Трое на плоту. Таёжный сплав

Через несколько часов, спящая долгие, зимние месяцы река, продемонстрировала людям свою неистраченную мощь и силу. Ширина реки увеличилась в несколько раз, она затопила все низменные места, балки и овраги, некогда высокие прибрежные кусты едва выглядывали верхушками из мутных, свирепых волн. Вода лизала железнодорожную насыпь, пыталась выплеснуться на улицы посёлков. Перед взорами стоящих на высоком берегу людей, неслись в бешеном водовороте, постоянно покачиваясь на волнах громадные поля льда. Они с хрустальным звоном сталкивались друг с другом, с шипением лезли на берег, дробились о камни и вновь исчезали в воде, большие льдины, зажатые на перекатах, ломались, вставали вертикально вверх и с грохотом опрокидывались в воду. Всё напоминало долгожданный, большой, неудержимо весёлый, разухабистый праздник.

На следующий день льда стало гораздо меньше, река несла его из верховий. Вот из-за поворота появился кусок зимней дороги с еловыми вешками, дорожной колеёй, клочками упавшего с саней сена, и так же быстро исчез за очередным поворотом. Как в кино перед глазами людей проплыла большая льдина, с брошенным стожком сена и сидящими, прыгающими возле него тремя или четырьмя, не сменившими шубки, белыми зайчатами. А на следующей льдине, метрах в ста, одиноко металась хитрая лисица, по-видимому, на этот раз перехитрившая саму себя, позарившаяся на беззащитных зайцев и попавшая впросак. Вероятно привыкшая за своё неблизкое путешествие ко всему, и не обращающая никакого внимания на свист и крики собравшихся на берегу людей. Вот появились оставленные кем-то громадные тракторные сани со стогом сена на них, наверное, хозяева поздно спохватились и не смогли спасти добро. Плыли мимо заборы, мостки, брёвна, части недавно ошкуренного деревянного сруба, полузатонувшие железные лодки парома. Ныряя и вновь появляясь на поверхности, проплыли чьи-то ворота со столбами и перекладиной. Чередой проследовали двухсотлитровые бочки из-под горючего, вероятно смытые с берегового склада.

А лёд всё шёл и шёл, громадные льдины не вписывались в повороты и въезжали в прибрежный кустарник, следующие за ними бились о передние, заталкивая их ещё дальше. С грохотом ломались ветки, подмытые берега обваливались, увлекая за собой растущие на них сосны и кусты черёмухи. Всё это плыло вниз по течению и застревало на ближайшем перекате. Река буйствовала несколько недель, постепенно успокаиваясь, и уже к концу месяца вошла в своё, обычное русло. О былом разгуле напоминали лишь сломанные кусты, завалы бревен на мелководье, мусор на берегу и кое-где застрявшие в кустах и оставшиеся на берегу льдины. Пришла весна!

Друзья

Мы жили в Северном городке и, как большинство детей военных, часто переезжали с места на место, менялись города, посёлки, школы. Приходило время расставаться с одними коллективами и вливаться в новые классы, многие помнят то любопытство в десятках детских глаз, когда ты стоишь перед классом, а учитель говорит:

– Познакомьтесь, это наш новый ученик!

Недельку – две ходишь с кличкой «Новенький», а потом появляются друзья, и ты становишься своим, как будто был здесь всегда. Некоторых родителей переводили очень часто, поэтому редкий счастливчик оканчивал школу с друзьями по первому классу. Обычно коллектив друзей – товарищество, существовало три-четыре года, а затем приходил приказ, и ребята разъезжались. Но оставались друзьями и переписывались годами, порой, будучи уже взрослыми.

На каком-то этапе взросления судьба свела вместе нас – троих надёжных, верных товарищей. Несмотря на то, что мы учились в параллельных классах и жили в противоположных концах военного городка, сближала ребят неистребимая тяга к путешествиям, жажда приключений, рыбачий азарт и любовь к суровой забайкальской природе.

Один из друзей – Владимир, из-за своей фамилии, среди сверстников был больше известен, как «Фома». Это был хорошо сложенный, круглолицый, коренастый парень с правильными чертами лица, чуть-чуть вздёрнутым носом, карими глазами, жестким ёжиком зачёсанных назад волос и ямочкой на волевом подбородке. Фома отличался большой физической силой, занимался штангой и боксом, доблестно защищал ворота в хоккейных баталиях. Как все сильные люди, был добродушен и выдержан, большого труда стоило вывести Фому из себя, но не меньших усилий требовалось для того, чтобы успокоить кем-то рассерженного друга. Вовка не переносил обмана и необязательности, никогда сам не опаздывал. Первым не применял свою недюжинную силу, к поверженным врагам был снисходителен, убегавшего противника не преследовал.

