времен в духовном/душевном мире, где обитают наши души. Взаимопроникновение духовного и физического миров.

Старость жалка, ущербна, смешна, нелепа в своих запоздалых притязаниях на молодость. Всему свое место во времени, здесь автор безжалостен в своих описаниях высокопоставленного государственного служащего Аполлона Аполлоновича и его жены, других персонажей романа.

Насколько нелеп якобы любовный треугольник, в который вовлечены Николай Аполлонович, Сергей Сергеевич и Софья Петровна Лихутины. Пишут, что прототипы здесь – Белый, Блок, Менделеева. Очень завуалированные автобиографические мотивы.

Кто предшественники? В русской литературе это конечно Гоголь и Достоевский со своим восприятием Петербурга. Но Белый всесторонне развил образ города, сделал его многомерным, многослойным и еще более таинственным и страшным. Гигантская туманная птица обнимает тебя своми крылами и не дает вздохнуть полной грудью.

36. Искупление

Роман, 1965

Фридрих Горенштейн

Один из лучших наших писателей, который особо-то и неизвестен читающей публике, во всяком случае, незаслуженно мало издающийся. Один лишь сценарий "Соляриса" чего-нибудь да стоит. Ведь Тарковский долго и безнадежно его вымучивал, пока не обратился к Горенштейну, который в своем варианте сценария совсем по-иному расставил акценты, в частности, задел, происходящий на Земле, полностью придуман Горенштейном, что поначалу сильно разозлило Лема, ознакомившегося со сценарием. Но потом он вынужден был согласиться с предложенным вариантом, потому что история действительно заиграла по сравнению с романом и в конечном итоге эволюционировала в фильм-шедевр.

"Искупление" с одной стороны сложно читать, потому что автор пишет не просто против шерсти общепринятой тональности и вообще логики изложения событий, а раскаленным гвоздем по нашей коже. Абсолютная правда без прикрас поставлена им во главу угла. Но правда не бывает простой и удобной для жизни и даже для чтения. Никаких иллюзий по отношению к человеческой природе, никакой благостности в оценке людских поступков. Автор хладнокровно описывает настолько мерзкие и неприглядные вещи, что поначалу диву даешься, зачем так бескомпромиссно, даже пытаешься упрекнуть его не больше не меньше в анти-гуманизме. Но при этом ведь ни малейшего смакования безграничной жестокости людей или, наоборот, попытки защитить человеческий род. При этом автор настолько живо пишет, что поневоле сопереживаешь и сочувствуешь любому его персонажу, несмотря на неприглядность поступков. Это авторская позиция, и она нисколько ни легковесна или искусственна или надумана. Нет, она основана на глубоком анализе Священного писания и мыслях автора в развитие понимания библейских текстов. Например, Иуда выдал Христа не из-за зависти, заработка или иных нехороших соображений, а из-за такой большой любви к нему, что не было сил вынести в душе ее непомерную тяжесть. Не было сил терпеть любовь, потому и предал, и убил. Так и в романе Сашенька выдает мать только потому, что она не соответствует идеалу любви в ее голове. Конечно, все это настолько неожиданно и порой парадоксально, что требуется время осмыслить прочитанное и иногда с чем-то даже не соглашаешься.

Автор подводит нас к мысли, что ничто в мире не имеет такого значения, как акт зачатия, зарождения новой жизни. Только ради этого люди живут, ради того, чтобы жизнь снова и снова воспроизводилась на планете. Все остальное настолько вторично, что не стоит нашего внимания. То есть фактически уравниваются в правах добро и зло в том смысле, что эти категории абсолютно относительны, если можно так выразиться: добро легко превращается в зло и наоборот. И не только в зависимости от точки зрения, это бы еще ничего, но и в прямом смысле, влиянии на наше выживание.

Время действия 1945–1946. Послевоенный ужас бытия победителей. Парадокс уже в самом том времени: война окончилась, а жизнь хуже, чем в войну.

Но люди приспосабливаются к любым, самым нечеловеческим условиям, чтобы выжить и дать жизнь потомству. Какая гармония финальных сцен, когда рождаются детишки у всех трех импровизированных пар – дочери с уехавшим лейтенантом, матери с инвалидом-сожителем и приблудной нищенки с дубоватым мужичком. И вся эта толпа прекрасно начинает уживаться в крохотной квартирке, несмотря на суровые конфликты до рождения детей. Это потому, что они полностью искупили свое убогое и бессмысленное земное бытие рождением потомства.

И настолько ясный и кристально чистый стиль! Лет тридцать назад листал какой-то литературный журнал и случайно наткнулся на некий прозаический текст, после прочтения нескольких строк которого посмотрел на заглавие и автора, настолько поразила гармоничность формы изложения. Помнится, тогда мелькнуло, смотри, какой-то Горенштейн, почему не знаю. И забылось тогда почему-то, до уже сознательного открытия этого автора. Но то далекое воспоминание осталось навсегда со мной.

37. В поисках жанра