Это Америка

Августа, русская женщина, не была «идише мама», типичной «еврейской мамой», не считала, что вся жизнь только в детях, и отвечала, глядя на Алешу:

– Сыночек, конечно, я буду тосковать по тебе и по Лиле с Лешкой. Но Павлик прав – наши жизни уже прожиты. Мы останемся здесь.

Дома Лиля тяжело вздыхала и с отчаянием говорила Алеше:

– Я просто разрываюсь пополам – я не могу лишиться тебя и не могу бросить отца с Авочкой. Что будет с ними здесь, если кто-то из них тяжело заболеет, умрет? Тогда другой останется один. Как я смогу помочь им оттуда, откуда нет возращения?

Алеша старался успокоить ее:

– Я тоже переживаю за них. Но они так решили, у них своя логика. К тому же ты даже не знаешь, на что их обречешь, если возьмешь с собой. Они люди общительные и привыкли жить широко. Там они будут тосковать по привычному окружению, по знакомым, впадут в депрессию. Павлик – человек громадного интеллекта. Он прав: что он станет делать в чуждом ему окружении?

* * *

После выхода на пенсию Павел некоторое время писал эссе «Русский характер»[3 - Эссе «Русский характер» напечатано в 3-м томе «Крушение надежд».], был вдохновлен творческой работой, занят и бодр. Августа с любовью наблюдала, как он с утра рвался к пишущей машинке, как горели его глаза, как хотел он поделиться с ней мыслями и прочесть написанные фрагменты.

Теперь, под влиянием грустных разговоров и мыслей, Павел стал впадать в ленивую рассеянность. Старики сдают раньше своих сверстниц, впадают в апатию, страдают от своей забывчивости. Он вздыхал и часто повторял:

– Уходит из меня joie de vivre, радость жизни. Мы наши жизни уже не живем, мы их доживаем. Многое человек может преодолеть, но как преодолеть груз старости?

Августа с тревогой замечала, как он опускался внешне и внутренне, становился зависимым от нее в мелочах, повторял за ней, как эхо, ждал от нее указаний – что ему делать. Она просила:

– А ты бы сходил, купил хлеба.

И он послушно тащился за хлебом, неся плетеную сумку-авоську в кармане.

Или:

– А ты бы сходил на рынок, купил картошки.

И он тащился на рынок, стоял в длинных очередях, ворчал.

– А ты бы пошел в ванную, помылся.

Он вяло шел в ванную и кричал ей оттуда:

– Авочка, а что мне мыть?

Так Павел становился стариком «атыбы». Выражение его лица изменилось, огненный когда-то взгляд остыл, углы рта опустились, он забывал бриться. Как многие старики, он стал мнительным, все время прислушивался к своему здоровью, щупал пульс, подолгу сидел в очередях на прием к врачам в поликлинике Литфонда, просил измерить ему давление.

– Сегодня у вас очень хорошее давление: 140 на 75, – говорили ему.

Но Павел был недоволен, почти впадал в панику:

– Как же так? Вчера ведь было на пять делений ниже – 135. Значит, повысилось.

– Это не повышение, давление всегда слегка колеблется, – объясняла сестра.

Много забот было у Августы со стареющим Павлом. Она всячески старалась подбодрить его, купила ему «джентльменский набор» – модную шубу-дубленку, пыжиковую шапку-ушанку и красивое мохеровое кашне. Она надеялась, что новые вещи придадут ему бодрости, и почти насильно выводила его гулять в Тимирязевский парк, брала с собой на почту, в прачечную. Павел считал, что дома помогает Августе готовить, и топтался на кухне, когда она хозяйничала, а на самом деле только мешал ей. Она отсылала его к телевизору или книгам, но телевизор Павел не любил, называл его «домашним оглупителем» и смотрел только передачи «Клуба путешественников» и «Очевидное – невероятное». Газеты «Известия» и «Литературная Газета» выводили его из себя, он бросал их в сторону с ворчанием:

– Совершенно невозможно читать – разве это журналисты?! Разве такие журналисты были в наше время? Вот, помню, в тридцатые годы был Михаил Кольцов…

Жена прерывала его:

– Я согласна. Но где теперь Кольцов? Давно расстрелян[4 - История выдающегося журналиста Михаила Кольцова описана во 2-м томе «Чаша страдания».].

– Вот в том-то и дело – кошмарная страна, кошмарное руководство.

Августа считала, что ему нужна мужская компания:

– Иди погуляй с другими мужчинами. Вон твой друг, Лева Копелев, ходит перед домом. Он любит рассуждать и всегда окружен людьми. Иди пройдись с ним, поучись у него бодрости.

Павел скептически замечал:

– Какой бодрости? Помнишь?

Нет во мне ни бодрости, ни таланта,
Когда тело мое стареет.
Когда впавшего в детство Канта
Кормят с ложки его лакеи.

Сильная духом и мудрая Августа с тревогой наблюдала изменения в Павле и наконец строго сказала ему:

– Ты опускаешься. Ты всегда был бравый мужчина, а превращаешься в тряпку. Не давай старости завладеть собой.

Павел смотрел на нее расстроенно, потом заплакал, обнял:

– Говорят, что жена всегда права. Да, так и есть. Лень ведет меня к гибели ума. Еще Аристотель писал: «Лень в старости – это грех». Я чувствую, что уступаю себя какому-то необъяснимому расслаблению мыслей и чувств. Спасибо тебе, дорогая моя, старикам так важно следить друг за другом.

И Павел начал постепенно оживать. После завтрака он надевал новую дубленку и шапку и шел встречаться с Копелевым, известным диссидентом, которого даже в старости все звали «Лева». Павел говорил ему, указывая на бороду:

– Вы, Лева, похожи на апостола Павла с картины Эль Греко.

Копелев громко смеялся:

– Ха-ха-ха, какой я апостол Павел? Это вы Павел, вас и надо считать апостолом.

Копелев был «духовным главой» диссидентского движения. Его исключили из Союза писателей и уволили с работы за подписание писем против преследования диссидентов. Ему запретили преподавать и публиковаться, и сейчас он писал первую из трех книг воспоминаний: «И сотворил себе кумира…». Копелев охотно делился мыслями с Павлом:

– В своей книге я рассказываю о сознании собственной вины из-за того, что поверил в идею коммунизма[5 - Кроме первой книги литературовед и эссеист Лев Копелев написал две другие книги воспоминаний: «Хранить вечно» – о конце войны и первом своем заключении, и «Утоли мои печали» (1981) – книга названа по церкви, перестроенной позже под «шарашку», где он был в заключении.].

Они ходили возле домов писательского кооператива и рассуждали. Самой живой была тема о том, когда и как распадется Советский Союз. Копелев громоподобно вещал:

– Обязательно развалится к 1990 году. И с ним закончится эпоха сожалений.

* * *

Лиля заметила в отце перемену и еще раз подняла вопрос об отъезде, но он сказал:

– Доченька, не обижайся, что мы отказываемся. В нашем возрасте очень тяжело менять стиль и условия жизни, это приводит к страданиям души и тела, выбивает из седла, так сказать. Хоть я много выстрадал в России, но не хочу ее покидать. Я участвовал в ее создании и считаю сегодняшнюю Россию, какая она есть, своим творением тоже. Я отвоевывал ее у белогвардейцев, вносил свою лепту в ее новую культуру. И к тому же я ведь историк. Если мне суждено, я хочу дожить до тех перемен, которые должны вот-вот грянуть: Советский Союз скоро распадется. Я хочу быть свидетелем такого эпохального события.