Агентство 404

– Ты представляешь, если бы я всем своим девкам в Белоярске давал свои визитки, они бы меня и в Чудногорске достали, там езды-то меньше часа на автобусе, про тачки я уж и не говорю. – Коля заверил, что в самом городке, где он служил, у него никаких контактов с женщинами принципиально не было.

– Не хватало еще личных забот, проблем и на службе хватает.

Утром Николай, тепло попрощавшись с областным коллегой, улетел в Москву, обещав звонить, и приглашал в гости в свой городок – Чудногорск.

Глава 3

В изрядно уже измученный весенними холодными непогодами Белоярск неожиданно пришла весна. Целую неделю моросившие дожди наконец-то съели последние остатки надоевшего уже грязного снега. Погода сразу как-то установилась, потеплело, посвежело, тяжелые свинцовые облака уже не висели над городом, нагнетая тоскливую безысходность и почему-то дурные предчувствия. Очутившись на улице, Степан испытал необыкновенный прилив энергии, волна дурноты отступила, словно вынырнул из бездны, все, что было там, в квартире, целую неделю, осталось в прошлом. Ко всему происходившему в его жизни Степан относился философски. «Все пройдет, – любил он повторять, – надо только маленько подождать». Он знал, что все казалось бы, непоправимые ситуации возникавшие с ним частенько, и казалось бы что в тех сложившихся условиях изменить уже ничего нельзя, спустя какое-то время будут вспоминаться с ироничной улыбкой, а то и вовсе забудутся, как забывается дурной сон.

– Привет, сосед. – К нему степенно направился Алексей из 22 квартиры. – Что, все, вышел из штопора? – О странных чудачествах одинокого подполковника знал весь дом, относились с пониманием, сочувствием, а некоторые женщины даже ставили его в пример своим мужьям: вот, посмотрите, выпьет человек – и не видно его, и не слышно, матом не ругается, деньги в долг не просит и шлюх не водит.

– Здравствуй, Алексей Иванович. – Степан крепко пожал руку доктору технических наук, но, однако же, вполсилы, чтобы не причинить неприятных ощущений субтильному соседу.

– Что, в спортзал? – указал он на сумку, болтавшуюся на плече Степана.

– В него. Хочешь составить компанию? – Степан, дружески приобняв соседа и подталкивая его, направился к покрытому засохшей грязью «Патриоту».

– Благодарю покорно, – заулыбался сосед. – Как ты, Палыч, можешь и бухать, и одновременно спортом заниматься? Не боишься?

– Так не одновременно, я уже три дня ни капли. А ты что, Леха, все еще, что ли?.. Не похоже на тебя. Ты вообще-то хреново выглядишь, завязывай давай помаленьку. Есть на что похмелиться-то?

– Да откуда? Я тебя и ждал.

– Так что ж не зашел-то? На. – Степан сунул Лехе в руку тысячную купюру. – Только в меру, братан, и говно не пей.

Машина завелась сразу, легко и плавно тронулась. Зря хают и не любят наши машины. Степану уазик нравился. Он в своей жизни перепробовал разные автомобили, но вот уже три года ездил на «Патриоте» и, как говорится, горя не знал. Все устраивало Степана в машине: и габариты, и экстерьер, и хотя уже появились модификации с 6-ступенчатым автоматом, предпочитал свою, с механической коробкой переключения передач.

Припарковавшись возле спортивного комплекса Главка, Степан, закинув на плечо сумку, не спеша двинулся к горстке людей, стоявших у входа, закурил. Давно собирался бросить курить, да все как-то не получалось.

– О, пенсионер, привет. – Коллеги добродушно пожимали руку. – Давно тебя не видно было, уезжал куда?

– Вы что, уже? – спросил Степан.

– Да, там есть еще, иди разомнись, бассейн, правда, сегодня не работает, только душ и парилка. В тренажерном зале человек пяток, а на ковре вообще никого.

Степан махнул рукой – ладно, мне никого и не надо – и зашагал к дверям.

