Агентство 404

Агентство 404
Владимир Дмитриевич Окороков

Подполковник МВД Дорохов, вернувшись из командировки с Кавказа и осознавая бесперспективность дальнейшей службы, уходит в отставку. Он случайно узнает, что его приятель Михаил Сафронов стал жертвой убийства. Все попытки Дорохова выяснить обстоятельства убийства, натыкаются на непонимание и отчужденность со стороны бывших коллег. И тогда, чтобы иметь право в рамках закона осуществлять собственное расследование, он создает детективное агентство.

Владимир Окороков

Агентство 404

Глава 1

Степан просыпался очень тяжело и мучительно, с усилием вырывая себя из тисков сновидений в состояние, смутно приближенное к бодрствованию, и с трудом ощущая нерадостную реальность. В последние дни такие просыпания стали уже правилом и каждый раз давались все тяжелее и тяжелее. Объяснялось это просто: Степан который уже день пил. Пил не просто, как пьют обычно люди, на праздник или в выходные, нет, он пил жестко, т. е. много и все подряд, как говорится, вусмерть. В такое время его уже не тянуло ни к чему, что мы привыкли называть обыденной жизнью обычного человека, ему не хотелось вставать, ходить, разговаривать, было одно стремление – напиться и забыться в тяжелом, тревожном, граничащем со смертью сне, а потом вынырнуть из него потным, вонючим с единственным желанием – снова выпить. На этот раз пробуждение было особенно тяжелым, появилось обязательное в таких ситуациях ощущение панического страха – водка кончилась. Наконец Степан стряхнул с себя оцепенение и открыл глаза, понадобилось какое-то время, чтобы окончательно прийти в себя, еще через несколько минут он уже стал различать предметы более отчетливо, наконец его взгляд сфокусировался вначале на пустой бутылке и только потом – на настенных часах, висевших на противоположной стене, но секундная стрелка не шевелилась, часы стояли. Степан с неимоверным усилием заставил себя сесть, в ушах застучало, голова кружилась, пот застилал глаза, к горлу подступила тошнота. Минут через десять, однако же, органы, отвечающие за функцию самосохранения, с трудом, но настойчиво стали выводить организм из состояния смертельного токсического разрушения, например, захотелось воды, а потом и сигарету. В голове посветлело, мозг заработал, но только в одном диапазоне – чем бы похмелиться. Часы, если бы не остановились еще два дня назад, могли бы сообщить ему, что время уже приближалось к обеду, а учитывая, что день был будний, то вся основная масса народонаселения, в то время как Степан боролся с непреодолимыми низменными желаниями, работала кто на производстве, кто на транспорте, а кто в офисе.

Человеку свойственно думать, кроме того, у каждого индивида есть память. Вот теперь Степан, пытаясь, пока безуспешно, сопоставить все это воедино, намеривался определить время начала запоя, стараясь в то же время абстрагироваться от назойливо лезших в голову сопутствующих нюансов, иногда позорно стыдных, как назло, ярко запечатлевшихся в памяти. Логика давно и часто пьющего человека подсказывала, что где-то в глубине этой неубранной холостяцкой квартиры должна находиться, кое-какая выпивка, заначенная именно для такого, может быть, самого главного момента его жизни.

Спасительная бутылка находилась на самом видном месте – на кухонном столе, куда на дрожащих и подкашивающихся ногах добрел Степан, с трудом удерживаясь в вертикальном положении. На кухне было значительно светлее, а лучи, играющие на коричневой бутылке «Фэймос Граус», лишь подтверждали, что на улице давно уже день. Степан, сразу же успокоившись, не спешил скрутить голову куропатки, именно так переводится «Граус» – в честь любимой дичи шотландцев. Вдруг почувствовав внезапно подступивший голод, вытащил из старого раздолбанного холодильника засохший кусок сыра и заскорузлый ломтик лимона. Такая знакомая терпкая жидкость прокатилась по пищеводу и зажгла желудок, но лишь на короткое время. Степан, затаившись, ожидал, и вот теплая волна, окутывая и расслабляя, уже подымалась откуда-то из глубин и мягко, убаюкивающе и основательно, размещалась в сознании. Руки перестали дрожать, пот высох, аритмия утихла, в голову стали приходить мысли, еще сумбурные, но все более отчетливые и правдоподобные. Например, стало вспоминаться, что неделю назад он, еще будучи в здравом уме и светлой памяти, ходил на службу, носил погоны целого подполковника МВД и занимал должность старшего опера в управлении уголовного розыска краевого Главка.

