В садах Эдема

– Щедрый великан, – говорю я с признательностью. – Не сходить ли нам к нему в гости?

– Нельзя, – с сожалением отвечает она. – Его увезли. Пещеру увезли. Взяли, – она размахивает ручками, – большую лопату и раз-раз! погрузили на машину. А великан – топ, топ! – забрался в кузов… Сел около пещеры и поехал! поехал!

– Жаль… Далеко он поехал?

– Не знаю, – она пожимает было плечиком, но тут же вспоминает и снова поднимает ко мне румяное, весёлое личико, возбуждённое морозцем, быстрой ходьбой и интересным разговором. – В Сузгаль! Конечно, в Сузгаль!

И добавляет, словно это очевиднейшее дело:

– Куда же ему ехать, как не в Сузгаль! Это же далеко-далеко, почти на конце улицы!

– Далеко, – соглашаюсь я. – Что ж, он теперь и жить там будет?

– Он там теперь всегда жить будет, – вздыхает Лизанька.

– А летом? – спрашиваю я, рассчитывая огорошить её известием, что пещера растает.

– И летом… Потому что там снег никогда не тает.

– Хм. Вот так Суздаль. А травка там растёт?

– Да.

– А лето?

– Лета не бывает.

– Э, не складно! Раз лета не бывает, то и травки не бывает.

– Нет, бывает… – задумывается она, но придумать не может. – Бывает…

Мы уже пришли, и я говорю:

– Странный город это – Суздаль!

– Странный, – соглашается она и веселеет. – Это очень странный город!

13.02.85, собор Трёх святителей

После очередного тома Людвига Тика и прозы Жуковского я добрался, наконец, до Житий святых. Месяц «Август», любопытное примечание:

«Становясь на строго определённую историческую позицию, должно заметить, что 1-го Августа православною Церковью совершаются два торжества, различные по своему происхождению: 1) происхождение Честного и Животворящего Креста Господня и 2) празднество Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице… по причине болезней, весьма часто бывавших в Августе /Азия-с!/, издревле утвердился в Константинополе обычай износить честное древо Креста на дороги и улицы для освящения мест и в предотвращение болезней /т. е. «происхождение» означает просто «прохождение по улицам»/. Накануне, 31-го Июля, износя его из царской сокровищницы, полагали на святой трапезе великой церкви (т. е. св. Софии). С настоящего дня и далее до Успения Богородицы, творя литии по всему городу, предлагали его потом народу для поклонения. Это и есть предъисхождение честного Креста…

Этот обычай, в соединении с другим обычаем Константинополя – освящать в придворной церкви воду первого числа каждого месяца /в Генваре – 6-го, в Сентябре – 14-го/, и послужил основанием праздника в честь святого и животворящего Креста и торжественного освящения воды на источниках, которое совершается 1-го Августа /в России служба Кресту появляется в XIV–XV вв. с введением Иерусалимского Устава/…

Празднество Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице установлено в Греции и России около 1168 года в память знамений от честных икон Спасителя и Богоматери во время сражений греческого царя Мануила (1143–1180) с сарацинами и князя Русского Андрея Боголюбского с болгарами в 1164 году».

Я выписал ещё несколько примечаний исторического характера: о причине Маккавейских войн, об Эфесе, о первых лаврах («ряд келлий, окружённых оградой»), о книгах «Лимонарь» и «Синаксарь» (синаксис – собрание) – и целый эпизод из жития преп. Пимена Великого («… говорю вам, что если вы увидите что и очами своими, не давайте тому веры», т. е. не так легко верьте греху ближнего).

Вчера перед сном говорю ей:

– Может, песенку споём?

– Давай споём, – и смотрит на меня с любопытством.

– Какую ты хочешь?

– Крёстного песенку… какую я не знаю…

– Да таких песен и я не знаю!

Мы поём «Пела, пела пташечка…» и «На заре туманной юности». К моему удивлению, она довольно точно помнит стихи, только в некоторых местах гудит.

– Ага, не знаешь!

– Знаю!

– А почему гудишь?

Она смеётся тоже, чуть запрокидывая головку, и снова удивляет меня:

– Гужу!

Получили письма: от Щукиных – Танечка пишет, что к ним приезжал Чугунов, была радостная встреча («с какой любовью встретились!»), подарил им два дня – «столько полезных бесед»; приезжал к ним и о. Константин с Алтая – «какой он свободный художник в душе!» (в самом деле, познакомившись поближе с церковной жизнью, я с удивлением обнаружил, что священники – в общем-то, изгои в обществе – как раз и пользуются наибольшею свободою, хотя живут под ферулою двух дисциплин).

От Чугунова: я прихожу в изумление от того списка книг, которые он успевает проглатывать от письма к письму: К. Аксаков, И. Киреевский, С. Шевырёв, Розанов, Нилус, Карамзин… Купил нам «Критику» Страхова, умница. Я уже ответил ему:

«…Вот наши новости: у Иванушки прорезались зубки, у Лизаньки исправляется речь, она уже не путает „х” и „ш”, временами выговаривает и другие „трудные буквы”, но – мне жаль её милого лепета…

Что ж ты не пишешь, как у вас с деньгами? Я спрашивал, мне надо знать, ибо я должник твой и не должен испытывать прочность братского великодушия. Знаю, люди предпочитают умалчивать о своих «сокровищах», почему-то денежные дела считаются наиболее щекотливыми (проще говоря, языческая тень магической боязни), но я обычно на проявленный интерес отвечаю прямо, «сколько я стою». Вспомни: когда во время голода пророк Илия пришёл к вдовице и попросил покормить его, она ответила: «Жив Господь! Разве есть у меня где хлеб в потаённом месте? У меня нет ничего, кроме горсти муки и небольшого количества масла в сосуде». Святой Иоанн Златоуст пишет по этому поводу: «Замечательно уже то, что несмотря на такую скудость, она не утаила бывшего у ней небольшого остатка пищи…» В таком доверии есть замечательная сторона: не утаивая имения, человек как бы отказывается от него, как бы признаёт права других на его имение – право общего пользования тем, что ему принадлежит, чем он владеет, как Божиим даром.

Жив Господь! скажи же мне, могу ли я ещё надеяться, что долг мой необременителен для вас?..»

17.02.85, неделя мясопустная

Стемнело, но мы идём кататься на горку. Довольная, бежит рядом:

– Как зимой весело, да?

– Отчего ж тебе весело?

– На санках можно кататься…

Речь у неё яркая, сочная; особенно те звуки, что лишь недавно стали выговариваться.

Сажусь на санки, Лиза вскарабкивается мне на колени, и мы летим вниз. Она хохочет от восторга, кричит:

– Понеслись!