Разогревшись полчасика в тренажерном зале, Степан поднялся в «борцовый». Пока он крутил педали и тягал штангу, видимо, в борцовый зал прибыла группа курсантов средней школы МВД из Соснового бора. В небольшом зале под руководством опытного тренера Верещагина курсанты отрабатывали приемы контратаки при нападении двух и более вооруженных людей. В зале было душно, чувствовался запах молодого здорового пота, слышались резкие выкрики и хлесткие шлепки тел о клеенчатые маты. Судя по всему, тренировка началась недавно, а количество курсантов, сидящих вдоль стен и еще не приступавших к тренировке, было приличным. Степан поднял руку, приветствуя Верещагина, и тут же опустил, что должно было означать: ладно, пойду, мне не к спеху, в следующий раз, – и направился в парилку.

Удивительная легкость в теле и прилив энергии, полное исчезновение тревожности, еще утром посещавшей его, – вот что чувствовал Степан, пружинисто шагая к машине. Он вдруг отчетливо ощутил, что теперь у него стали свободны и утренние, и дневные, и вечерние часы, и будущая жизнь его показалась такой предсказуемой и пресной, что он аж остановился. Сумма пенсии заранее известна, и покрыть уже сложившиеся потребности Степана, явно не сможет. Накопления? На них при таком темпе, к которому привык Степан, можно продержаться год, ну, полтора, а потом? Продать дачу? Ну, тогда уж лучше продать квартиру и жить на даче, ведь жил же он раньше на даче, и ему это даже нравилось. Пусть даже он продаст квартиру за 5 миллионов, но эти деньги ведь тоже когда-то кончатся, а ему еще 48 лет, и умирать он в ближайшие лет десять не собирался точно.

Финансовый вопрос настолько взбудоражил Степана, что он даже решил поинтересоваться у коллег, давно уже ушедших в отставку, как они живут, набрал телефон Сафронова, с которым не виделся уже несколько месяцев, с тех самых пор, когда в последний раз уезжал на Кавказ.

– Привет, Мишель, – как можно непринужденно прокричал он в трубку.

– Вам кого надо? – ответил не очень радушный голос.

– Михаила Сафронова хотел бы я услышать, – уже вполне официально проворчал Степан. – Это коллега его, Дорохов.

– Хорош коллега, – буркнули в ответ. – Уж три месяца, как отец умер, – и положили трубку.

Степан сидел, растерянный и обескураженный. Вот как это бывает, просто и обыденно, в двух словах: три месяца как умер. А он, уходя в отставку, тоже, наверное, рассчитывал жить долго и счастливо. Степан вспомнил, как провожали Сафронова на пенсию, и тоже в кафе на Весенней, как и его. Просто это кафе принадлежало супруге одного из офицеров Главка, и это было удобно, да и хозяйке кафе выгодно.

Не то что их связывала какая-то особенная дружба, нет, они были одногодки, вместе окончили вышку и вместе служили в одном Главке, два раза вместе были в командировке. Год назад Мишку комиссовали в связи с тяжелым ранением в бедро. Когда они виделись в последний раз, он хромал и ходил с тростью, но был веселый и полный планов и надежд. Врачи оптимистично предрекали полное излечение в ближайшее время, но к службе были противопоказания, да и выслуги хватало, так что увольнение на пенсию было логично и не противоречило его дальнейшим планам. Так что же могло случиться? Ну, не от хромоты же он умер, в конце концов.

Обеденный перерыв еще не начался, так что Степан, оставшись в машине, просто открыл окно и закурил. Можно было, конечно, и зайти в управление, но почему-то не хотелось встречаться с коллегами, отвечать на дежурные вопросы дежурными фразами, тем более ему надо было увидеть Веру Игнатьевну – секретаря начальника управления. Степан знал, что на обед она ходит в кафе «Лакомка» за углом, а так как обедать в этой кафешке желающих среди мужского коллектива управления было мало, то зачастую она туда ходила в гордом одиночестве, что в данной ситуации очень устраивало Степана.

В ходе беседы, которую Степан без обиняков начал прямо с интересующего вопроса: что случилось с Сафроновым и почему ему никто ничего не сказал, он получил такой ответ:

– Ну, во-первых, все, в том числе и я, считали, что о гибели Сафронова ты осведомлен, вы ведь вроде дружили. На похоронах ты не был, но ведь ты был в командировке, а телефоны никто не отменял, и они одинаково хорошо работают что здесь, что на Кавказе, и я считала, что кто-нибудь из твоих приятелей тебе обязательно позвонил. Ведь у тебя куча друзей, Степан.