Другого друга звали Юрием, и странно было то, что охочие до всяких обидных прозвищ дети, его фамилию никак не трансформировали, он так и остался Жаровым. Причем реже – Юра, чаще – Жаров. Это был худощавый, среднего роста мальчишка, со слегка вытянутым лицом, немножко заострённым носом. Его большие, серые глаза казались ещё больше за стёклами квадратных, в тёмной оправе, очков. В целом лицо можно было назвать интеллигентным.

В походах отличался редкой выносливостью и трудолюбием. По характеру был полной противоположностью Фоме, не терпел пунктуальности, само слово «порядок» воспринимал как личное оскорбление, постоянно опаздывал на ранние выезды. Вместе с тем, всегда был в готовности помочь попавшему в беду товарищу, мог поделиться последним, в самых сложных ситуациях не выказывал трусости.

Третий из друзей, тоже Владимир, по многим показателям занимал серединку, являлся соединяющим звеном и генератором идей всей команды. За желание постоянно что-то мастерить звался «Делкиным» на прозвище не обижался, был достаточно крепким, выносливым, занимался теннисом и лыжами, в хоккейной команде играл нападающим.

В начальных классах все трое числились в отличниках и хорошистах, но в старших классах восьмилетней школы перешли в разряд середнячков. Смирились с этим положением, но когда нужда подгоняла и надо было подтягивать хвосты по какому-нибудь предмету, углублялись в учебу и, ценой неимоверных усилий, на какое-то время, исправляли положение. Не слыли особыми хулиганами, но и к пай-мальчикам не относились, могли постоять за себя, чем снискали уважение среди друзей и немногочисленных недоброжелателей.

Немного о наших верных железных друзьях – велосипедах. В посёлке, где не было никакого общественного транспорта, главным способом передвижения был велосипед. На нем ездили в гости, за хлебом, на реку купаться и на рыбалку, он был надежным другом в походах за грибами, ягодами, кедровыми шишками. Взрослые ездили на нем на аэродром и в дальние казармы. Местные жители на велосипеде выезжали на покос и в гости в соседний поселок за десять-пятнадцать километров. Порой старушка преклонных лет, с трудом передвигающаяся пешком, достаточно резво катила на велосипеде, звонком предупреждая играющую детвору о своём приближении. Вся трудность заключалась в процессе посадки бабушки на велосипед и последующей её остановки в конце маршрута.

Велосипед был необходимой вещью, его, как реликвию, передавали из поколения в поколение, от старшего к младшему и нередко за свой велосипедный век, он менял около десятка хозяев. В то время велосипедов в продаже было мало, и многие ребята ездили на агрегатах, доставшихся от отцов и старших братьев.

У троицы были свои велосипеды, разных возрастов, марок, каждый со своей историей и судьбой.

С наступлением первого тепла, мы садились на своих железных коней, и ставили их на зиму, когда снег уже хорошо укрыл землю, и ездить становилось скользко.

Именно благодаря велосипедам был досконально изучен берег нашей реки, вверх и вниз по течению на несколько десятков километров. По весне, когда в тайге кое-где ещё лежал снег, наступал сезон сбора шишек сосны на семена, и велосипед исправно возил пахнущие смолой мешки с зелёными шишками из тайги к зданию лесничества. Затем наступал сезон земляники, смородины, брусники, голубики, а осенью кедровых шишек и орехов. А между этими, периодически сезонными сборами, была, конечно, захватывающая рыбалка, с медно-багровыми вечерними закатами, ночными кострами, стреляющими миллиардом ярких искр, с чутким сном в уютном шалаше у журчащей воды. С утренним туманом над ещё не проснувшейся рекой, с первыми лучами восходящего, рассветного солнца над дальними, восточными сопками и непременно – с богатым уловом!

