Рай

Рай
Владимир Гурвич

Этот роман – настоящее пиршество для интеллектуалов. Книга для тех, кто стремится к познанию, кого терзают вопросы бытия.... Вы не найдете здесь банальных ответов на тему в чем же все-таки заключается смысл жизни, однако, несомненно, книга даст толчок для размышлений и дальнейших поисков. Всем, кто вечно жаждет новых откровений и готов к поиску, добро пожаловать в Рай, который на самом деле ад.

Владимир Гурвич

Рай

Познание горько: кто глубже всех познал,
Тот плачет над роковой истиной —
Древо познания не есть древо жизни.

    Лорд Байрон

Из-за того, что истина нам кажется такой невероятной, мы избегаем ее познание.

    Гераклит

Настоящий путь открытий не в поиске новых пейзажей, а в приобретение новых глаз.

    Марсель Пруст

Часть первая

Глава 1

Это был самый печальный год моей жизни, год крушения всех моих надежд. Все началось с развода. Наш брак с Мариной давно шел к своему краху, хотя я все же до самого последнего момента надеялся на то, что каким-то чудом удастся сохранить этот союз. Но то, что должно случится, непременно случится, и она подала на развод. Ни уговоры, ни мольбы, ни обещания ничего не действовали, она была непреклонна, как уверенный в своей правоте инквизитор, и довела это дело до логического финала.

Для меня это был не просто крах моей семейной жизни, это был крах самих ее основ. Моя любовь к жене однажды вспыхнула, как факел, и с тех пор накал пламени ничуть не ослабел. Но если в начале жар огня воспламенял и ее, то со временем она загоралась от него все меньше и меньше. Было много причин, почему это происходило, но я не стану их тут препарировать, подобно патологоанатому заниматься их вскрытием. Отношения между мужчиной и женщиной – квинтэссенция процесса установления мировой гармонии, И насколько трудно ее достичь ровно настолько же трудно создать прочную и долговременную связь внутри пары. Внешние и внутренние обстоятельства без конца разъедают связывающие двух людей шарниры, и в этих условиях сохранить устойчивость конструкции крайне затруднительно. А я к тому же слишком много хотел получить от нашего брака, мне хотелось какой-то великой любви, какого-то неземного единения. Обычная супружеская жизнь с ее мелкими, как речушка, радостями, казалась мне скучной и бессмысленной, стоило ли ради этого затевать подобную канитель. Но чтобы мои устремления могли воплотиться в жизнь, требовалась обоюдное желание, одинаковое понимание целей и средств. А это возможно, когда сердца и души бьются в унисон, когда они, подобно инструментам в оркестре, выводят одну и туже мелодию. Я же долго принимал иллюзию за действительность, пребывал в каком-то странном пьяном угаре, хотя в то время практически не пил. Это случилось потом, когда она ушла, а тогда для того, чтобы испытать глубокое опьянение мне было вполне достаточно своих чувств. И я до сих пор убежден, что никакой алкоголь, ни какой наркотик с этим ощущением неземного счастья и блаженства не сравниться.

Но теперь все это было в другой жизни, той жизни, которую я лишился. О, я хорошо понимал Марину, понимал, что она устала, что быть постоянно в разгоряченном эмоциональном состоянии невозможно. Как невозможно всю жизнь ходить с высокой температурой. Это изматывает, как марафонский забег. Но в том-то вся и штука, что без этого марафона я чувствовал себя глубоко несчастным, лишенным нечто очень важного, без чего существование утрачивает свой сокровенный смысл. Глубину моего отчаяния трудно передать словами. Да и есть ли слова, способные это сделать, мне так представляется, что для этого нужно придумать специальную терминологию. Думая о языке, я в то время пришел к выводу, что он далеко не отвечает выразительным потребностям людей, он чересчур беден и скуден, рассчитан на отражение неглубоких эмоций среднего человека. Тоска, грусть, печаль – все эти термины не отражает подлинных чувств, не отражают тех процессов, что проистекают в глубинах души.

