Вера и рыцарь ее сердца. Книга четвертая. Жизнь без десерта

Сказав эти слова, Вера для большей значимости сказанных слов погремела своим врачебным чемоданом, в котором лежали медикаменты на все экстренные случаи: одна ампула анальгина, одна ампула папаверина и ампула димедрола. Правда, были еще и кое-какие терапевтические таблетки.

Войдя в дом больного, Вера знала, что должна делать. Ее врачебные действия были уверены и ее рекомендации родственниками больного исполнялись незамедлительно. Жена заболевшего тут же договорилась с машиной, друзья семьи перенесли больного из дома в малогабаритный Москвич на одеяле, и больной все 40 километров езды по заснеженной дороге проспал от простого укола димедрола. Из машины в больницу его везли уже на носилках.

Дежурный врач районной больнице устало проворчал, читая направление участкового врача из захолустья.

– Это вы написали в направлении диагноз: инфаркт миокарда?

– Да, это я. Я думаю, что повреждена задняя стенка миокарда.

Вера говорила со странной       уверенностью в своих словах. Она была просто счастлива, что довезла больного с обширным инфарктом миокарда живым.

– Вы, без ЭКГ и без биохимических анализов крови поставили больному инфаркт миокарда?

– Да, – скромно созналась Вера.

– Вы глубоко заблуждаетесь, уважаемая коллега, хотя посмотрим, что нам напишет ЭКГ, а пока присядьте в приемной, мы займемся вашим больным.

Обширный инфаркт задней стенки миокарда подтвердился, мужчина был госпитализирован в реанимационную палату. Уже через несколько дней после этого случая, домой к Лебедевым зашла жена больного.

– Спасибо вам, доктор. Кардиолог, лечащий моего мужа, так и сказал, что за жизнь моего мужа я должна благодарить участкового врача, вас, уважаемая Вера Владимировна.

Вера сама уже не помнила, какие назначения были сделаны мужу этой благодарной женщины, но она знала, что мужчина остался жив, потому что Бог услышал ее молитву.

Во второй раз чудо произошло так реально, что Вера с восторгом рассказывала о нем всем знакомым и друзьям.

Это произошло, в период разгула январских морозов. Вера везла из Викторовки в поселок Мирный деревенские гостинцы, которые передали внукам родители Жени. Гостинцы были упакованы в четырех сумках. Эти тяжеленые сумки женщина могла протащить только на шесть шагов вперед, и то, в два захода.

Поздним вечером поезд из Кокчетава подъехал к небольшой станции, что находиться в сто километрах от Караганды и в десяти километрах от поселка Мирный. Вера вполне логически выбрала более короткий путь к дому, поэтому она вышла на этой станции.

Ни ночь, ни сорокоградусной мороз не пугали женщину, ибо она очень соскучилась по мужу и детям. Спрятав в придорожные сугробы, перевязанные шпагатом сумки с салом, сливками, копченым мясом и свежей выпечкой, женщина отправилась на поиски телефона.

Вера очень надеялась на телефонную связь, по которой планировала вызвать Женю с машиной на помощь. Машина к тому времени была на ходу и стояла в гараже при доме.

Снег обнадеживающе звонко поскрипывал под ее ногами. Населенный пункт, что расположился при железнодорожной станции, состоял из четырех домиков, барачного типа. В окнах этих глинобитных землянок горел тусклый свет электрической лампочки.

Уже в первом доме ей сообщили, что телефонная связь будет только завтра, а, может быть, к концу недели. Проситься на ночлег к чужим людям Вера не осмелилась бы даже под угрозой смерти.

Выйдя на дорогу, она перетащила свои четыре сумки на обочину и, как уселась на одну их них, так и сидела, периодически поглядывая на часы. В полночь мороз стал просто нетерпимым, а с Верой медленно замерзали ее четыре неподъёмные сумки. Мысли о смерти заставили ее вспомнить слова Сафонова, сказанные при их первом знакомстве: «Надо покаяться, пока не поздно». Только теперь она поняла смысл этих слов.

«Поздно каяться – это значит, что после смерти каяться уже бесполезно».

Тишина в ту ночь стояла звенящая, наверное, от холода. Вера положила руку в варежках на отмерзающие коленки и стала себя искусственно успокаивать, глядя на звезды, которых высыпало видимо-невидимо.

