Зубило №8. Записки чайника

Методом тыка в тыкв и клюка в клюкву.

    Наставления

– Это Отверткин, его каждый водила знает, хотят ему памятник установить при жизни. С отверткой в руке.

– Почему это? – вяло интересуется пассажирка. – Почему не с полосатой палкой?

Эх, взяла бы, заткнулась для разнообразия, – думает Гнусин, высаживая девицу у «Уюта». Тут же цепляется другая, постарше, духи у нее погуще, и на лице еле заметный слой пудры, цвета не нашего, не колымского, загара. Мне, говорит, в сбербанк. Успеть бы, обед вот-вот начнется. Что ж, надо сверкнуть всеми гранями водительского бриллианта. Эх, Матвей, и почему тебя тянет красоваться перед слабым полом? Кто бы ответил. Толку с этого гарцевания ноль целых, ноль десятых, лишнюю копейку не срубишь, а вот погубишь ты себя через женский пол, как пить дать.

– Бабушка, бабушка, почему у тебя такие большие штрафы? – спросила Красная Шапочка, когда автоинспектор остановил ее на красный свет. – Это ничего, внучка, зато у нас смертная казнь отменена, а статьи за каннибализм и вовсе нет в уголовном кодексе. – И схрумкал наивную.

Если с Пролетарской на Ленина сворачивать, то ей придется переходить дорогу, размышлял о пассажирке, будто она сестра родная. А что, если пересечь Магаданку за Домом Советов и вдоль речки, там левый поворот на Ленина, прямо к входу в здание банка? Сказано – сделано. Долго пришлось пропускать транспорт, едущий прямо. Наконец, образовалось в потоке машин окошко. Свернул и лихо подкатил, как хотел, к крылечку финансового учреждения, и тут, как из-под земли, возникает вездесущий Отверткин! Предъявите документы, и вся его обычная шарманка. А то, что недавно встречались, его уже не колышет. Он как китайский крестьянин, три урожая в год с одного поля собирает. Что на сей-то раз? Скорость не превышал, это уж точно! Ремень пристегнут. Знаки соблюдал.

А вот и нет. Не заметил знака «левый поворот запрещен» на берегу речки Магаданки. Как в той песенке:

«Увезут на Марчекан,
Не всплакнет чукчанка.
Ой ты, город Магадан,
Речка Магаданка!»

За ошибки что? Надо платить! Раскошеливайся поживее. Хорошо хоть, не жизнью своей! Хорошо, что женщину чужую, красивую, в дорогой одежде и в духах, не угробил! Гнусин почувствовал, как лицо заливает краска. Перед пассажиркой неудобно. А та горазда, выпорхнула, как ни в чем не бывало, не заплатила. Вот бабы! Предательница, иначе не назовешь.

Да, не заладилось сегодня. Не повезет, схлопочешь, не выезжая со двора. На перекрестке Ленина и Пролетарской, знаменитом тем, что там был установлен первый в городе светофор, свернул направо, к «Чайке», затормозил у магазина. Немного постоять, одуматься не мешает. И тут вновь появляется автоинспектор. Велит предъявить документы. На сей раз остановился в неположенном месте, слишком близко от выезда со двора, где приют «Тихая обитель», привечают детей непутевых родителей. И сам почувствовал себя так противно, будто он и есть сирота, его взялись опекать, да вернули, не оправдал ожиданий.

Надо было все-таки ехать к ТЭЦ, – решает Гнусин, но не останавливается, опасаясь не соблюсти дорожный знак движения мысли. Если бы поехал к ТЭЦ, Отверткин туда бы направился. Или нет? Допустим. Но ведь могло случиться иное, ужасное. Нельзя даже назвать это нечто, нельзя вызвать в воображении. Слово притягивает беду! Может быть, силой собственной мысли и накликал Отверткина? Как Федя Безмудров, хотел уйти из гостей по-английски, а ушел по-русски, на четвереньках.

На другой день, когда остыл от своих мрачных переживаний, Матвей Ильич попытался пошутить и назвал минувший день «гонка за инспектором». Посмотрел по телевизору местную криминальную хронику. Господь спас его и уберег от столкновений на перекрестке возле школы-магазина, а также на Якутской-Гагарина.

