Воспоминания (1865–1904)

25-го июня был полугодовой день ее смерти, я был на дорогой могиле в этот день, где служили панихиду. Михалкова не было, он был с детьми в Назарьеве, откуда он прислал мне очень ласковое письмо, написанное им как раз в этот день, с описанием их жизни в Назарьеве и с подробностями о детях, очень меня звал приехать, но у меня отпуска в этом году не было и я не мог никуда поехать.

Осенью в нашей семье произошло большое событие – моя сестра Ольга вышла замуж за Дмитрия Гершельмана, служившего старшим адъютантом в штабе корпуса. Свадьба состоялась 11-го ноября в домовой церкви дворца великого князя Николая Николаевича Старшего, который лично крестил мою сестру и на свадьбе был ее посаженным отцом и под руку ввел ее в церковь. Было много гостей, родных, моих товарищей по полку. В церкви присутствовали и Ольденбургские, принц и принцесса. По окончании церковной службы в залах дворца было подано шампанское, шоколад, чай, фрукты. Великий князь Николай Николаевич был трогателен. Затем у Гершельманов, родителей мужа моей сестры, состоялся семейный обед, и молодые уехали к себе на квартиру, заново отделанную в доме штаба корпуса на Миллионной. Моя сестра казалась очень счастливой, и я был рад за нее, хотя в душе я как-то не одобрял этого брака, боясь, что характер ее мужа, большого деспота, не будет ей по душе. Но, благодарю Бога, хотя и бывали у моей сестры тяжелые минуты в семейной жизни, все же они прожили вполне счастливо и вырастили восемь человек детей. При всем своем тяжелом для жизни характере, это был честнейший и редкий по благородству человек. Дети все вышли хорошие, сердечные, лучшего и желать нельзя было.

6-го декабря праздновали в полку батальонный праздник как обычно, а в 10 часов все офицеры собрались в Аничков дворец, чтобы принести поздравления наследнику цесаревичу, который очень любезно нас принял, вспоминая свою службу в полку.

Вечером был обед на Миллионной в офицерском собрании, на котором присутствовал и наследник.

25-го декабря в годовщину кончины Алисы Михалковой я был на дорогой могиле, приехав в Сергиеву пустынь накануне и проведя там ночь. Было уютно, тихо на ночной службе в монастыре, какое-то спокойствие вливалось в душу. Из церкви пошел на могилу, очистил ее от снега, прочистил дорожки, и на душе стало хорошо, потом приехали родные, мы отслужили панихиду и вернулись в Петербург.

От Григория Ивановича Апарина я получил чудное письмо, он вспоминал все пережитое год тому назад и писал о переживаемом ныне.

Так кончился год, мы с ним простились за молитвой в домовой церкви градоначальства с близкими нам и родными.

1888 год

В январе 1888 года в Таврическом саду на катке царило большое оживление. Были сооружены две гигантские ледяные горы, выходившие на каток, устроенный на огромном пруду; кроме того, вокруг всего сада устроена была как бы беговая ледяная дорожка. На этом катке собиралось высшее петербургское общество и весь двор, а также и чины некоторых посольств. Чтобы получить право на вход в Таврический сад, надо было иметь билет, выдаваемый гофмаршальской частью с соизволения императрицы.

Я в то время недурно катался на коньках, скатывался с горы и был постоянным посетителем катка. Из моих товарищей по катку очень хорошо катался Гадон, Гольтгоер, Зейме, Зедделер, а одним из самых ретивых конькобежцев был Адлерберг, мой первый ротный командир. Больше всего было офицеров Кавалергардского полка, по инициативе коих возник каток. Постоянным посетителем и отличным конькобежцем был гусар Галл и кавалергард Николаев, уже не молодой, он был всегдашний кавалер великой княгини Марии Павловны, которая очень часто приезжала на каток. Императрица Мария Федоровна каталась очень хорошо на коньках, была очень грациозна, раза два в неделю она обязательно приезжала кататься. На мою долю выпало тоже счастье скатить ее с горы.

Обыкновенно скатывающийся садился на санки впереди, имея ноги с коньками на льду и управляя ими. Дама становилась на колени сзади на подушку саней плотно к кавалеру и руками держалась за его плечи. Из великих княгинь посещали каток, кроме Марии Павловны, еще Елизавета Федоровна, Елизавета Маврикиевна, Александра Георгиевна. Иногда скатывались с горы по двое и по трое саней рядом, тогда, чтобы сани не разъехались, приходилось держаться крепко за руки и регулировать коньками скорость, чтобы все сани шли одной скоростью. Это было довольно трудно, так как и сани, и скатывавшиеся бывали, конечно, разного веса. Я очень любил скатываться таким образом, и мы это проделывали очень часто с Галлом, гусаром, дамами, при этом были княжна Голицына, на которой он потом женился, и Милютина – племянница фельдмаршала. У меня даже сохранилась фотография, где мы сняты вместе в момент спуска с горы.

