О себе, о нас, о жизни. Повести и рассказы

Самолёт застрекотал, взлетел и растаял в чернильной синеве ночного неба. Последовала команда, построиться. Поредевшую роту разделили на две части, каждая колонна пошла своим, собственным маршрутом. Вскоре шум уходящих, бряцанье оружия, негромкие разговоры, покашливание поглотила ночная мгла.

В лёгком тумане следующего, раннего утра, измученное пополнение стояло в строю перед своим новым командиром, поздравившим бойцов с прибытием в прославленную стрелковую дивизию. Была середина июля сорок второго года.

На правом берегу Дона

Дивизия вела тяжёлые оборонительные бои, отходя на восток к реке Дон. Немцы всё плотнее и плотнее сжимали кольцо окружения. В начале августа, основная часть советских войск переправилась на левый берег Дона. Соединения, прикрывающие отход основных сил, вели бои в окружении с превосходящим противником, на его правом берегу. Оказались в окружении дивизия и полк, где служил Улыбин. Немецкие танковые подразделения с ходу, прорывали редкую цепочку обороняющихся советских войск. Используя моторизированные части, развивали наступление в глубину, расчленяя боевые порядки обороняющихся. Поредевшая дивизия, едва насчитывающая в своих рядах и половину списочного состава, вынуждена была прорываться на восток отдельными группами.

Григорию Улыбину везло, неоднократно попадая в серьёзные переделки, он не был даже легко ранен. Получилось так, что после скоротечного боя с прорвавшимися мотоциклистами и последующего трёхдневного скитания по полям, Григорий прибился к небольшой группе пехотинцев, действующей в качестве десанта танка БТ-7, пробивающегося к своим. Командование сборным подразделением принял на себя лейтенант – командир танка.

Было ощущение, что по всем дорогам, проселкам и просто по неубранным полям, на восток движется громадное количество немецкой техники. Тяжело переваливаясь на ухабах, ползли танки с крестами на броне, в открытых бронетранспортёрах, осторожно двигающихся по грейдеру, торчали головы пехотинцев в касках, обгоняя эти колонны, мчались мотоциклисты в громадных очках, с пулемётами на турелях колясок.

Казалось, что стоит только выглянуть из лесистой балочки, где спрятался танк со своим десантом, как вся эта моторизованная, бронированная армада повернёт на них.

В танке остались только патроны к пулемёту, и горючее на десяток километров. Пехотинцы вооружённые трёхлинейными винтовками имели пару обойм патронов к ним. С таким арсеналом пробиться к своим за Дон, было невозможно

Лейтенант-танкист предложил свой план – невдалеке через маленькую речушку был переброшен деревянный мостик. К мостику, с обеих сторон вела высокая насыпь грейдера. Немецкие танки объезжали слабенький мостик несколькими километрами ниже по течению речки, размесив там дорогу в кашу, и сделав её непроходимой для любой колёсной техники. Через мосток проходили в основном штабные машины, грузовики, колонны мотоциклистов и пехоты.

Тут и было решено устроить засаду. Танк замаскировали в густых кустах на западном берегу реки, пехотинцы оборудовали позиции на холме восточного берега. Лейтенант инструктировал бойцов:

– Ждём мотоциклистов. В первую очередь стреляйте по пулемётчику в коляске. Не дайте ему возможность, первому открыть огонь. А водитель от нас и так не уйдёт! С большой колонной связываться не будем – пропустим! Дождёмся маленькую и рассчитаемся за всё! Открывать огонь по сигналу красной ракеты!

Ждать пришлось недолго, на западе послышался шум моторов, и на дороге показалась колонна, состоящая из машины с будкой, похожей на радиостанцию и шести мотоциклов. Некоторые мотоциклисты ехали втроём, на других машинах был только водитель и пулемётчик. Противник, совершая марш в собственном тылу, за десятки километров от переднего края, потерял всякую осторожность, солдаты поснимали каски, пулемётчики в колясках развалились в полудрёме, наслаждаясь солнечным днём. Передовой мотоциклист, как будто что-то почувствовав, на секунду задержался на взгорке перед въездом на грейдер. Но офицер, открыв дверцу кабины автомобиля, скомандовал, махнув рукой – вперёд! Машина и мотоциклы съехала на насыпь. Когда первый мотоцикл достиг средины моста, в небо, шипя, взвилась красная ракета. И тут же ударили выстрелы «трёхлинеек». Колонна встала, водитель первого мотоцикла, потеряв пулемётчика, пытался проскочить вперёд. Но, не проехав и нескольких метров, был убит, мотоцикл съехал с насыпи и перевернулся. Придавив не успевшего соскочить третьего пассажира. Водители других трёхколёсных машин и автомобиля, пытаясь развернуться на узкой насыпи, сгрудились в кучу, мешая друг другу. Дело довершил танк, неожиданно возникший сзади колонны. Ведя огонь из пулемёта, на большой скорости он буквально снёс мотоциклы с экипажами, превратив их в груду бесформенного, окровавленного железа. Оставшиеся в живых немцы, во главе с офицером, пытались, миновав луг, укрыться в ивняке. Но были убиты огнем танкового пулемёта и стрельбой пехотинцев.