Невольно представил, как радиатор машины нарастает у правого борта, сминает дверцу, заклинивает, и происходит взрыв бензина. Правда, такие взрывы, как показывают в американских фильмах, случаются крайне редко, но и нескольких поломанных костей человеку хватает для летального исхода от болевого шока.

Начинался вечер, светофоры включили на прерывистый режим. Он осмотрелся и вспомнил, что в глазу человека есть слепое пятно. Оглядывая дальние подходы к перекрестку, не забывай глянуть строго прямо перед собой. Возможно, там таится автомобиль, который ты обязан пропустить. И он вновь помянул высшую силу, отведшую несчастье. Выезжая со двора, попятился, а там молодая мама с коляской. Не сидится им! Небось, будущий лихач пустышкой чмокает.

Это вам кажется

На ладан дышит, на лапу просит.

    Митька

На несколько мгновений Гнусин ощутил себя в зале шоферского суда перед экраном судебного телевизора. Поняли теперь, в чем дело? Громовой голос отдался эхом в голове. Это говорил прокурор, так похожий на автоинспектора Отверткина. В этот момент водитель-пешеход очнулся, качнулся на солено-горькой волне. Ему стало нестерпимо обидно, что попал в дорожное происшествие, но и приятно, светлый родничок бил в сердце. А то «с конфискацией». Конечно, если тебя зароют, то и автомобиля лишишься. Это же намек на летальный исход, такая формулировочка. Сколько ни вейся веревочка. Неужели это инспектор придумал такой пассаж? Нет же, не может быть. Не надо искать мужскую железную логику в хитросплетениях сна.

Стыдно признаться, но он испытывал гипнотическую тягу к созерцанию физических уродств. Тяжело констатировать сбегающий к переносице взгляд ребенка или родимое пятно в половину головы, но не смотреть на это неотрывно – еще тяжелее.

Накануне передавали по телевидению всякие тяжелые кадры. Взорвался припаркованный автомобиль, фрагменты тел лежат, но на зеленой изумрудной иноземной траве, на залитой солнечным светом лужайке. Другие экстремисты ведут боевые действия в горах, объектив передает приятную светлую дымку, там так хорошо дышится, совсем не так, как в Магадане, чей климат больше сопрягается с умиранием. Даже если это смерть пешехода. На сером, мрачном асфальте, в сером воздухе, где нависла над головой серо-зеленая полынь.

Сам себе игрун

Власть нельзя трогать грязной рукой, тем более ногой.

    Попалист-в-Глаз

Как бы то ни было, Гнусин не давал теориям овладевать сознанием. Так было и в коммунистические времена, а в демократическую пору – тем более. За исключением одной теорийки, которая, кстати, всплыла в связи с произведенным хирургическим вмешательством в его организм, измененный столкновением с автомобилем. Ему дали анестезию, а это, кстати, не очень-то хорошо. Побочное действие имеется. Стоит раз-другой употребить, и ты пристрастился. И ты на игле. Ерунда? Конечно, дичь. Но Гнусину нравится забавлять себя всякой чепухой и примерять разные роли. Один профессор открыл, что зависимость от сладкого сравнима с тягой к алкоголю.

Как-то, еще в советское время, он купил полкилограмма черного перца-горошка. Часть подарил другу, но до сих пор тот не может небольшой семьей его съесть. Перец уже почти выдохся, к его природной горечи примешалась моральная горечь прошедших лет и горечь утрат. В том числе того друга, который так и не доел перец, ушел к верхним людям. Привкус земного праха и космической пыли. Гнусин кидал черные горошины в гороховый суп, с избытком, до изжоги. В капусте, посоленной женой на зиму, в мясном рагу перец, не видно ему конца. Говорят, пуд соли съесть. А пуд перца – жизни не хватит. Соль идет гораздо быстрее. Горчицу Гнусин готовит сам. Баночка в четверть литра уходит за месяц. Избыток горечи должен повлечь избыток мозговых витаминов счастья. Но как-то не получается. Народ все больше втягивается в опупение. Правда, у нас большинство живет подшофе, но это здоровее.

