Загадка Бомарше

– Вы рассуждаете с непозволительной для нашего сословия легкомысленностью, – все больше закипая, произнес Карон. – И даже молодость не прощает вам этого.

– Но вы же сами потакали моим слабостям, – удивился Пьер.

– Потакал, пока они мне казались безобидными! – Карон не мог более сдерживать себя и перешел на крик, – Потакал, пока они не угрожали делу! И отныне я буду требовать от вас соблюдения порядка и дисциплины. Иначе вы никогда не достигнете вершин мастерства в нашей профессии, а останетесь просто часовщиком – ремесленником. – Выплеснув ушат эмоций, Карон немного успокоился.

– Чем же, по-вашему, плох искусный ремесленник? – беспечно пожал плечами Пьер.

– Таких мастеров полно в нашей округе, – уже совершенно успокоившись, произнес Карон. – Вы же должны быть первым в нашей профессии. Я хочу видеть в вас художника, артиста часового мастерства!

– Но разве не вы мне говорили, что я талантлив. Разве не достаточно одного таланта, чтобы стать виртуозом нашего дела? – недоумевал Пьер.

– Талант нужен для того, чтобы вы осознали свои выдающиеся способности и начали творить. Но сначала это будет праздное творчество. После праздников, после упоения первыми успехами всегда приходят трудовые будни. Запомни это, сын мой – назидательно молвил Карон.

При этих словах отца, Пьер резко поскучнел.

– Но ведь это так скучно, и где же вы здесь видите творчество? В монотонном и однообразном труде?

– Только изнуряющая работа, не покладая рук, выведет ваш талант на свет божий и позволит ему засверкать всеми своими гранями, – продолжил наставлять Карон сына.

Однако и Пьер в свою очередь продолжал отстаивать свою точку зрения.

– Но, если я последую этим путем, значит прощай музыка, прощай литература, – снова возразил он отцу.

Упрямство сына вывело Карона из себя.

– Довольно! – резко прервал его Карон. – Я вижу только один способ пресечь ваши безумства. Отныне вы будете самым тщательным образом выполнять все мои требования. Иначе я откажу вам от дома, лишу содержания и родительского благословения.

Карон подошел к столу и взял с его поверхности несколько листков бумаги, исписанным размашистым почерком.

– Прочтите этот документ. – Карон протянул бумаги сыну, – В нем я подробно изложил условия вашего дальнейшего существования в моем доме.

Пьер взял бумагу и принялся читать вслух: «Вы будете вставать летом в шесть часов и зимой в семь, и работать до ужина, не отказываясь ни от чего, что бы я вам не поручал. Я надеюсь, вы употребите таланты, данные вам богом, на то, чтобы стать знаменитым в нашей профессии. Помните, что позорно и бесчестно для вас унижаться в ней и что если вы не станете первым, вы не заслуживаете никакого уважения. Любовь к этой прекрасной профессии должна проникнуть в самое ваше сердце и занимать полностью ваш ум…»

По мере того, как он читал, вид его становился все более и более потерянным. Наконец, он закончил и опустил руки, пальцы его разжались, и листы веером опустились на пол.

– Я надеюсь на ваше благоразумие, Пьер, – отчеканивая каждое слово, веско произнес Карон. – А теперь к работе.

Пьер нагнулся и подобрал бумагу, немного постоял, словно раздумывая над чем-то очень важным, и покорно произнес: «Я принимаю ваши условия, отец, и я отныне полностью в вашем распоряжении».

Глава 7

Аркашова вышла из театра, больше в нем никого не было, не считая охранника. Он-то за ней и запер дверь. Едва она оказалась на улице, как сразу же попала под проливной дождь. Пришлось доставать зонт, но пока она это делала, изрядно промокла. А теперь еще ждать трамвая, в это позднее время он ходит не часто.

Но на этот раз ей повезло, на остановке пришлось стоять недолго, громыхая на всю улицу, тяжело и важно подкатил трамвай. Слава богу, через каких-то полчаса она будет в доме, где тепло и сухо.

Она уже занесла ногу на подножку трамвая, как кто-то сзади схватил ее за талию и не пустил дальше в вагон. Она скосила глаза и увидела позади себя мужчину. В темноте она не признала, кто это мог быть.

– Что такое? Что вам от меня надо? Почему вы меня держите? – возмущенно произнесла она.

– Не кричите так, – ответил мужчина знакомым голосом. – Это не вор, а можно сказать ваш благодетель, в пьесе которого вы получили роль. Скоро придет другой трамвай, и вы уедете.

Теперь она его узнала, но это обстоятельство никак не убавило ее возмущения.

– Да, следующий трамвай придет через полчаса. В этот час они ходят крайне редко. Здесь вам не Москва.

– Это я уже понял, – вздохнул Феоктистов. – Хотите, я вас отвезу на такси?

– С какой стати. Почему вы должны привозить меня домой на такси?

– Вы что боитесь, что кто-то увидит и пойдут разговоры?

– Это как раз меня волнует меньше всего. Хотя в таком не слишком большом городе сплетни распространяются с космической быстротой.

– Тогда чего же вы боитесь?

– Я не люблю ни от кого зависеть. А уж от вас тем более.

– И вы не боитесь, что можете потерять роль?

– Мне бы не хотелось ее терять, но, если это случится, я переживу.

– А, может быть, немного пройдемся хотя бы до следующей остановки. Мне сегодня вечером что-то стало невмоготу. Сидишь один в пустом номере, словно в камере одиночного заключения и так мерзко, что даже выпить не хочется, а это уже опасно. Решил прогуляться и увидел вас.

Аркашова нерешительно и одновременно испытующе посмотрела на него, словно пытаясь понять, не шутит ли он.

– Хорошо, пойдемте. Но только до следующей остановки.

Феоктистов насмешливо рассмеялся.

– Разумеется, если мы с вами пройдем больше, может случиться что-нибудь непоправимое. Например, нарушится порядок во Вселенной. А почему вы так поздно возвращаетесь? Все репетиции давно закончились, в сегодняшнем спектакле, насколько я знаю, вы не заняты. Что же вы делали так долго в театре?

– Мне повезло. Неожиданно уволилась уборщица, и я вызвалась ее заменить. Я сумею кое-что заработать.

– И это вы называете везеньем? – В голосе Феоктистова прозвучало откровенное недоверие.

– Я понимаю, но, у каждого свой взгляд на эти вещи. Глядя с моей колокольни, я считаю, что мне повезло.

– Не могу понять я вас. Что движет вашей жизнью? В театре вы на вторых ролях, живете черт знает в каких условиях, вынуждены до ночи отмывать свой театрик от дневной грязи. И при этом уверены, что все идет так, как и должно идти и ничего лучше быть просто не может.

– Я действительно в этом уверена. Благодаря этому мне так легче жить. А вот вам жить очень трудно. А знаете, почему?

– Не знаю, но жажду узнать. Почти не сомневаюсь, что сейчас услышу великое откровение.

– Вам трудно жить, потому что вы в жизни заняты только одним делом вы носитесь с самим собой. И пьесу написали о человеке, который до конца своих дней был занят тем же самым.

– Но он был гениальным человеком. А разве гений не должен посвятить свою жизнь самому себе.

– Но был ли ваш гений счастлив. Даже если и был, то не больше, чем самый обычный смертный. Если бы он меньше носился с собой, то он бы и написал больше замечательных пьес. А так всего две.