Когда 0,7-литровая бутылка вискаря наполовину была уже опорожнена, сыр сгрызен, а лимон высосан, наступило состояние, близкое к блаженству, страх окончательно испарился, тремор прошел, лицо разгладилось и немножко даже раскраснелось, как бывает только в первоначальный период опьянения, т. е. наступил момент, когда похмелье, сделав свое дело, вывело из штопора, баланс восстановился, и на этом надо бы заканчивать, иначе все повторится снова. Степан это знал и хоть с некоторым сожалением, но закрутил бутылку, засунул в холодильник подальше с глаз и пошел в ванную приводить себя в порядок.

Побрившись и постояв под контрастным душем, он настолько взбодрился и повеселел, что с трудом сдержал себя , чтобы не пройти на кухню и не хлопнуть еще одну рюмашку живительной влаги, но удержался, еще свежи были в сознании офицерские правила – стараться никогда пьяным не выходить на люди.

Стоило ему только вспомнить, что теперь он может никуда не спешить, что он свободный человек как тут же возникло ощущение ненужности и одиночества, а воспоминания лишь острее подчеркивали несбывшиеся надежды и полное отсутствие перспектив. Степану скоро полтинник, неделю назад сослуживцы проводили его в отставку, банкет устроили в кафе на улице Весенней, кафе так и называлось – «Весеннее». Поскольку Степан был человеком холостым, сослуживцы на вечеринку пришли тоже без жен. Единственными украшениями застолья были майор Савельева Клара Иннокентьевна, неизвестно каким макаром затесавшаяся в мужской коллектив оперативников, да еще Вера Игнатьевна, секретарь начальника управления, которую по фамилии никто не знал, хотя в «конторе» она работала всю свою очень длинную, наверное, жизнь. Дамы очень скоро слиняли, так что банкет получился чисто мужским и постепенно превратился в пьянку. Нет, вначале все говорили тосты, подшучивали, подбадривали, мол, завидуем тебе, Степа, скорее бы тоже на дачу, и т. д., но все понимали, что никому на пенсию не хочется, что уход в отставку – это своеобразная веха, приближающая к старости, о которой так не хочется думать.

После «Весеннего» кафе уже довольно поредевшая компания наиболее свободных и стойких коллег перебазировалась на Степанову дачу, где уже начинавшее затухать веселье возобновилось с новой силой, и даже некоторые из молодых вначале робко, а потом все отчетливее стали намекать: «А не вызвать ли нам девочек?» Довольно-таки приличное одноэтажное шале с мансардой, расположенное в очень живописном лесном районе на берегу небольшой речушки, в 12 километрах от города, Степан приобрел еще после первой командировки на Северный Кавказ. Тогда там действительно проходили реальные боевые действия и можно было легко схлопотать пулю снайпера или просто подорваться на фугасе. Получив «боевые» и прибавив к ним имеющиеся у него сбережения, Степан тогда, воспользовавшись советом криминального авторитета Сивого, очень удачно прикупил это чудное строение у одного профессора, срочно уезжающего в США на ПМЖ к своему сыну. В те времена покупка обошлась ему в сумму, близкую к миллиону, а теперь, после основательных ремонтов, модернизаций, благоустройств, цена семикомнатной фазенды составляла целое состояние которое могло послужить серьезным подспорьем в старости.

Степан вспоминал свои действия в тот вечер, девочек, видимо, все-таки пригласили, так как проснулся он тогда во флигеле для гостей, хоть и один, но с явными признаками ночного присутствия женщины, о чем наглядно говорили и окурки тонких женских сигарет «Гламур» в стоящей на тумбочке пепельнице, и тюбик губной помады, закатившийся под кровать, и два бокала, означающие присутствие второго человека, на одном из которых виднелись розовые пятна. В доме все, как и положено, было кверху ногами, везде еще горел свет, хотя часы показывали 14 часов, посторонних, женщин, имеется в виду, уже не было, однако их присутствие выдавали все те же окурки, помадные бокалы и кое-где валявшиеся чисто женские атрибуты, оставленные по невнимательности либо брошенные нарочито и вызывающе.