«Звездочки, ясные, звезды прекрасные, что вы храните в себе, что скрываете? Звезды хранящие мысли глубокие, силой какою вы душу пленяете?» …

Но Лермонтовские звезды не пошли на сближение с замерзающей в одиночестве женщиной и хладнокровно улыбались ей свысока. Разочаровавшись в звездной поэзии, Вера решила серьезно поговорить с Богом.

– В евангелии написано, что если попросить тебя с верою, то ты исполнишь любую просьбу. Как просить с верою то, что нереально? Уже двенадцатый час пошел. Мороз не даст мне просидеть и полчаса на этих сумках, а их я никогда не брошу, в них продукты питания для всей семьи. … Выхода я не вижу, его просто нет и не может быть. Осталось только попробовать проститься с жизнью … или попросить Тебя с верою?

Вера покрутилась на сумке и подняла руки в варежках к небу: «Нет у меня другого спасителя, кроме тебя, мой Бог. Спаси меня или я просто замерзну здесь, на краю дороги насмерть. Моя жизнь в твоих руках».

Сказав это с той верою, на которую была только способна, Вера почувствовала себе так покойно, что захотелось спать. Ее вновь стали радовать звездные хороводы вокруг луны, похожей на круглое лицо купчихи, и даже мороз, пробирающий сквозь одежды мороз, не нарушал ее душевного равновесия.

В степи завыли волки. Нет, Вере не показалось, где-то неподалеку выли дикие звери. Тут женщина вскочила в испуге.

– Что я делаю? Я замерзаю насмерть и ничего не делаю?! Надо ведь что-то предпринять! Но что?

Тут Вера вспомнила, что она все отдала в руки Господа и волевым усилием подавила тревогу. Ей оставалась одно: ждать божьего решения. Женщина опять уселась на сумку и уже не могла ни думать, ни мечтать, ни действовать.

Вера сосредоточилась на подсчёте минут, она считала до 60, и эта была минута, потому она загибала палец и принималась снова считать опять до 60, так прошла вторая минута. Ровно через 8 минут вдалеке замигал свет, через какое-то время послышался шум мотора. Шум нарастал, нарастал, и, вот, перед Верой остановился малюсенький Запорожец. Водитель Запорожца с большими усилиями затолкал Верины четыре сумки в теплый салон своего автомобиля, потом он запихивал и саму Веру на переднее сиденье рядом с шофером, так как она так окоченела, что плохо сгибалась. Отогреваясь от тепла мотора, подмороженные ноги стали болеть, но женщина смотрела через окно на небо, откуда звездным светом приветствовал ее сам Бог.

Печка стала остывать, и заныло бедро. Вера выключила лампу и натянула одеяло на голову. Разве она могла обижаться на Сафоновых и на других верующих, за то, что стоя на коленях перед собранием евангелистов она чувствовала не покаяние, а унижение. Еще большее унижение испытала Вера, когда просила прощение у завхоза, которого она так хотела уволить за воровство.

Это насильственное покаяние как-то оправдывало ее побег из поселка Мирного в Россию.

Теперь она живет в Андрюшино, и подошло время сна.

Последнее, что пришло в голову перед тем, это обещание самой себе опять найти ту синюю тонкую книжку, евангелие, которую ей подарили Сафоновы и почитать на досуге.

Глава 3

Наталье Александровне Буталовой в ту ночь не спалось, ибо исполнялась самая заветная мечта ее жизни. Хотя эта мечта должна была исполниться завтра, но зачем ждать завтра, если радоваться можно и сейчас, пока не спиться. Женщине рисовалось в мельчайших подробностях ее долгожданное вступление в должность заведующей сельской амбулатории.

В темноте спальни Наташа счастливо улыбалась, слыша внутренним слухом, приветственные аплодисменты своих коллег. Должность заведующей больницы принадлежала ей по праву наследования. Бывший заведующий больницей в Андрюшино, Петр Петрович, уже как год разгуливал на пенсии, а в его кабинете сидела приезжая врачиха из Казахстана, которая исполняла обязанности заведующей больницей, что было очень нечестно по отношению к ней, Наталье Буталовой, фельдшеру по детству. Но уже через несколько часов справедливость восторжествует и не Лебедеву, а именно ее Наталью Александровну почтительно назовут заведующей больницей в Андрюшино, где прошло ее детство и юность, где она вышла замуж и была счастлива.