Школа и наши планы

Всем известно, что школьные годы чудесные, вряд ли кто с этим будет спорить, именно так поётся в песне. И начало учебного года тоже праздник, поэтому и взрослые, и уже вкусившие все прелести учебы дети, с таким умилением и жалостью смотрят в этот день на бестолково радостных, ни о чем не ведающих, первоклашек. И слёзы на глазах родителей, в свое время познавших, что такое школа – вполне натуральные – их можно понять и легко объяснить. Нетрудно поверить в то, что, уходя весной на каникулы, дети с трудом расстаются со школой, всё лето видят во сне дорогие лица учителей, а уже в начале августа, с замиранием сердца, считают, сколько дней осталось до первого сентября.

Нет, не будем заниматься обманом – голова школьника, глядящего в окно на зеленеющие пригорки и перелески, чувствующего в воздухе приближение лета, занята совсем не тем, о чём говорят в классе. Его здесь нет – он на реке, в лесу, он купается и ловит рыбу, куда-то несётся на велосипеде, или просто сидит на солнышке и смотрит на поплавок. Не мешайте ему – он мечтает!

Мечтать друзья начали ещё прошлым летом. Мы прекрасно знали родную речку, все её повороты, плёсы, протоки и перекаты. Могли без труда, в любое время дня и ночи, найти брод и не только перейти самим, но и перенеси с собой велосипеды, рыболовные снасти и поклажу. Теперь неугомонным путешественникам хотелось чего-то нового, неизведанного, манили к себе незнакомые места, уловистые омуты, рыбные устья горных речек.

План состоял в следующем: за зиму подготовить всё необходимое, а на летних каникулах отпроситься у родителей на три дня на рыбалку. С велосипедами, оборудованием, снастями и поклажей, утренним пригородным поездом уехать за тридцать-сорок километров вверх по течению реки. Там на велосипедах выехать к речке, найти удобное место с достаточным количеством необходимого материала, в течении нескольких часов построить плот, загрузиться на него, и начать сплавляться вниз по течению – к дому. Попутно изучая реку, останавливаясь ненадолго в понравившихся местах для рыбалки и отдыха. И во второй половине третьего дня пути, в независимости от своего местоположения, закончив путешествие, на велосипедах засветло возвратиться домой, чтобы не тревожить родителей. Сложность предстоящего похода заключалась в том, что по незнакомым местам ребятам предстояло плыть более двух десятков километров. Нельзя сказать, что эти места были совсем новы для друзей. Делкину в тех краях приходилось бывать несколько раз, с отцом – заядлым рыбаком, ставя сети на Старом русле. В тех же краях находилась знаменитая падь Санхара, с её несметными зарослями голубики, куда друзьям не единожды случалось ездить с родителями. Но одно дело быть при родителях, когда даже встреча с местными пацанами практически ничего не значила. И совсем по-другому могло закончиться это общение, когда вокруг совсем чужие, не дружелюбно настроенные лица. Так что путешествие по территории враждебных «племен» могло закончиться синяками и потерей части имущества, снастей и транспорта, в лучшем случае. Оставалось надеяться на внезапность, свои физические качества, сообразительность и удачу.

Всю зиму друзья готовились к походу, по общему согласию распределив, кто что делает, ищет, изготавливает. В результате работы к весне имели: небольшую бухту стальной проволоки, как связывающего материала, два десятка скоб, для сбивания плота, килограмма три гвоздей различного калибра. Кусок самолётного брезента – два на четыре метра, в меру толстого и не тяжелого, с кольцами по краям, откидным карманом, куда вшили квадратик оргстекла, и получилось окошко, брезент впоследствии использовался для оборудования палатки. В магазине, на деньги собранные от сдачи в лесничество еловых шишек, купили две бухты бельевой верёвки, два эмалированных ведра с крышками, несколько пачек соли, десяток стеариновых свечей. В багаж, помимо этого, входил неизвестно где найденный большущий, дырявый медный таз, но вполне пригодный для разведения в нём костра прямо на плоту. Инструмент: малый и большой топор, ножовка, двуручная пила в чехле, гвоздодёр, кусачки и монтировка.

Знаменем экспедиции был избран флаг Военно-Воздушных сил, неизвестно откуда принесённый Жаровым. Кроме того, каждый имел рыболовную снасть исходя из своих пристрастий и наклонностей. Два Вовки взяли с собой по спиннингу с набором различных блёсен, грузов, поводков и карабинчиков, по две раскладных бамбуковых удочки с трубками-удлинителями и несколько закидушек со звонками. Юрка не любил спиннинговую рыбалку, поэтому у него вместо спиннинга были «саночки» – эдакий плавучий перемёт. Имелись запасные крючки, свинец для грузов, леска и поплавки. Особую заботу к себе требовали, заранее накопанные и содержащиеся в брезентовой сумке с землёй, черви. Их нельзя было не перегреть, ни перемочить, иначе рыбаки остались бы без наживки, а рыба без еды. Припасена была и марля для ловли мальков, которых почему-то называли «омольками». Все приготовления и сборы проводились в обстановке строгой секретности, и от друзей, и от родителей.