Я тоже очень любил скатываться с горы с дамой, стоя на коньках, держась за руки. Это было очень приятное чувство, сознавать всю ответственность за даму и, крепко держа ее за руки, движением руки регулировать скорость. Не все дамы и барышни решались на такой спуск, который, конечно, был довольно рискован, надо было очень твердо стоять на ногах.

Как-то раз я приехал на каток, и дочь английского посла Miss Монсон, увидя, что я два раза скатился на коньках с M-lle Ребиндер очень удачно, попросила меня скатить ее. Мне и в голову не пришло спросить ее, хорошо ли она катается, хотя я ее видел первый раз на катке, и сказал, что мне это доставит большое удовольствие. Но как только мы начали спускаться, я сразу почувствовал, что она плохо стоит на ногах, и я делал неимоверные усилия, чтобы поддержать ее, сам тормозя насколько мог. Но в самом низу горы, когда всегда происходит толчок, нога у ней совсем подвернулась, и как я ей ни старался помочь стать на коньки, она затормозилась и свалилась, а я отлетел от нее в сторону. Это было одно мгновение. К счастью, обошлось благополучно. Потом оказалось, что она третий раз только надевает коньки.

Катанье в Тавриде, как назывался Таврический сад, было одним из самых лучших удовольствий, гораздо приятнее всяких вечеров. Иногда устраивали длинный поезд из 8–10-ти саней друг за другом, иногда скатывались на большом матраце, который был прикреплен к обледенелым доскам. Все это возбуждало и веселило в то время очень. Под горой была небольшая комната, где была всегда закуска от двора, можно было согреться, выпить рюмку мадеры и закусить бутербродом. Обыкновенно на каток собирались часа в 3–4 и катались до 6-ти. Сезон в этом году был очень длинный, так как Пасха была поздняя, 24 апреля, веселились вовсю, вечера и балы следовали друг за другом.

Так как очень много наших офицеров бывало на всех балах, то мы, офицеры полка, решили со своей стороны устроить бал в офицерском собрании и пригласить все высшее общество и двор, не исключая конечно, близких родных офицеров. Великий князь одобрил очень эту мысль, и мы устроили бал на славу. Чудное помещение собрания на Миллионной, бывшая квартира командира полка, дало нам эту возможность. Великая княгиня Елизавета Федоровна, как жена командира полка, была хозяйкой бала и принимала гостей.

Была вся царская фамилия, высшее общество, всех приглашенных было до трехсот, танцевало 50 пар. Ужинали внизу в бывшем собрании. Лент, цветов было масса, цветы были выписаны все из Ниццы – масса сирени, анемоны, гвоздики, розы на длинных стеблях, фиалки – все дамы уезжали прямо нагруженные цветами. Красиво было изумительно. Кроме того, за мазуркой раздавали дамам порткарт полковых цветов,[209 - Бумажник для визитных карточек и т. п. красного и зеленого цвета.] вышитые золотом (полковое шитье на воротниках у офицеров), а также булавки для шляп в виде штыка винтовки с надписью: «Преображенцы – на память о бале» и дата. Кавалеры получили портсигары тоже с выгравированными надписями.

Танцы затянулись до четырех часов ночи, было очень много оживления, дирижировал Адлерберг, я ему помогал.

Строевая моя служба шла хорошо, я опять заведовал новобранцами. 6-го февраля заболел мой ротный командир, и приказом по полку мне велено было вступить в командование ротой, так как Гарденина, моего товарища, который был старше меня, тоже не было «на лицо». В роте был еще офицер последнего выпуска Ванновский, сын военного министра. Это был не особенно ретивый офицер, и мне с ним было нелегко. Он заведовал старослужащими и ротной школой.

20-го февраля на Дворцовой площади состоялся парад в высочайшем присутствии. В это время Гарденин вернулся из отпуска и вступил в командование ротой, я на параде шел за полуротного впереди 1-й полуроты.

В конце февраля скончался старик император Вильгельм I, всем офицерам приказано было надеть траур на левый рукав и носить в течение 4-х недель. Балы при дворе были отменены. Великий князь Владимир Александрович был командирован представителем государя на похороны Вильгельма I.