По команде лейтенанта, выставив наблюдателя, окрылённые победой окруженцы, стали собирать трофейное оружие. Механик-водитель танка слил горючее из бензобака автомобиля, пехотинцы принесли от мотоциклов, ещё несколько неповреждённые канистр с бензином, и заправили боевую машину. Все трофеи уложили на танк. Из будки автомобиля достали несколько папок с документами на немецком языке. Но так как, никто не владел немецким, все документы затолкали в портфель убитого немецкого офицера, и положили в танк. Трое пехотинцев пошли в поле осмотреть тела пытавшихся убежать немцев, забрать личные документы у офицера, собрать оружие и «термоса» с едой.

Улыбин, вспомнив про первый, перевернувшийся под насыпь мотоцикл, решил сбегать к нему. Держа в готовности взведённый «шмайссер», он приблизился к перекинувшемуся вверх колёсами мотоциклу. Мёртвый водитель, раскинув руки, лежал наверху насыпи, рядом валялась каска. Скрюченные ноги убитого Григорием пулемётчика, торчали, придавленные коляской. Третий, маленький, худой немец, сидящий на заднем сидении в момент опрокидывания мотоцикла, не успел соскочить на землю. И сейчас был вмят в мягкий грунт между мотоциклом и коляской. По-видимому, у него были повреждены ноги, или не хватило сил поднять мотоцикл. Он лежал на животе, головой в сторону подошедшего Улыбина. Заслышав шаги, приподнял голову, встретился глазами с Григорием и попытался поднять ствол своего автомата. Но Улыбин оказался проворнее, руки привычно сделали свою работу, автомат в руках коротко дёрнулся. Голова немца, вздрогнув, уткнулась лицом в чужую, неласковую землю.

За последний месяц Григорий видел много смертей. Много раз стреляли в него, стараясь убить, стрелял, убивал и он. Не испытывая при этом ни малейшего чувства жалости к этим нелюдям, пришедшим на его землю убивать, грабить, мучить людей. Хотя, в горячке боя, как и все остальные, он меньше всего думал о священном долге, сыновней обязанности и прочих, высокопарных вещах. Надо было просто выполнять свою тяжёлую и грязную работу, максимально стараясь при этом остаться живым в жерновах этой чудовищной, кровавой мясорубки. Таковы безжалостные законы войны – «Если не убьешь ты, то, убьют тебя!».

До этого ему не приходилось сталкиваться с врагами так близко – лицом к лицу. Он ни разу не участвовал в рукопашных схватках. Выходило так, что стрелять приходилось с расстояния десятков метров. Не видя при этом лиц и глаз врагов

Глаза этого маленького немца, придавленного мотоциклом, ещё долго преследовали Григория. За одно мгновение в них пронеслось множество чувств. Угасающая мечта, что русские его не найдут. Животный страх через мгновение быть убитым. Искорка надежды, что он всё же успеет выстрелить первым. И всё испепеляющая ненависть к этому смуглому, дикому азиату, который сейчас убьёт его – представителя высшей, арийской нации. А сам останется жить.

Улыбин, собрав боеприпасы, фляжки и еду, вернулся к танку.

По немецким тылам

Лейтенант торопил увлёкшихся сбором трофеев подчинённых. В любое время могла появиться другая, более многочисленная колонна немцев.

Десант вскарабкался на танк, и они помчались. Проехав несколько километров, свернув в лес и углубившись в заросли, остановились. Командир построил своё обвешанное оружием войско и объявил, что каждый из шести бойцов десанта, может оставить себе один немецкий автомат и все имеющееся к нему патроны. Остальное оружие пришлось закопать. Григорию и ещё одному рослому бойцу, поручили, помимо автоматов, по немецкому пулемёту MG-42. Лейтенант объяснил, как надо вести огонь во время движения. За что и как держаться, чтобы не упасть на землю.

– Наши действия должны быть неожиданными и стремительными. Для этого нужно ошеломить противника огнём, скоростью нашей боевой машины, и если хотите, наглостью! Любой из вас, по ранению, или по неосторожности упавший во время боя с танка, будет оставлен! Рисковать всеми, я не имею права!

Оба пулемёта, установили на башне. Вдоль корпуса машины, с обеих сторон, протянули толстую веревку от укрывочного брезента, для большей безопасности десанта.