Подкорковые видения ударили Гнусина противоходом, как, бывает, настигает уходящая прибойная волна. Он воспринимал хирургический бред как откровения и считал необходимым все-все подробным образом растолковывать и сделать для себя выводы в реальной жизни: насчет того, как водить машину в туннеле, на скорости, близкой к скорости света, кого пропускать на повороте, хотя, кажется, поворотов не было и вообще, и в частности, надо вспомнить, но не очень-то вспоминается. В такой спокухе вдруг начинает колотить нервная дрожь. В ней некогда разбираться. Жизнь полна перца и горчицы, и еще недавно и он сам, и его машина не были на столь удаленном от первого месте. Да и неважно, как смотрится со стороны, сам по себе он был хорош. Счастливчик, а не постаревшая Золушка, как сегодня. Не требовался никакой допинг, чтобы перышком порхать по жизни.

Конечно, он наделал ошибок, знать бы, каких, за них бы и расплачиваться. В детстве от матери слышал такое выражение: «Будто корову купила», хотя не помнит, чтобы она покупала корову, дом. Даже избушку не осилили. Зато она получила квартиру от своей службы, и он так радовался этому, года два или три, что одолел этой радостью тяжелую хроническую болезнь. А потом, в самостоятельной жизни, они с женой родили сына, получили квартиру, и вот этот автомобиль тяжело, конечно, достался, не так, как сегодняшним богатеньким, которым вовсе не надо экономить на сигаретах, чтобы завести машину. Жаль, что приходится убеждать самого себя в былой состоятельности, а иначе где взять силы, чтобы подняться после наезда?

Зубило и чайник

Скачут инородцы —

Иноходцы.

Цвет не маркий – иномарки.

На собственном автомобиле

Зайцем катят.

Видно, мало били

Гипотенузой в катет.

    Ладушки

Белая, как снег, стремительный силуэт, его машина в девяностом году была заметна на зимних улицах Магадана. Непривычная ее форма будто говорила о ненасытности скоростью и движением. Это теперь, в новом веке, множество белых японских «мыльниц», процентов 60 от всего потока, но понимающие люди не позволят отозваться о «Зубиле» неуважительно. Его до сих пор путают с японкой и удивляются, почему руль слева, но не потому, что хотят польстить, подластиться к водиле, дабы согласился подвезти, а просто это такая машина. Сама по себе заслуживает похвал. Ну, салон победнее, сидения проще, а на ходу зверь. Перламутр обшивки под темно-серыми чехлами, как красивое белье на женщине под рубищем.

Придурку досталась, – добавят некоторые. Гнусин и сам никогда не отрицал своей принадлежности к патологическим психам с замедленным, искривленным сознанием, а то и отсутствием оного. Вот уж о ком сказано: «спускает на тормозах». Садясь за руль, он прежде, чем трогаться с места, ставил автомобиль на ручник, а трогался с места очень медленно, пятясь. А уж потом, преодолев оцепенение, включал сцепление. Ничего удивительного: всего год за рулем.

Однажды он оказался в микрорайоне Строитель, так называемой Яме. В этой большой Яме были маленькие ямки. На спидометре не намотано и десяти тысяч километров. Первую накрутил его родственник Саша Десант, когда гнали машину с завода до города Свердловска. Гнусин в той поездке был пассажиром, и даже в этой ипостаси переживал самый большой в жизни стресс. Привык передвигаться на трамвайчике, в автобусе, а в Магадане больше пешочком. Такси возьмет, так потом месяц жаба давит. Он скорости не знал.

Тяжелое испытание для организма – стремительно набегающий пейзаж. Ну, не успевает он в своем убогом сознании переварить столь густой поток зрительной информации. Того и гляди, какой-нибудь внутренний орган лопнет. Или наступит сдвиг по фазе. Когда получил купленную «восьмерку» в Магаданском морском порту, достали ее из ящика, рулить оказалось некому. Товарищ на работе вызвался помочь, да так и проездил за персонального водителя до весны месяца три, пока опарыш (одно из прозвищ новичка, чайника) осваивал основы вождения в автошколе. Естественно, Гальян себя тоже не забывал: таксовальщиков тогда было немного, заработки на «Зубиле» доставались высокие. Когда Гнусин наездился в пассажирском кресле, самое время настало пересесть на иномарку, где руль справа. Это была его шутка.

И вот Гнусин сам сел. Мандраж, не то слово. Соображаловка на нуле. То на скорости девяносто пытается выполнить поворот и закрутится волчком, то утонет колесом в весенней луже, вплоть до намокания свечей, то в поребрик влетит, погнет диск, то камень пропустит «между ног». Многое с испугу и в стрессе. Боялся ездить вечером, будто одолела куриная слепота. Когда снег стаял, дорога стала черная, никакими фарами не высветишь, а уличные фонари тусклые, и кажется, что где-то, совсем уж рядом, подстерегает пропасть, ухнешь – костей не соберешь.