– Подъем! – рявкнул, как ему показалось, Степан, но на самом деле его окрик прозвучал хрипло, неуверенно и совсем не угрожающе, о чем ему тут же сообщили с дивана:

– Че орешь-то, дай поспать, ты же теперь пенсионер, спи да спи – лафа.

С трудом растолкав майора Завгороднева, Степан внушал ему, что оставляет его за главного, а сам поедет в город, просил поменьше бухать и все по возможности привести в порядок.

– Хватит бухать, вам послезавтра на службу, отдохните, в баньку сходите.

– Почему завтра? – Завгороднев был почти на пятнадцать лет моложе Степана и ситуацией, видимо, владел.

– Сегодня воскресенье, завтра на службу.

– Как воскресенье? – Степан не понимал, каким образом из его памяти вылетел целый день.

– А где все?

– Никого нет, я да Леха, мы из-за тебя только и остались, ты же никакой был – стареешь, опер. Ты, это, береги себя.

Сраженный наповал неприятной новостью, Степан поехал домой.

«Маразм подкрался незаметно», – твердил он мысленно, но было заметно, что это очень огорчило Степана. – Сутки, целые сутки – как корова языком из памяти. Нет, надо кончать с пьянками, хорошо, если сразу сдохну, ну а если паралич – кому я нужен-то буду? В хосписе гнить?

В жизни Степана и раньше бывали случай чрезмерного влечения к алкоголю. Нет, конечно, все было под контролем, просто ему, как и многим, нравился процесс распития, сопутствующие разговоры, раскованность, были не только случаи похмелья, но и затянувшиеся пьянки, но вот такие потери памяти начались после последней командировки на Кавказ. После подрыва их автомашины, в которой группа Степана патрулировала Северную трассу, его очень сильно контузило.

– С водочкой поосторожней, – напутствовал его главный врач Закавказского госпиталя МВД. – Совсем, конечно, ты не бросишь, но не злоупотребляй, и все будет нормально.

Расценивать нынешнюю пьянку как злоупотребление Степан не стал и продолжил обмывать свою отставку у себя на квартире уже со своим соседом – физиком из института с очень мудреным названием, который в свои 35 лет умудрился стать доктором технических наук. Несмотря на то что пили они одинаково много, Лехе – так по-свойски Степан называл соседа – никак не удавалось втемяшить ему в голову фотонную концепцию Планка – Эйнштейна. Степан не мог согласиться, что по логике теории баллистической гипотезы скорость в вакууме должна быть равна удвоенной скорости света от неподвижного источника. Хотя соглашался, что синхротронный излучатель, где источником света служит сгусток электронов, двигающийся по искривленной траектории со скоростью испущенного света в безукоризненном лабораторном вакууме, имеет место быть. Хотя после третьей бутылки непонятно уже чего согласился, что обнаружить такой эффект не составило бы труда, если просто измерить время прохождения световым импульсом мерного отрезка в вакуумированном пространстве. На том и порешили. Степан вырубился, утомленный потоком научных терминов, Леха, видимо, потеряв собеседника, ушел. И вот, только теперь опохмелившись, Степан склеивал из смутных обрывков своих воспоминаний информацию за целую неделю, вычеркнутую из жизни.

Выпитый алкоголь действовал, как и положено, целенаправленно и неотвратимо – Степан засыпал. Он еще со студенческой скамьи знал эту мудрую заповедь – что «путь из тупика равен пути в тупик», и поэтому, полностью отдавшись закону природы, уснул, на этот раз легко и безмятежно.

Глава 2

Степан Доронин познакомился со своей супругой Светланой на последнем курсе высшей школы милиции. Все случилось случайно, на танцы в тот вечер он идти не собирался. Во-первых, надо было подготовится к зачету по криминологии, который должен был состояться послезавтра и к которому Степан был абсолютно не готов, а учебно-методическое пособие, пролежавшее у него целую неделю, он должен был вернуть уже завтра. Кроме того, ему нечего было надеть, свой костюм он отдал курсанту Анохину для похода в театр, а идти в курсантской форме не хотелось, да и мятая она была. Все уже жили в предвкушении выдачи новой офицерской формы, с лейтенантскими погонами, и особого внимания на старые обноски уже не обращали. Но тут появился Звягинцев и с таинственным видом сказал:

– Слушай, Степа, выручай. В клубе сегодня драка намечается, собирайся, не дури. – В те спокойные советские еще времена драки на танцах были делом обыденным и хоть не поощрялись, естественно, но, однако же, сильно и не наказывались, больше было кипишу, чем мордобоя, а о применении оружия так вообще и разговора не было. Это теперь большинство так называемых разборок заканчиваются тяжелыми ранениями, а то и вообще смертью.