Впрочем, это я так увлекся, я далеко не уверен, что мои переживания представляют общественный интерес, людей увлекает лишь то. что происходит на поверхности, чувства сильные, но не глубокие. Я же внешне старался ничем не проявлять своего отчаяния, так как давно пришел к убеждению, что никого оно не волнует, каждый плескается в собственном ручье, а шторм на море оставляет его равнодушным. Главное, чтобы волны не перескакивали, подобно резвым скакунам, берег и оставались в тех пределах, кои отведены им природой. А потому я молчал и лишь изредка внутренний напор воды прорывал дамбу моего молчания. И тогда некоторые из моих друзей, которые становились свидетелями этой бури, начинали понимать, что же на самом деле происходит со мной. Но их неуклюжие попытки утешения лишь ухудшали ситуацию, обостряли мое одиночество, которое становилось тотальным. Я лишь яснее постигал ту истину, насколько далек я от них, какое гигантское расстояние нас разделяет. И это было по-настоящему ужасно, я не мог отделаться от ощущения, что мне нет места на этой планете. Я ходил по улицам города, в котором родился и в котором прожил всю жизнь, и ясно понимал, что я тут чужой. Если раньше все тут мне было близким, все моим, то теперь все далеким, все противостояло мне, как вражеское войско. Это состояние застало мне врасплох, я был не готов к нему. Более того, еще недавно я подсознательно был уверен, что никогда не окажусь его пленником. Но теперь, когда это случилось, я не знал ни что делать, ни куда идти. Все знакомые, протоптанные дороги и дорожки, словно бы заросли густой травой и стали непроходимыми.

Это состояние продолжалось не день и не два, а плавно перетекало из месяца в месяц. И в моем сознание все отчетливей отпечатывалось ощущение его неисчерпаемости, что его потенциал настолько велик, что хватит мне под завязку. Но в таком случае, как жить, если ты находишься под таким невыносимым гнетом?

Впрочем, была у меня одна надежда, что удастся развеять этот сгустившийся надо мною черный туман. Почти через полгода вышел мой роман. В этот роман я вложил все, что мог, все свои интеллектуальные и духовные силы. Я ясно сознавал, что ничего лучше в обозримом будущем написать не смогу. А потому с нетерпением ждал, когда книга появится на прилавках и к ней, как я был уверен, устремятся потоки покупателей. И вот свершилось, тома в красивой обложке можно было увидеть в любом книжном магазине.

Каждый день я заходил в несколько из них, вставал неподалеку от того места, где лежали мои книги и наблюдал за реакцией посетителей. Но к моему удивлению, шли дни, а горки книг почти не уменьшались в размерах, покупательский поток обходил их стороной, как зачумленный барак.

Я не мог понять, почему не раскупается мой роман. Я нисколько не сомневался в его достоинствах, ведь я его писал не чернилами, а кровью, вкладывал в него всю свою израненную душу. Это был мой ответ тому миру, который так жестоко поступил со мной. Но мир этот ответ не спешил узнать, он его интересовал крайне мало. Люди приобретали самые разные книги, а вот моя их явно не волновала.

И однажды наступил день, когда я не пошел в книжный магазин, я больше не желал смотреть на эту удручающую картину. И когда мне позвонил мой издатель и пригласил приехать к себе, я не удивился, я предчувствовал, о чем пойдет разговор.

По крайней мере в этом я не ошибся, хотя это было и крайне слабое утешение. Издатель встретил меня почти враждебно, ему было явно неприятно меня видеть. Когда мы вели с ним переговоры об издание моей рукописи, он выражал сомнение, что она будет иметь коммерческий успех. Я же был настолько в этом уверен, что поднял его на смех и даже открытым текстом заявил об его некомпетентности. Это, наверное, и убедило его пойти на риск и напечатать произведение весьма большим тиражом.

Разговор получился неприятным и резким. Роман продавался крайне слабо, и многие магазины требовали изъять экземпляры книг. Издателю это грозило большими убытками, и его раздражение выплескивалось волнами на меня. Я тоже ощущал себя взвинченным. Если читатели не покупают мои книги, тем хуже для читателей, это лишь наглядно свидетельствует об их низком интеллектуальным и эстетическом уровне.

Но этот аргумент лишь сильней распалял издателя, он корил себя за то, что подался на мои уговоры, а меня за то, что я вообразил себя гением. Но миру нужны лишь признанные гении, а от не признанных только одни убытки.

Все кончилось большим скандалом и я в ярости выбежал из издательства. Но едва накал эмоций несколько поутих, во всей своей остроте встал вопрос: что делать дальше? Желание писать что-то еще у меня полностью отсутствовало, И я знал, что оно, если и появится, то очень не скоро; я потерял смысл этого процесса. По дороге я заглянул в книжный и увидел стопку своих не распроданных книг. Да, все так и есть, ничего не изменилось и уже ничего не изменится. Это было настоящее фиаско, жизнь разбилась на осколки, как сброшенный с высоты кувшин.

Я метался по квартире в поисках выхода, хотя знал, что выхода нет. Я не тот человек, который может жить обыденностью и повседневностью, мне подавай высший смысл, высший накал страстей. Без этого все теряет для меня значение. А только что я лишился последней надежды.

