– Мне пацан мой как-то сказал, что Лена от Ленина, он, говорит, там в ссылке был, вот и назвали.
– А что, лет через десять так и в учебниках напишут, а ещё через сто лет никакой лингвист не опровергнет.
– Лена от слова лень. Я в словаре читал.
– Вот-вот, в словаре, а словарь немец какой-нибудь сочинил.
– Что тебе не нравится?
– Да то и не нравится, что ты рассуждаешь, как какой-нибудь электрик, а не физик. У них все электроны в проволоке одинаковые, нет ни первых, ни вторых, лишь бы ток был. А слова, они как электроны при бета-распаде – есть первичные, которые, если ты помнишь, из ядра, из сути, и есть вторичные, которые уже выбиваются первичными из оболочек какого-нибудь случайно оказавшегося рядом атома, и к сути, к рождающему ядру, отношения не имеют. И если ты, человек, говоришь словами, то должен отличать первичные от вторичных, иначе будет потерян смысл, будет один ток, которому всё равно куда течь – к обогревателю в детском садике или к взрывателю.
– Ну….
– Река Лена названа в честь Луны. Как была река Ра, текущая к солнцу, так была – и осталась – река Луна, Лена, текущая к луне. Лун, лон, лен – это мягкое гнездо женских первопонятий. Когда люди только-только научились давать имена, что они должны были обозначить в первую очередь? Склонность к безделью или женские прелести? Лоно. А во вторую, а по сути, в ту же первую – небесное светило, с которым цикл функционирования лона был синхронно связан. Как сейчас месячные и месяц (на небе), изначально – лоно между ног и лоно в небе. От этих лон, двух первичных электронов, уже все остальные лунки, как маленькие ямки и дырки, склоны, уклоны, как пути к этим лонам-лункам (с-к-лон), прислоны, как протоназвание соития…
– А слоны тоже от п…ы?
– Конечно: ходит медленно, как бы без дела слоняется, вот и слон. И «лениться», между прочим, тоже изначально значило не отлынивание от работы, а занятие сексом, просто в отличие от трудной работы в поле – «страдать», – приятная работа с мягким женским лоном-леном называлась «лениться». А потом уже, как альтернатива страданию, родилась плеяда вторичных слов-электронов со своей энергией и спином – лень, лентяй. И лодырь изначально от лада.
– Ё…рь по-нынешнему? Ходок. Африка, слышишь? Лентяй ты, лодырь.
– Аркадий, где ты всё это вычитал?
– Да где ж это вычитаешь? Не вычитал.
– Сам дошёл? Голова!
– Не сам. В воду смотрел.
– Как – в воду?
– Как в воду. И дурак, между прочим, это тоже ё…рь. Дрк… дырка, драть, дурак. Не случайно дурак всегда лентяй и лодырь, лежит себе на печи, но царевну имеет, и народ его любит, не то что попов.
– Опять попы виноваты?
– И попы тоже. А Ангара только в подтвержденье, что в своё время, время Ганга-ры, там жил народ одинаковых с нами души и силы. То есть – мы.
Как было не лакирнуть такой докладец спиртиком?
– Нет, объясните мне, что это за силы такие? – обглодав очередную густёрку, спросил Африка. – Грозный за Урал боялся соваться, Пётр, великий Пётр, как от страха, вообще вжался в самый краешек земли.
– Окно рубил!
– Только вот в какую сторону?
– Или запасный выход себе устраивал.
– Надо, надо туда сплавать!
– Сплаваем.
– Когда это всё было?
– Давно. Сначала восток, потом запад… Потом, в эпоху Ра, освоили Египет, там ведь всё на этом названии солнца держалось, потом была Итиль, и тут уж мы очередной раз в Европе порядок наводили. Аттила – это же никто иной, как человек с Итили, волгарь по-нынешнему.
– Виночерпий! – Николаич сиял. – Налей-ка лиофилу наградную… по одним речкам весь мир расшифровал! Нет, дай я ему сам налью!
– А потом уж и эпоха Волги, вплоть до наших дней, понятное время.
– Понятное? По-моему, самое непонятное.
– Чего тебе непонятно?
– Всё! А особенно самое последнее, именно наше. Кто мы? Где мы?
– Мне для начала скажите, с кем всё-таки была Куликовская битва, и кто такой Чингисхан? Не пришёл ли он, как тот хозяин, разобраться с европейскими мирмиками? Русский – на старую русскую родину, навести кое-какой порядок, поучить зарвавшихся обеспамятевших князьков, шпану степную, да погонять метлой зарвавшуюся немчуру и шляхту, разных фрягов и прочую папскую сволочь?
– Похоже, что именно так. И похоже, в 1772 году снова пошёл Фредерику урезонить, да уж не тот расклад был, что-то с Сибирью произошло. Сам на крыло не встал, послал орлёнка, а тот не осилил. И началось… вернее – кончилось.
К наградной Аркадьевской присоединилась вся команда.
Златая цепь
Вся территория – наша. Вернее, будет нашей.
Вен. Ерофеев, «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора»
– А ты что, кроме указа о женитьбе ничего не нашёл?
Семён уселся поудобнее, настраиваясь на длинный рассказ.
– Нашёл.
– Не тяни. Что?
– Провёл по карте радиусом в волжскую версту, примерно 1700 километров в другую сторону, на Запад, в Европу, и наткнулся… и наткнулся на…
– Ну не тяни, не тяни.
– На Орлик!
– Где, в Австрии?
– В Чехословакии! Столько на юг от Праги, сколько наш Орлик от Москвы!
– Э-э! – воскликнул Капитан. – Да я ж там был!
– Наш пострел… – уважительно усмехнулся Семён. – Тебя, Кэп, по этим Орликам спецом что ли возили? А как Орлик на чешском?