Осторожно выбрались на дорогу, используя прекрасные скоростные качества «бэтэшки» помчались на восток. Не останавливаясь, миновали два населённых пункта, не встретив немцев. Возле развалин следующего посёлка, смяли пост полевой жандармерии, на двух мотоциклах ехавших навстречу. Во второй половине дня, догнали пешую колонну немцев. Внезапным огнём из всех видов оружия и гусеницами, нанесли им значительные потери и рассеяли по придорожным кустам.

Часом позже, разогнали колонну тыла какой-то части, перевернули и зажгли два топливозаправщика.

Естественно, весть о «бесчинствах» одиночного танка в тылу германских войск, дошла до немецкого командования. Дальнейшее следование этим маршрутом было небезопасно. Пришлось выбрать дорогу южнее, менее загруженную немецкими войсками. С наступлением темноты, пристроились в хвост длиннющей колонны понтонёров и «обоза» немецких войск, двигающейся в направление Калача.

Но и тут, их уже ждали, колонна двигалась всё медленнее и медленнее. Чувствовалось, что впереди какой-то проверочный пост. Сзади стали подходить другие части, советский танк оказался почти в центре колонны. Пока окруженцев спасала темнота, но любой вопрос, или начатый соседями по колонне разговор на немецком, мог раскрыть обман. Лейтенант решил положиться на внезапность:

– Всем быть в готовности! Будем прорываться! – шёпотом передавали пехотинцы друг другу.

Колонна потихоньку двигалась. Впереди появились неяркие огни. Прозвучали лающие, немецкие команды, замелькали фонарики. Ждать было нельзя!

Негромко подрабатывая двигателем, танк вышел из колонны и начал обходить её справа, по кювету. Кто-то, ругаясь недовольным голосом, пытался остановить машину, с другого борта, невидимый в темноте человек, чем-то железным застучал по броне.

– Вперёд! Огонь! – прокричал лейтенант и первым ударил очередью из автомата в темноту, на звук голосов. С бортов танка дружно загремели трофейные автоматы. «Бэтэшка», царапая бортом соседние машины, под испуганные крики и ругань немцев, рванулась вперёд. Механик-водитель включил фары, в их свете стало видно, как не успевшие отскочить немцы исчезали под танком. Другие, пытались спрятаться между автомашинами, или бежали в темноту – в поле.

Сталкивая в кювет всё попадающееся на пути, танк, волоча перед собой легковую машину, снёс закрытый шлагбаум и полосатую будку часового. Столкнув несчастную легковушку на стоящие возле дома мотоциклы, понёсся по тёмной улице города. Выбежавшие из дома с фашистским флагом гитлеровцы, стреляли по боевой машине. Пули «цокали» по броне и с противным воем уходили в разные стороны, Никуда не сворачивая, прогромыхав по единственной, длинной улице, танк выскочил на окраину. Их никто не преследовал. Отъехав на приличное расстояние, свернули в лес и перевели дух. Не досчитались одного пехотинца. В горячке боя, никто не заметил, когда он упал. Ещё один боец был ранен в грудь, хрипло дышал, но находился в сознании. Наскоро перевязав раненного, двинулись дальше. Командир предположил, что до берега Дона осталось совсем немного. Вероятно, советские части уже переправились через реку, мост в городе Калач, или взорван, или контролируется немцами.

Из восьми человек группы, лишь четверо умели плавать. По приказу предусмотрительного командира, у одиноко стоящего в поле сарая, оторвали половину широких дверей, уложили на танк и крепко привязали.

Короткая летняя ночь двигалась к рассвету. На севере шёл бой, гремели взрывы, в небе, догоняя друг друга, проносились трассирующие очереди. Изредка, ослепительным светом, вспыхивали прожектора, белые длинные руки лучей шарили по небу. Не найдя никого, как подкошенные, падали на землю.

Наконец впереди заблестела река. Стараясь не шуметь, вышли к воде, поблизости никого не было. Противоположный тёмный берег, тоже затаившись, молчал. Странно и неестественно, как звук, прилетевший из другой жизни, над гладью воды разносилась витиеватая трель соловья.

Сняли с танка раненого, дверную «воротину», всё патроны и оружие, немецкие документы. Экипаж выбросил на песок свои нехитрые пожитки. Нашли обрывистый, но невысокий берег. Танкисты, со слезами на глазах, как с человеком, простились со своей боевой машиной. Механик водитель, тихонько отогнал танк выше, на пологий берег. Направил его в воду, привычно выбравшись из люка, соскочил на землю. Почти неслышно урча мотором, машина раскатилась по пологому спуску, с шумом, поднимая брызги, ушла в воду. Через минуту, только поднимающиеся из глубины, и лопающиеся на поверхности пузыри воздуха, указывали то место, где покоилась грозная боевая машина.

Импровизированный плот осторожно спустили на воду, и положили на него раненного. Улыбин, механик-водитель и умеющий плавать лейтенант, стараясь не шуметь, направили плот к противоположному тёмному берегу. Остальные, держась за ворота, изо всех сил, дружно гребли руками.