Для транспортировки такого груза требовалась модернизация наших велосипедов. По бокам багажника были укреплены старые школьные ранцы, сохранившиеся ещё с младших классов. В обязательный комплект входили карманные фонарики с запасными батарейками, спички и нож. Отцом мне был подарен прекрасный охотничий нож с наборной ручкой и специальными ножнами. Необходимой одеждой запасся каждый, так как ночёвка на плоту у воды требовала тёплых вещей. Продукты и посуду каждый брал из дома по своему усмотрению. Имущество друзей пополнили два армейских котелка и закопчённый в походах старый чайник, под первое, второе и третье.

Поклажа была не тяжёлая, но занимала много места.

Всё было готово, оставалось ждать каникул. Наконец школьные дела были закончены, оценки за четверть и за год выставлены. Ученики счастливые и радостные последний раз в этом году построились на торжественной линейке, звучали напутственные речи, поздравления с окончанием учёбы. До свидания школа – впереди целое лето, впереди каникулы!

Поехали

Короткое забайкальское лето, между тем, набирало силу. Пышно, с кружащим голову ароматом, цвела черёмуха, враз, белыми облаками опустилось на землю цветение дикой яблони, выстрелили липкими светло-зелёными побегами хвойные деревья, изумрудными волнами взошедших нив, заколосились поля. А над всем этим раздольем, высоко, в бездонном, синем небе, еле заметными точками, запели жаворонки…

Несмотря на то, что по количеству солнечных дней Забайкалье, как утверждают учёные, превосходит даже Сочи, ночами было ещё прохладно. В Забайкалье говорят: «Первая половина июня ещё не лето, а вторая половина августа, уже не лето». Поэтому с началом экспедиции пришлось подождать – вода ещё не прогрелась, редкие смельчаки решались броситься в реку, но тут же выскакивали с криком на берег, бежали к костру, растирая покрывшееся гусиной кожей тело.

Друзья не теряли времени даром, выезжали на дневные рыбалки, опробовали снасть и уже имели в активе не по одному пойманному ленку. Юра опробовал «саночки» и хотя у нас были такие же, я не за что бы ни променял на них свой любимый спиннинг. Но как говорится – каждому свое. «Саночки» – это как бы два закругленных полозка, что-то вроде разломанной пополам крышки маленькой бочки, скрепленных поперечными реечками наподобие катамарана. Причём одна была меньше, а другая больше размером. К меньшей, понизу прибивалась свинцовая пластинка – груз. Конструкция, похожая на санки, отсюда и название «саночки», при помощи трёх поводков из толстой лески крепилась центральная бечева длиной до пятидесяти метров. К бечеве, через равные расстояния, привязывали прочные из капроновой лески поводки с прикреплёнными на конце искусственными мушками. Они формой, цветом и размерами походили на случайно попавших в воду кузнечиков, бабочек и прочих, съедобных для рыбы, насекомых. Каждый, уважающий себя юный рыбак, вполне мог сам изготовить подобную мушку, используя крючок, шерсть, лучше медвежью и разноцветные нитки. Вся конструкция была выполнена таким образом, что если давать слабину центральной тетиве, саночки плавно сносило течением вниз. Если подтягивать – санки двигались навстречу течению и прикреплённые к ней на поводках искусственные мушки, прыгали по воде, создавая эффект насекомых.

Для удобства управления, ручка одновременно служила и барабаном для наматывания центральной бечевы. Запуск, управление и самое главное – вываживание пойманной, особенно крупной рыбы, требовали специальных навыков и сноровки. «Саночками» было удобно ловить там, где под водой было много коряг, утонувших деревьев, кустов. Так как в воде практически ничего не было из элементов снасти, исключались зацепы и обрывы лески. Очень хорошо было ловить под нависшими над водой кустами, деревьями, куда спиннингом забросить блесну было невозможно. Ловились на эту снасть хариус, чебак, краснопёрка, ленок и таймень. Позже я наблюдал, как таким же способом ловят рыбу, с медленно движущейся моторной лодки, на озере Байкал.