В моем компьютере был уже почти написан новый роман, который я надеялся. что будет издать после успеха предыдущего. Но теперь он никогда не будет востребован. Я стер весь текст. То, над чем я работал столько времени, исчезло за считанные секунды. На миг мне стало тяжело и безмерно грустно. Но только на миг. О чем грустить? Это все никому не нужно, я больше не притронусь к клавиатуре, не нажму пальцем на ней ни на одну букву. С этой стороной моей жизни покончено раз и навсегда. Но вот на вопрос, какие стороны в таком случай в ней остаются, ответа у меня не было.

Это был конец, конец всему. Я понимал, что ни одного меня постигла такая участь, в истории подобных примеров тьма. Но мне от этого было ничуть не легче; что мне до других, когда плохо моей душе, которая бродит по неведомым просторам потерянная, лишенная твердой опоры.

Но при этом меня совсем не тянуло к самоубийству, одна эта мысль вызывала отторжение, я гнал ее, как бешенную собаку. Мне трудно было понять причины такого поведения, как будто бы я на что-то надеялся. Но надежд не было никаких, впереди был лишь беспросветный мрак.

Так продолжалось довольно долго. И хотя считается, что время лечит, я не чувствовал на себе ее целебных свойств. Разве только несколько притупилась острота ощущений, вместо колющих ударов они стали тупыми и плоскими.

Большую часть времени я ходил по улицам, заходил в пивные и рюмочные, подбадривал себя в них очередной дозой спиртного. Я никогда не был алкоголиком, пил весьма умеренно, мог вообще довольно долго обходится без крепких напитков. Когда мне было хорошо, я не испытывал большой потребности в них. Но сейчас возникла принципиально иная ситуация, водка, пиво, вино восполняли во мне ту гигантскую пустоту, которая образовалась внутри меня и заполняла все мое существо. С каждым днем я все глубже погружался в этот алкогольный дурман. Сперва я был уверен, что это всего лишь временно необходимая анестезия против душевной боли и скоро необходимость в ней отпадет само собой. Но я не заметил, как втянулся в это занятие, как приобрело оно власть надо мной, стало потребностью и смыслом существования. Если бы мне раньше сказали, что я за короткий отрезок времени превращусь в самого настоящего выпивоху, я бы только рассмеялся – так нелепо бы прозвучали эти слова для моего слуха. Но теперь они становилось реальностью, я находил все больше удовольствия в самом процессе пития, который подчинял все остальное, диктовал ритм и характер моей жизни. Я стал подумывать о том, что не добавить ли мне к моему меню еще и наркотики. Если уж я хочу в полной мере получить всю гамму новых ощущений, то нет никакой причины отказываться от этого допинга.

И однажды я решился. У меня был приятель про которого я точно знал, что он употребляет наркотики. К нему-то я и направился.

Моя просьба не вызвала у него ни малейшего удивления, наоборот, он ее горячо одобрил. По его мнению, это был лучший из всех возможных на землей путей. Был ли я с ним согласен? В тот момент я даже не задавался этим вопросом, он потерял для меня актуальность и интерес. Я быстро катился вниз, и этот спуск неожиданно оказался очень приятным. Он не требовал усилий, в каком-то смысле он сам давал мне их, чтобы катиться вниз дальше. Ведь, согласно законам физики, когда предмет скатывается по наклонной плоскости, он приобретает дополнительную силу и ускорение.

Мой опыт приобщения к сладкому миру наркомании оказался угрожающе успешным. После нескольких затяжек начался полет в состоянии невесомости. Тело не просто утратило вес, оно вообще исчезло, словно бы его никогда и не было. Я несся сквозь пространство и время, с каждой секундой отдаляясь от привычного мне мира.

Таких прекрасных ощущений я еще не испытывал, мир, в котором я находился, не имел ничего общего с земным. Он был легким и воздушным, в нем не было ни запретов, ни разочарований, ни тяжелого повседневного труда. Это было то самое счастье, то самое состояние, которое я тщетно искал в творчестве и любви.

По возвращению из моего путешествия у нас состоялся с приятелем разговор. Он с интересом наблюдал за тем, как я прихожу в себя.

– Ну как? – спросил он.

– Я в восторге. Жалею, что раньше не принимал наркотики. Тот мир, в котором я пребывал, нельзя и близко сравнить с тем, в котором мы все находимся.

Он кивнул. Но что-то в его кивке меня насторожило. Как будто бы соглашаясь со мной, он оставлял пространство и для не согласия.

– Вопрос в цене, – заметил он. – Ты возвращаешься оттуда и этот мир кажется тебя еще хуже. И таким он будет представляться постоянно, по мере того, как ты будешь все сильнее втягиваться в это состояние. Не забывай о том, что плата за вход в него очень дорогая, рано или поздно, ты потеряешь все, что тут имеешь: деньги и здоровье, начнутся психические отклонения. Стоит ли все это такой жертвы?

– А как же ты?