Когда в чернильной темноте ночи стали видны кроны деревьев на противоположной стороне, что-то тяжёлое, принесённое течением, мягко ударило Улыбина в бок. Он, подумав, что это какое-то бревно, повернувшись, хотел оттолкнуть. Прикоснувшись рукой, понял, что это раздутое тело утопленника. От неожиданности, Григорий громко сматерился.

На берегу послышался какой-то шорох, сиплый, прокуренный голос негромко спросил:

– Кто плывёт?

– Свои! – за всех ответил лейтенант, – из окружения выходим!

Выбравшись на берег, они оказались перед хмурыми бойцами со старшиной во главе:

– Мы слышали, как на той стороне подошла какая-то техника, – тем же прокуренным голосом рассказал он – потом вроде, что-то всплеснуло, как будто лодку столкнули в воду. Вас сильно снесло течением, но мы слышали, что кто-то плывёт, и шли за вами по берегу. Я думал немецкая разведка. Но потом по шуму поняли, что для разведки, вы слишком шумите. Если бы кто-то из вас не заматерился по-русски, точно открыли бы огонь. Так что, повезло, выходит!

Через час они уже были в землянке командира батальона. Оказалось, что «окруженцы» вышли в расположение своей же, поредевшей в боях, дивизии. Вручив лейтенанту бумагу о том, что представившие её не являются дезертирами, отправили с провожатым в тыл. Тыл находился не далее трёх километров. Он одновременно являлся командным пунктом полка, штабом дивизии, медсанбатом, особым отделом, и районом формирования новых подразделений. Сдав раненого товарища в медсанбат, бывшие «окруженцы» оказались в руках строгого, до чёртиков уставшего, особиста. По-видимому, за день перед его глазами прошёл не один десяток таких чудом выживших в оборонительных боях за Доном. Ситуация, когда одновременно, в окружении ведут тяжёлые бои ни отдельные батальоны и полки, а целые дивизии, циркулярами его ведомства определены не были. Да и невозможно, за столь короткое время проверить тысячи человек с трудом пробившихся к своим, с чужим оружием, без документов с единственным желанием – воевать! Поэтому убедившись, что все прибывшие умеют писать, капитан раздал им листки в «клеточку», огрызки карандашей, рассадил в разные места на поляне и предложил описать всё произошедшее за дни скитания по немецким тылам.

Представитель особого отдела мог, по малейшему подозрению, отправить этих людей в отдельные общевойсковые, комендантские роты, для приведения в исполнение приговора, который он сам же им вынес. Или расстрелять лично любого, заподозрив его в пособничестве врагу, сославшись на исключительные обстоятельства, требующие немедленного действия. В особых случаях, он мог отправить подозрительную личность ещё дальше в тыл, где «умелые специалисты», могли бы «выжать» из него, всё! Даже то, что человек никогда не знали, и не мог знать.

Но тогда некому было бы воевать, сражаться с врагом. Они, прошедшие ад окружения и отступления, не единожды смотревшие в глаза смерти, имеющие громадный опыт ведения боя, и навыки убивать. Могли стать основой неприступной обороны, построенной на умении, каком-то кураже, точном расчёте, жгучей ненависти, самопожертвовании, и уверенности в конечной победе!

Вновь сформированный батальон состоял из красноармейцев и командиров самостоятельно, или в составе подразделений, вышедших из окружения. Зачастую это были люди ранее не знавшие друг друга. Научившиеся в окружении, надеяться только на себя и с опаской относящиеся к мало знакомым людям.

На подступах к Сталинграду.

Осенние месяцы обороны Сталинграда, стали для Улыбина и его сослуживцев сущим адом. Немцы на широком фронте, смяв сопротивление малочисленных советских соединений, форсировали Дон. За каждый населённый пункт, отдельно стоящее здание, маломальский ручеёк, или ложбинку, велись нешуточные бои. Григорий помнил, как в течение нескольких дней, переходила из рук в руки никому не нужная дамба высохшего канала. Устилая его дно десятками тел убитых и раненых.

Имея превосходство в артиллерии и преимущество в авиации, немцы часами «молотили» по обороне отходящих к Сталинграду войск. В небе стояло сплошное марево песка и мелких камней, поднятых вверх десятками взрывов. Казалось, что большая часть земли, постоянно находится в воздухе, не успевая оседать на грунт. Солнце красным, жарким пятном маячило далеко, в недосягаемой вышине. В этом мареве жары, песка, взрывов и осколков, перемещались, перебегали, переползали, чудом уцелевшие, люди. Прятались в осыпавшихся, разрушенных окопах и блиндажах. И как былинные герои, вновь поднимались из пепла, чтобы в очередной раз, остановит врага.