Выезд был назначен на один из дней во второй половине июня. Накануне мы выехали на станцию, дождались проходящий на запад «Ученик», и, к великому изумлению, быстро договорились за приемлемую плату о перевозке нашей поклажи и велосипедов с рыжебородым, и не таким уже свирепым дядей Витей. После чего вернулись домой собирать вещи. Предметом долгих споров был вопрос о том, кому везти громадный таз? Не выдержав нашего с Жаровым натиска, Фома согласился, таз был уложен в сделанный из брезента вещевой мешок и торжественно помещен на спину Володе. Мгновенно он стал похож на большую морскую черепаху с зачехлённым панцирем – мы покатились со смеху.

– Будете смеяться – не повезу! – медленно повернувшись, изрёк Фома.

Пришлось сделать вид, что всё не так комично, иначе, если таз одеть на меня или на Юрку, то в его внушительном объёме, мы выглядели бы, как одинокие кильки в большой железной банке.

Зная способность Жарова проспать всё, и вся, ночевать его оставили у Фомы, благо родители того и сестра уехали в гости к родственникам. Мне же предстоял ещё длинный разговор с родителями, но отец, по-моему, был на моей стороне и действительно, разрешение было получено.

На следующее утро, задолго до прихода поезда, мы были на вокзале. Оставив имущество и велосипеды на попечение Фомы, мы с Жаровым купили билеты в окошечке билетной кассы пустого зала ожидания. Поинтересовавшись у заспанной кассирши, не опаздывает ли поезд, получив отрицательный ответ, вышли на перрон.

Багрово-оранжевое солнце медленно поднималось из-за синеватых, рассветных туч над дальними горами, красноватый свет его осветил вершины окружающих сопок, но в глубоких распадках по-прежнему стояла голубая, предрассветная сумеречность. Воздух казался наполненным сырой утренней прохладой, немногочисленные пассажиры зябко ёжились, стоя на платформе, в ожидании поезда. Отполированные бесконечные нитки рельсов исчезали на горизонте в лёгкой утренней дымке. Неожиданно очнувшийся диктор, громогласно, писклявым женским голосом объявила по радио, о проходе по такому то пути «четного», а может, «нечётного». Далеко на востоке возник приближающийся шум и через несколько минут, оглашая станцию паровозным гудком и сумасшедшим грохотом, неся за собой пыль и запах мазута, на запад пронёсся порожний, наливной состав. В наступившей после него тишине, долго было слышно, как одиноко, не в такт, стучат колёса хвостового, нещадно болтающегося на стыках вагона-цистерны.

Наконец потихоньку, будто бы бесшумно, подкатился наш, пригородный. Мы быстро погрузили в багажный вагон свои велосипеды с притороченной к ним поклажей, зачехлённый панцирь – тазик, помогли дяде Вите выгрузить хлеб для местного железнодорожного магазина. И предъявив билет, поднялись в тёплый полупустой вагон. Раздался короткий паровозный гудок, за окном медленно поплыли назад бревенчатый вокзал, навес летнего базара, пузатая водокачка и маленькое здание железнодорожного клуба. Вскоре плавно исчезли в проёме окна въездные ворота Северного городка с красными звёздами на створках, мой двухэтажный деревянный дом, в третьем ряду таких же деревянных офицерских домов, приземистые склады с вышками часовых по углам, самолёты на стоянке под дальними сопками. И вот уже замелькали, в ускоряющемся темпе, телеграфные столбы, с бегущими нитками проводов, деревья, кусты лесопосадки, дальние и ближние поля, перелески и рощи. Поехали!

Неожиданная встреча

Конечный пункт нашего путешествия по железной дороге был выбран заранее – небольшой посёлок, южнее которого в нескольких километрах протекала река. Именно из этих мест раньше осуществлялся сплав леса, и мы надеялись на берегу найти необходимый материал для постройки плота. Посёлок, как многие населённые пункты, расположенные возле железной дороги, имел два названия. Одно на бурятском языке, другое, имело распространение среди русских жителей и значилось как «тридцать девятый разъезд». Когда-то во времена освоения этих таёжных краёв, железная дорога была однопутной, для разъезда встречных поездов, через определённые расстояния устраивались участки с двойной колеей – так называемые разъезды. Они то и имели числительные в своём названии – тридцать девятый, сороковой и так далее