И все-таки с тех пор, как появилась машина, самые лучшие переживания связаны с ней. И ослепительный вечерний пейзаж при вспышках фар, пугающий центр города с его стремительным спуском и затяжным подъемом проспекта Ленина, и дорога на окраины – в Марчекан, на Веселую. Особенно когда откатает свое и бредет домой, и наступает уверенность, что сегодня ничего плохого больше не случится. А на стоянке все-таки надежные, ответственные тети, не допустят угона и разграбления.

С введением карточной системы необходимость транспорта стала ясна каждому ежу. Приехал в центральный гастроном, а там индийский чай, большая пачка на талон, удача. Гранулированный, но навар дает крепкий. Пять пачек забираем. Там же сливочно-масленые талоны. На Кожзаводе хорошо отовариваться, почти не бывает очередей. А водку удавалось неоднократно покупать на Ново-Веселой. Там и вино бывало. И в других отделах товар всякий, без ограничений. Талоны на бензин не вводили, но перебои с горючим бывали, и скрепя сердце одну зиму заливали 76-й бензин вместо 93-го. С собой таскали две канистры, на всякий случай. «Зубило» воспринимало это как предательство и не давало своей мощности, тащилось в горку как ишемический больной, затяжной подъем от морского рыбного порта приходилось преодолевать на первой передаче, двигатель грелся, гудел, шумел, и Гнусин чувствовал себя таким же больным, как автомобиль. Когда появлялся в продаже нормальный бензин, машина преображалась и на подъеме напоминала его владельцам летательный аппарат, так рвалась вперед и выше, сидение из-под задницы вырывала.

В жизни Маркс и Ленин не встречались, а в городе проспекты их имени пересекаются. Поворот с Ленина на Маркса – с набитой заледенелой колеей, надо уметь вписаться. А там стоят пешеходы, намерения которых необходимо предугадать. Как его уловил военный патруль в прошлогоднюю зиму! Думал чайник: финиш настал. Нет. Только замечание сделали, мол, не останавливайтесь на автобусной остановке. Отъехав, Гнусин проклинал себя, сам не зная за что. Ну, не могли военные к гражданскому санкции применить. А чем черт не шутит! Правда, к следующей зиме получше стал управляться, но снег – не асфальт, на вид из кабины не определишь, можно ли по нему двигаться.

Тем более, водопроводный колодец в Яме – не редкость. Над его крышкой снег стаял до самого железа, а снег над асфальтом, спрессованный машинами, имел толщину сантиметров сорок. Въехать в эту яму колесом, да еще таким небольшим, как у «Зубила», равносильно попаданию в капкан. Гнусин применял в вождении тактику испуга, то есть тормозил в том мете, где тормозить никак нельзя, а следует проскочить по инерции, и газовал, где это недопустимо, например, на льду, пытался трогаться там, где можно было тронуться лишь в переносном смысле. Теоретически он мог бы пропустить данную яму «между ног», то бишь, колес, если бы имел побольше опыта. А так въехал задним колесом, и поскольку притормозил, въехал передним в другую яму. Достал лопатку, поковырял спрессованный снег, отчего заныла какая-то жила в спине, понял, что здесь и бульдозер не справится.

Отчаяние мгновенно овладело его существом. Холод заполз под одежду и добавил тревоги. Так сморщивается и опадает вынесенный на мороз тепличный цветок. Казалось, вот-вот взорвется Вселенная. Вместе с тем, в нем подспудно сидела мысль о чудесном избавлении, которое придет само по себе, неожиданно и всеобъемлюще, как новогодний сюрприз. Он готов был заплатить за помощь, если такая подвернется, и это при его сугубом скупердяйстве. Лишь бы ноги унести. Недаром говорится: не знаешь броду, не суй концы в воду. Даже если вода в виде снега. Он еще не успел осознать в полной мере безвыходности своего положения, как появились трое незнакомцев. Взяли за задок, подняли из ямы, поставили на снег. Свободен!

Гнусин откатил машину на полметра, чтобы зафиксировать свободное положение, вышел из машины и стал нижайше благодарить за свободу. Об оплате у него язык не повернулся, а вот подвезти предложил.