– Куча, а вот никто позвонить не догадался, да и я потом ведь забыл совсем Мишку-то пригласить на проводы.

– Ну, может, это и хорошо, что забыл, а то настроение бы себе испортил, его ведь Мишку-то теперь все равно не вернешь. А похоронен он на центральном, помнишь, когда полковника Ахмедзянова хоронили? Вот там рядом.

– Я что хотел спросить, Вера Игнатьевна: как так? Ведь Мишка никогда не болел, ну, ранения – это же не в счет, они же совместимы с жизнью. Ну что такое нога, ну от этого же не умирают.

– Так убили Сафронова. – Вера Игнатьевна в упор смотрела на ошалевшего Степана.

– Как убили, кто, за что, несчастный случай или 105-я? – К горлу подошла тошнота, появились уже знакомые симптомы: слабость и подрагивание рук, которые он тут же засунул под стол. – Кто? Делом занимается ССБ?

– Нет, федералы. А знаешь, дорогой мой Степа, я вынуждена буду о нашем с тобой разговоре сообщить – таков приказ. – Она недвусмысленно подняла палец вверх.

– Хорошо, Вера Игнатьевна, я понимаю. – Дорохов встал, поклонился и вышел из кафе.

Домой было неохота, погода замечательная, и Степан решил поехать на дачу, просто так, а заодно и навести там порядок после последнего застолья. К величайшему удивлению, на даче был прибрано, можно даже сказать, идеальный порядок, постарались ребята, никаких признаков пьяного застолья, полы вымыты, посуда тоже, бутылки и прочие атрибуты холостяцкого гульбища вообще отсутствовали.

– Молодцы ребятишки, – отметил Степан. – Можно положиться.

Остатки дня Степан провел в работе: собирал граблями в саду мусор, посмотрев на часы и решив, что еще рано, мусор поджег. Погодка стояла тихая, безветренная. С соседнего участка поздоровался сосед, тоже занимающийся уборкой в саду.

– Ты, говорят, теперь нашенским стал – пенсионер! – радостно завопил он. – Обмыть бы надо.

– Наобмывались уже, – буркнул Степан. – Хватит, а то эти обмывания чуть плавно не перешли в поминки.

– Это запросто, – радостно согласился Петрович, так звали соседа. – Вы, я смотрю, погуляли здесь в прошлый раз неслабо, я заходил – ты спал уже. Ну, ладно, удачи.

Стемнело, уезжать, честно говоря. не хотелось, и Степан уже всерьез подумывал, не остаться ли сегодня ночевать на даче, какая, собственно, ему разница? Телевизор есть, тщательный осмотр кухни убедил его, что жратвы здесь еще на неделю, даже в дверце холодильника тускло поблескивала початая бутылка коньяка «Хеннесси ХО». И Степан потянулся уже было к телефону, чтобы пригласить соседа Палыча, как он зазвонил сам, номер на экране не высветился.

– Ало, Степан? Говорит генерал Герасимов! – прорычала труба.

– Слушаю, товарищ генерал. – Отношения Степана с генералом всегда были ровные, служебные, как говорится, водку он с ним не пил, но при встрече тот с ним здоровался за руку, добродушно шутил, показывая таким образом хорошее к нему расположение, а вот по телефону, тем более домашнему, они с ним говорили впервые.

– Отдохнул после госпиталя-то?

– Так точно. – Степан недоумевал: что ему надо? Вроде не накосячил нигде, или накосячил да забыл. – Весь внимание, ваше превосходительство, – сострил Степан, вспомнив, что он теперь птица вольная и по большому счету хрен клал на всех генералов. Но тем не менее он предпочел вежливо выждать, что от него Герасимову надо, ну, не просто же он от скуки позвонил, и тут же вспомнил, как Вера Игнатьевна сегодня ему сказала, подняв свой пальчик вверх: «Я, Степа, вынуждена буду о нашем разговоре доложить», – так, кажется. Вот, видимо, и доложила. Только почему такой резонанс? Непонятно.

– Ты сейчас, вероятно, на даче? – утвердительно сказал генерал.