Около восьми часов утра мы благополучно прибыли на тридцать девятый разъезд. Успели за короткую стоянку поезда выгрузить своих двухколёсных коней, поклажу и, не привлекая особого внимания, выехать за околицу поселка. Здесь ещё раз проверили имущество и определились, куда ехать дальше, несмотря на то, что солнце стояло довольно высоко, с реки тянуло прохладой. Вот тут Жаров и преподнёс нам, заранее приготовленные подарки – три одинаковых темно-зелёных спасательных жилета. С внутренними кармашками, наполненными каким-то серым порошком в прозрачных пакетах, который, по утверждению Жарова, увеличивался в объёме при попадании воды и надувал жилет. Как они сработают, мы не знали, но, надев, сразу почувствовали себя теплее. Тут же была продемонстрирована укомплектованная медицинская аптечка, о необходимости которой мы за сборами и забыли. Поблагодарив нашего друга, продолжили путь.

Хорошо натоптанная тропинка вскоре вывела нашу колонну к реке, подёрнутой лёгким туманом. Проехав ещё около километра вверх по течению, мы увидели небольшой остров, отделённый от нашего берега не широкой, но достаточно глубокой протокой. На островке, застряв в густых ивовых кустах, валялись очищенные от веток брёвна, какие-то доски и прочий мусор, по-видимому, занесённый сюда весенним половодьем. Высокий берег, густые заросли ивы, делали нас почти незаметными со стороны посёлка. Распаковав инструмент, спрятав в тень велосипеды, мы сняли свои лёгкие брюки-трико, обувь и перебрели на остров выбирать строительный материал. Работа шла быстро и уже через час, в протоке плавали достаточно толстые, ровные брёвна, которым предстояло стать плотом. Пока мои друзья пилили заготовки, делая их одинаковой длины, я топором заготовил в загущённом мелком осиннике жерди для устройства палатки, перил, шестов и руля. Когда дело дошло до сколачивания плота, выяснилось что, какую-то часть скоб Юрка насобирал где-то на пожарище, и они так перекалились в огне, что теперь, несмотря на кажущуюся прочность, сравнительно легко гнулись в руках. Тем не менее, с помощью проволоки, поперечных брусков, палуба плота была собрана. И тут мы столкнулись с первой проблемой – плот не имел нужной плавучести, при восхождении на него всех троих, он предательски погружался в воду. Необходима была ещё парочка хороших, достаточно толстых брёвен, но все поиски подходящих экземпляров, положительных результатов не дали. Было решено закончить устройство остальных элементов здесь – на месте. А затем, осторожно сплавляясь вниз, найти подходящие бревна и закончить строительство плота. Решив так, мы приступили к оборудованию палатки, ограждения и руля.

Солнце уже стояло довольно высоко, и нам надо было поторопиться. Посередине плота, ближе к носовой части, из выбранных более-менее ровных досок от старого забора, был сооружён настил. На шести одинаковых чурбачках он поднимался над плотом на тридцать-сорок сантиметров, и размерами позволял вольготно уместиться на нём трём спящим. Закончив стучать топорами, мы улеглись на настил.

– Хороша лежанка! – слегка повозившись, промолвил Фома.

– Ох, и поспим! – в тон ему, мечтательно продолжил Жаров.

– Не постель, а лежбище морских котиков, – сказал я и осёкся…

На обрыве, прямо над нами стояла группа подростков. Ребят было шестеро, впереди ближе всех к краю, стоял, картинно отставив ногу, по-видимому старший. На вид ему было лет пятнадцать, некогда синие трико, мокрые резиновые тапочки на босу ногу составляли весь его гардероб. Широк в плечах, хорошо сложен и уже до черна загоревший, сзади ещё три пацана, наверное, братья-погодки в таких же застиранных штанах, в разнокалиберных с чужого плеча пиджаках и куртках на голое тело, босиком. На плечах двоих, на палках покоился чиненный-перечиненный бредень с гирькой вместо груза в мотне. Судя по тому, что бредешок был ещё сухой и топорщился бурой речной травой застрявшей с прошлого раза, войско только шло на рыбалку, и случайная встреча не входила в их планы. Сзади, выглядывая из-за спин старших, постоянно шмыгая носом и переступая по песку покрасневшими в «цыпках» ногами, суетливо оглядывались ещё два мальчугана. Одинаково коротко стриженных, в мокрых трусиках и одинаковых клетчатых рубашках, застёгнутых на все доверху пуговицы.

– Сползаем и продолжаем стучать, – сквозь зубы, тихо процедил я.