– Я умею останавливаться, я ухожу в тот мир только ради любопытства, а не ради забвения. Мне хорошо и в этом мире и в том. Я их не противопоставляю, а дополняю. А ты совсем иначе ко всему относишься, ты человек крайностей и стихии. Если ты увлечешься наркотиками, то для тебя это скорый конец, ты не освободишься из под их власти. Но проблема в том, что ты не сможешь навсегда уйти в тот мир, наркотики это не позволяют сделать. Они заманивают им, а затем превращают в ад жизнь на этой грешной земле. Ты почувствуешь зависимость от них и не сумеешь от нее избавиться, вместо свободы ты станешь рабом. Вот о чем следует тебе поразмышлять на досуге, прежде чем с головой бросаться в этот омут. Уверяю, ты найдешь на его дне совсем не то, что ищешь. Я всегда помогу тебе нырнуть, но если ты захочешь когда-нибудь выбраться из него, я тебе не помощник. И никто не помощник, все придется делать тебе самому.

Слова приятеля повергли меня в растерянность. Только что я обнадежился тем, что нашел наконец лекарство от недуга бытия, а безжалостные, но абсолютно справедливые речи моего собеседника вывели меня из сладостного заблуждения. Конечно, можно было не обращать на них внимания, но я еще не дошел до такого состояния, когда ум отключился полностью. И он повторял мне снова и снова, что надо прислушаться к этим разумным словам.

Я ушел от приятеля, зная, что не больше переступлю порог его дома. Там царил соблазн, который однажды обернется страшной бедой. А страдать я не хотел, одно дело быстрая и легкая, как облако на небе, смерть, и другое дело – медленное и мучительное угасание, сопровождаемое прогрессирующим распадом личности и тяжелыми физическими недугами.

Ко всем бедам прибавилась еще одна – у меня стремительно кончались деньги. Однако одна мысль о том, что надо искать работу, ходить в какую-то контору вызывало во мне содрогание. Это было ничуть не лучше наркотической зависимости и вело к точно такому же распаду моей личности. Мне всегда была отвратительна мысль работать только для того, чтобы поддерживать свое бренное существование, это был тот абсурд, который я не мог внутри себя преодолеть. Но больше зарабатывать писательским трудом я так же не желал, с этим покончено, как с очень вредной привычкой. У меня имелись кое-какие драгоценности, оставшиеся мне в наследство от матери. Если их продавать, то можно протянуть еще несколько месяцев. Но вот что делать дальше, я не представлял.

Но при этом мною владело странное состояние или предчувствие, я словно бы ждал какого-то чуда, которое поможет решить все мои проблемы. Все это было, разумеется, глупо и нелепо, так как я отлично сознавал, что на всем земном шаре нет ни одного человека, которого я бы интересовал, кто захотел бы мне помочь. Хотя как мне можно помочь, я не представлял. Вопрос совсем не в деньгах, а в ином, в том, что моя жизнь утратили смысл. А кто кроме меня, мог бы ей его возвратить. Никто. Но и я не знал, как совершить такой гераклов подвиг.

И все же интуиция меня не подвела, чудо произошло. Хотя по началу я не знал, что это чудо или эквивалентная его замена. Просто раздался телефонный звонок и приятный молодой женским голос сообщил, что меня хочет видеть Михаил Анатольевич Мачин.

Всем живущим в нашей стране не надо объяснять, кто такой Мачин, хотя об этом человеке достоверно известно весьма мало. Один из самых состоятельных наших сограждан, владелец нескольких крупных компаний. Но прославился он не столько этим, а сколько своим необычным поведением, странными взглядами на жизнь. Он являлся генератором целой серии необычных проектов, о которых много писали и говорили по началу, а затем, словно по велению какого-то невидимого дирижера, внезапно и дружно забывали. И никто не знал, по крайней мере среди широкой общественности чем завершались эти начинания.

Что же касается непосредственно меня, хотя этот человек вызывал у меня любопытство, я никогда не был с ним не только знаком, но и не делал попыток познакомиться. Мне было известно, что Мачин не раз помогал моим коллегам-писакам издавать их романы. Кажется, с этой целью он даже учредил какой-то фонд. Какими критериями он руководствовался при выборе произведений, понять я был не в силах. Я прочитал некоторых из них, они были самых разных жанров и направлений, некоторых весьма талантливые и новаторские, другие иначе как упражнениями в графомании назвать было трудно. Было бы не правдой сказать, что я много ломал голову над этой загадкой, в конце концов, каждый имеет право на самореализацию в этом мире, какую бы неожиданную форму она бы не приобрела. Я не сомневался, что в том, что делает этот миллиардер, есть своя система, но ее разгадывать совершенно не хотел. Тем более известно, что у богатых свои причуды и нет никакого смысла проникать в извилистые лабиринты сознаний этих людей.