– Ладно, понял, – недовольно пробурчал Степан. В те времена отказ от подобных мероприятий расценивался как трусость и предательство. К счастью, драки не случилось, то ли оппоненты пришли не в полном составе и, заприметив приличную толпу курсантов, сочли за благоразумие не вступать в конфликт, то ли, как нарочно, в клубе в этот день дежурил усиленный наряд милиции совместно с комендатурой, и здесь уже курсанты не рискнули вступать в потасовку. Так и простоял бы Степан у стенки. Уходить – перед пацанами неудобно, а танцевать он не любил, да и не умел, так и стоял бы, матерясь в душе на придурка Звягинцева, именно ему он завтра и должен был вернуть пособие по криминологии, которое он так и не удосужился прочитать.

Вот тут он и увидел ее, она шла через весь зал прямо к нему, уверенная, в дорогом красивом платье, удачно подчеркивающем ее фигуру, кокетливо наклонив набок головку с ухоженными золотистыми волосами, касающимися хрупких плеч, и взгляд томный, чуть насмешливый и одновременно оценивающий, взгляд опытной, уже многое познавшей хищницы.

– Потанцуем, солдатик? – и от нее пахнуло таким женственным теплом, что у него чуть не подкосились ноги. Он танцевал с ней весь вечер и готов был бы драться, если кто-нибудь решился бы ему в этом помешать. Ловя на себе завистливые взгляды, Степан лез из кожи вон, что-то рассказывал, как он считал, очень остроумное, удачно шутил, угощал девушку в буфете на последние деньги шампанским, залихватски курил болгарский «Опал», в общем, вел себя как настоящий офицер, так по крайней мере ему самому казалось.

В казарму Степан пришел только к подъему, благополучно миновав дежурного офицера и тихонько пройдя мимо спящего дневального, он разделся и лег, но не спалось. Его переполняло доселе неведомое чувство взрослости и значительности, хотелось, чтобы об этом знали все. Он был горд и счастлив и уснул с радостно-загадочной улыбкой на детском и пока еще безусом лице.

Свадьбу сыграли в тот же день, когда в училище проходил выпуск, так уж случилось. К 16 часам пополудни лейтенант Степан Павлович Доронин в новой офицерской форме цвета маренго, с лейтенантскими погонами на плечах и с синей картониной диплома в руках, прибыл к городскому ЗАГСу, чтобы вступить со Светланой Георгиевной Добросельской в законные брачные отношения.

Ввиду того что родственников со стороны Степана не было совсем, так как воспитывался и обучался он до поступления в училище МВД в городском детдоме № 13, ограничились маленькой семейной вечеринкой. Со стороны невесты присутствовали немногочисленные родственники, включая ее родителей, которые и организовали застолье, со стороны жениха присутствовали еще два лейтенанта – Федька Зверев да Мишка Соколов. А на следующий день обедали молодожены уже под стук колес купейного вагона скорого поезда Москва – Владивосток. Для прохождения службы лейтенант Степан Павлович Доронин направлялся в управление уголовного розыска Белоярского главного управления МВД СССР.

Серый и мрачный областной сибирский город Белоярск встретил новоселов неприветливо и хмуро. По какому-то дурацкому расписанию в областной город поезд почему-то прибывал в 5 часов утра, когда никакой транспорт еще не ходил, все точки общественного питания не работали, а открытия всех казенных учреждений надо было ждать целых четыре часа.

Только поздним вечером измученные, голодные Доронины обрели свой угол, состоящий из комнатки в 16 кв. метров, в три раза меньшей кухни и совмещенного санузла в деревянном двухэтажном бараке, по улице революционерки Клары Цеткин. Квартирка была служебная, в ней, кроме колченогого деревянного стола и двух таких же табуреток, были еще и две железные кровати со ржавыми панцирными сетками и такими же ржавыми матрасами. Постельные принадлежности находились тут же, в шифоньере с оторванными дверцами, на котором почему-то стояло железное ведро. На кухне в кране вода была, только открывать его надо было при помощи плоскогубцев, которые, кстати, находились тут же, на подоконнике, рядом с тремя грязными стаканами.