14-го марта в приказе по полку[210 - Приказ по л. – гв. Преображенскому полку № 74 от 14 марта 1888. (ГА РФ. Ф.826. Оп.1. Д.39. Л.78) опущен. – Примеч. ред.] было отдано, между прочим, следующее: «Умершего в Николаевском военном госпитале рядового 4-ой роты Илью Рожкова из списков полка исключить, а для перевозки тела покойного из означенного госпиталя в собор Спаса Преображения для отпевания, нарядить от нестроевой роты погребальные дроги, которые прислать к госпиталю завтра к 6.30 утра.

Для отдания чести телу умершего нарядить от 4-ой роты следующую по уставу команду (1-е отделение в 6 рядов) под наблюдением подпоручика Джунковского.

Команде согласно пункта 3 (§ 3) приказа по полку, от 5-го октября 1887 г. прибыть к собору Спаса Преображения завтра к 8.30 утра. Одетыми быть в парадной форме.

Отпевание будет совершено за раннею обеднею, которая начнется в 7.30 утра.

В остальном во всем руководствоваться приказом по полку от 5-го октября 1887 г.».

4-го мая я был в карауле на Сенной площади, арестованных офицеров не было, так что никаких беспокойства для меня не было.

На Пасху великий князь Павел Александрович, числившийся в полку, был произведен в полковники, а великий князь Петр Николаевич в штабс-капитаны.

В начале июня мы выступили в лагерь, а 17-го июня в полк вновь на службу вступил наследик цесаревич, но уже в чине штабс-капитана и не младшим офицером, а командиром роты Его Величества.

Мы были очень счастливы и торжественно встретили его. Генерала Даниловича – его воспитателя, на этот раз не было с ним.

23-го он был назначен дежурным по полку, я помощником к нему, о чем было отдано в приказе. <…>[211 - Приказ по л. – гв. Преображенскому полку № 144 от 23 мая 1888 (ГА РФ. Ф.826. Оп.1. Д.39. Л.78 об.) опущен. – Примеч. ред.]

Наследник удивительно был мил и любезен, он несколько раз приходил ко мне на переднюю линейку, где я сидел в дежурной палатке, предлагал мне пойти к себе в барак, что он посидит за меня. Когда же я его очень поблагодарил и отказался, то остался у меня, предложив сыграть в домино. Он себя так же просто и мило держал, как в прошлом году, только заметна была большая самостоятельность и уверенность.

У моего брата, который в это время жил в Харьковской губернии, родился сын Георгий, брат мой сообщил мне эту свою радость, прося быть его крестным отцом, чему я был очень рад, но уехать из лагеря я не мог, пришлось быть только заочным.

18-го июля в приказе по полку было отдано:[212 - Полный текст приказа о л. – гв. Преображенскому полку № 200 от 18 июля 1888. (ГА РФ. Ф.826. Оп.1. Д.39. Л.81) опущен. – Примеч. ред.]

«На этой неделе будут произведены ученья впереди лагеря по военному составу, для чего из каждого батальона составить одну роту по военному составу, имея 96 рядовых в роте, при фельдфебеле, 20-ти унтер-офицерах, каптенармусе и жалонере, причем взводы формируемых в каждом батальоне рот составлять из людей одной и той же роты по порядку.

Батальоном командовать капитану графу фон – Пфейлю.

Ротами командовать:

1-й ротой штабс-капитану его императорскому высочеству государю наследнику цесаревичу и великому князю Николаю Александровичу…

Находиться в строю и командовать:

…2-й роты 2-м взводом подпоручику Джунковскому».

Таким образом, я попал под начальство наследника цесаревича. Он очень хорошо и толково командовал, за все учение не сделал ни одной ошибки. Наследник прослужил в полку до конца лагеря, отбой был 11-го августа.

30-го августа я был произведен в поручики. Одним приказом со мной произведены были: из капитанов в полковники князь Георгий Максимилианович, Ивков, адъютант великого князя Владимира Александровича, граф фон Пфейль и Озеров; из штабс-капитанов в капитаны Коростовец, адъютант принца Ольденбургского, Кокошкин и Обухов; из поручиков в штабс-капитаны Корнилов и Малахов; из подпоручиков в поручики все офицеры моего выпуска.