За окном в морозной тишине утомленно заухала сова, предвещая рассвет.

Наташа не любила вспоминать свою родословную. Она всегда представлялась друзьям и знакомым коренной сибирячкой, хотя родом была из знатных кубанских казаков. Скрывать родственные связи с раскулаченными казаками, когда-то сосланными на поселение в Сибирь, вошло в привычку. После окончания школы Наташа отказалась ехать с родителями на Дон, а отправилась в Тюмень, где выучилась на фельдшера, чтобы в свое время заменить на посту Петра Петровича. Деревенская жизнь не терпит новшества и не переносит спешку, все должно происходить в положенные сроки, не нарушая деревенские обычаи. Петр Петрович этот порядок тоже знал и уважал. На деревне его все знали, уважали и признавали земским врачом. Петр Петрович был для многих в деревне примером коммуниста и руководителя, с его мнением считались, а Наташа его просто обожествляла.

Пять лет назад, силами больницы для семьи Буталовых был построен на бугорке крестовый дом, что говорило о том, что Наташу руководство ценит, и ей оставалось только дождаться ухода Петра Петровича на заслуженный отдых и заменить его на посту, но тут появилась Лебедева, которая выгнала мужа взашей и руки на себя наложила, хотя мужик-то у нее был справный, с образованием, а что пил, так кто не пьет, лишь бы по бабам не гулял.

А Наташа считала себя образцовой женой и гордилась своим мужем. Как было им не гордиться? Ее Виктор был приметным мужчиной, первым заводилой на деревне. Он и пел хорошо и на балалайке бренчал, правда, заносчив был малость. Вот, его младший брат, Сергей Буталов, хоть ростом не вышел, зато характер имел более добродушный. Выпить Сергей тоже любил, но в отличие от старшего брата, выпивши, не шкодил, а мирно спал. Своего деверя Наташа устроила на работу в больницу завхозом, чтобы, когда придет ее черед руководить больницей, иметь под рукой родственника, который легко заводил нужные знакомства и умел быть благодарным, но тут приходит Лебедева и увольняет Сергея Буталова за воровство.

Но тут Верка прогадала, в Сергей был любимцем главного бухгалтера районной больницы и за себя постоять смог.

Настенные часы кукушкой пробили четыре раза. Печки остывали, и в спальне с каждым часом становилось прохладнее. Сонный Виктор, которого потянуло прилечь поближе к теплому плечу жены, пробурчал себе под нос.

– Наташка, что ты все ворочаешься, словно тебя блохи жрут? Спи, давай. Скоро корову доить пойду, и не надоело тебе всю ночь вошкаться под одеялом?

Глубокий вздох жены разбудил мужчину окончательно, и он вспомнил о событиях грядущего дня. Завтра ожидался приезд главного врача района в Андрюшино, а там и гулянка по поводу новой должности жены и восстановлению братца Сергея на работе. Сонно улыбнувшись, он повернулся к супруге, обнял ее горячее пышное тело и зашептал на ухо.

– Наташ, ты это … спи, давай. Однако, все уже на мази. Завтра врачиха-то будет сама твои ручки целовать. Сережка-то, дурак – дураком, а дело-то уладил справно. Вся районная бухгалтерия, однако, поет под его дуду. А деревенские что? Они за тобой побегут, как миленькие побегут. Куда им еще деваться-то, однако. Ты же, Наташка, баба своя, доморощенная, не то, что эта фифочка заморская.

Тут мужчина сделал паузу. Его тело уже давно не реагировало на женские прелести, а тут вдруг … зареагировало.

– Наташ, а Наташ, забрось ты на х… эту больничную канитель. Лучше повернись-ка, цыпочка, ко мне. Разве с тобой кому-нибудь справиться, сладкая ты моя. … Не противься мне, чай, муж я тебе. А нашей врачихе залетной ты всегда успеешь насолить. Ты у меня баба проворная, горячая. Ты, ножки-то раздвинь. … Ох, и люблю же я тебя.

Терпкий запах табака и перегара под утро становится просто непереносим, особенно, если мечтаешь о чем-то высоком.