В этой квартире Доронины прожили три несчастливых года. Очень быстро оказалось, что они совершенно разные люди, случайно оказавшиеся вместе, их связывал только один незнакомый им город, где оба они были незваные гости, и только это помогало им держаться друг друга какое-то время. Нет, они не ругались, не обзывали друг друга матерными словами и не грозили разводом. Даже иногда были минуты, когда казалось, что все наладится, образуется, но нет, как говорится, «любовная лодка разбилась о быт», а скорее всего, никакой лодки-то и не было, была только страсть, а она, как известно, не может длиться вечно. А вскоре Степан уезжает на Северный Кавказ в первую свою командировку на целых шесть месяцев, а когда возвращается, то уже не застает в квартире своей супруги, вернее, застает, но совершенно другую семью, которая и сообщает ему, что здесь теперь живут они, а вдова погибшего в Чечне старшего лейтенанта Доронина уехала к себе на родину, к родителям. Вдову Степан беспокоить не стал, пожил пока в ведомственной общаге, а тут и дачку прикупил с подачи Сивого, да не какую-то шестисоточную, а нормальную, профессорскую, и недорого, и следующие пять лет Доронин проживал на своей фазенде в живописном лесном раю всего в каких-то двенадцати километрах от города.

Личного времени у Степана не было совсем, он полностью отдавался службе, вечера проводил в спортзале или в читальном зале библиотеки, так как уже заочно учился на первом курсе Академии МВД. Служба ему нравилась. Поскольку его должность подразумевала ношение гражданской одежды, то полевую капитанскую форму он надевал только во время очередной поездки в командировку на Северный Кавказ.

В отношении женщин Степан избрал метод поведения, подсказанный ему его приятелем по службе в Чечне – майором Колей Мещеряковым, который, хоть и был младше Степана на целых пять лет, мужик был грамотный, очень начитанный и здравомыслящий. Однажды вечером как-то на «блокпосту», Степан как раз только заступил «начкаром», спать не хотелось, погода была тихая и теплая, Степан с сигаретой, «блокпост» был «гласный», и маскировка не предполагалась, лежал на стареньком раздолбанном диванчике и уныло смотрел по телевизору какую-то бестолковую телепередачу, рядом в такое же кресло сел Мещеряков.

– Чего невеселый? – спросил, закуривая. – Домой охота, по семье скучаешь?

Узнав, что у Степана нет семьи, не удивился.

– Я так и думал.

– Почему это, интересно?

– Ну, так не звонит тебе никто, и ты вроде тоже.

– Некому мне звонить, – сказал, затягиваясь, Степан. – Детдомовский я, а с женой не живу давно, даже, если честно, и не знаю, где она, детей нет, слава Богу.

Наутро Мещеряков уже улетал в Россию, домой, в командировке был уже третий раз, на вопрос Степана, почему не спит, ответил, что дома выспится. В ходе беседы выяснилось, что Николай живет в Чудногорске, это в пятидесяти километрах от Белоярска, и служит уже три года в должности начальника криминальной полиции, как раз с того момента, когда милиция и стала называться полицией. Тоже, как и Степан, был женат, и тоже разошелся, правда, вполне официально, и платил алименты сыну, которого видел регулярно, почти каждый день. Городок Чудногорск небольшой, почти все жители города были негласно знакомы. Вот тогда в беседе Коля и дал Степану совет по общению с женщинами.

– Ты когда в компании телку снимаешь, выбирай самую невидную, ну, можно среднюю, если другая уж больно страшная, красоток не бери. Я тебя уверяю, что, независимо от внешности, все остальное у них одинаковое, зато на страшную ты не западешь, встречи с ней искать не будешь, т. е. эпизод – он и есть эпизод. Через день ты о ней и не вспомнишь, и это очень хорошо, ты свободен, она ведь, если не совсем дура, тоже понимает бесперспективность продолжения отношений и самовольно тебя беспокоить не будет. Ну, может быть, будет надеяться, ждать, но это уже ее проблемы, и они тебя не касаются, зато у нее не будет никаких иллюзий. И никаких контактов, ни телефонов, ни электронной почты, про домашний адрес я вообще молчу.