3-го сентября уехал в отпуск на два месяца мой ротный командир Кашерининов, и приказом по полку я был назначен временно командующим ротою. В это время рота была на вольных работах в Саратовской колонии[213 - …Саратовская колония – точнее, Ново-Саратовская, поселение немецких крестьян-колонистов на правом берегу Невы, напротив Рыбной слободы.] на берегу Невы по рытью картошки, и я несколько раз ездил туда, чтобы посмотреть, как работают люди, в каких условиях живут. На подобного рода работы отпускались всегда нижние чины командами, причем заработанные ими деньги выдавались им полностью на руки за вычетом из общей суммы 1/3 в артельную сумму. Работы были, главным образом, рытье картошки, заготовка дров, уборка хлеба. От уменья ротного командира и фельдфебеля зависело найти наиболее подходящую и выгодную работу. Я лично не мог примириться с этими работами и находил, что не дело трудом нижних чинов увеличивать артельную сумму и вообще считал такой род работы вредным, так как они сильно разбалтывали людей, и они теряли на работе свой воинский дух.

Принц Ольденбургский как корпусный командир, по прошествии двух лет своего командования, осудил вольные работы, отменил их «раз и навсегда», заменив их отправлением на две-три недели в окрестные деревни на отдых, что в конечном результате дало пользу – нижние чины менее разбалтывались при таких условиях и пребывание их на воздухе отражалось благотворно на их здоровье. Наш полк всегда ходил на отдых в окрестности Царской Славянки.[214 - …Царская Славянка – усадьба Ю. П. Самойловой, приобретенная в 1847 г. императором Николаем I и носившая это наименование до 1919; совр. – часть территории г. Павловска.]

Осенью обыкновенно много офицеров разъезжалось в отпуск, и потому наряды в караулы и на дежурства весьма учащались. Поэтому и мне пришлось быть в карауле 22-го сентября в комендантском управлении и 24-го сентября в Зимнем дворце, через день, а 1-го октября быть дежурным по 1-му и 4-му батальонам.

В конце сентября скончался старик граф Адлерберг, бывший министр двора при Александре II. Он числился в списках нашего полка, и потому полку пришлось принять участие в похоронах. Хоронили графа Адлерберга в Сергиевой пустыни. Полк наш встретил тело на станции Сергиево по Балтийской железной дороге и провожал до монастыря три версты. Полк оставался близ монастыря в Стрельне до 1-го октября, дня погребения, для производства салюта при опускании гроба в могилу.

18-го октября я находился в карауле в Зимнем дворце, когда пришел к нам дежурный по караулам полковник Пенский и сообщил нам потрясающую новость – о крушении императорского поезда близ станции Борки на Курско-Харьковско-Азовской железной дороге и, к нашей радости, чудесном спасении всей царской семьи от угрожавшей опасности. На следующий день мы узнали подробности.

Император Александр III возвращался со всей своей семьей с Кавказа. Не доезжая г. Харькова, близ станции Борки, несколько вагонов сошли с рельсов, и одновременно раздался треск, вагон-столовая, в котором в это время находился император со всей семьей и ближайшей свитой, рухнул, крыша вагона прикрыла всех сидевших за столом, два камер-лакея, подававшие в это время гурьевскую кашу, были убиты на месте упавшей крышей. Александр III, обладавший неимоверной силой, как-то инстинктивно удержал крышу и тем спас всех сидевших за столом. Он со страшными усилиями поддерживал крышу, пока не удалось вытащить из-под нее всех сидевших. Это усилие навсегда отразилось на здоровье Александра III, повредило ему почки, что и было причиной его преждевременной кончины 6 лет спустя. Несколько еще вагонов императорского поезда были разбиты в щепы, жертв было много: и убитые, и раненые.

Государь и императрица не покинули места катастрофы, пока не пришел санитарный поезд из Харькова, не перевязали всех раненых, не поместили их в поезда, не перенесли туда же в багажный вагон всех убитых и не отслужили по ним панихиду. Императрица с помощью дочерей, фрейлин сама перевязывала раненых, утешала их. Только когда все было окончено и санитарный поезд двинулся в Харьков, увозя с собой пострадавших, царская семья с лицами свиты в экстренном поезде отправилась вслед в Харьков, где их величества восторженно были встречены харьковцами, они проследовали прямо в собор среди ликующей толпы, запрудившей все улицы. В соборе было отслужено благодарственное молебствие за совершенное необъяснимое прямо чудо – спасения царской семьи. Как никогда свершился божий промысел.

Принц Ольденбургский, временно командовавший в то время в С.-Петербурге войсками, послал государю депешу. <…>[215 - Текст, содержащийся в приказе по л. – гв. Преображенскому полку № 295 от 21 октября 1888, опущен. – Примеч. ред.]

В воскресенье 23-го октября государь вернулся в столицу. В Петербурге состоялся торжественный въезд их величеств, по этому поводу было отдано приказание. <…>[216 - Приказ по л. – гв. Преображенскому полку № 296 от 22 октября 1888. (ГА РФ. Ф.826. Оп.1. Д.39. Л.84 об.) опущен. – Примеч. ред.]